Страница 12 из 23
Сейчас мы с удовольствием вспоминаем проведенные там долгие годы. Это был очень большой институт – головной в полупроводниковой отрасли, работа интересная, коллеги – очень разнообразные, часто необычные и яркие личности. Мы до сих пор поддерживаем дружеские отношения со многими из них: ведем редкие, но задушевные беседы с Ирой Юрьевой, общаемся с обстоятельной и хозяйственной Аленой Фридштанд, изредка обмениваемся визитами с Мишей Мороховцом, поглощенным заботами о внуках и исследованием генеалогии своего древнего рода; получаем время от времени весточки о других сотрудниках отделов, в которых мы с Володей проработали больше тридцати лет.
Моим научным руководителем с самого начала работы в Гиредмете был Михаил Ильич Иглицын, который не обременял нас подробными указаниями, как и что делать, но, как я теперь понимаю, зорко следил за тем, чтобы все работы, выходившие из отдела, соответствовали нормальному академическому уровню. К сожалению, ему не очень везло с карьерой, он успел защитить докторскую, но скончался от инсульта в 61 год. У него в аспирантуре параллельно со мной делали диссертации и почти одновременно защитились Галина Ивановна Воронкова и Елена Викторовна Соловьева. Галя отличалась миловидностью, моложавостью и замечательными афоризмами, которые до сих пор в ходу у всех ее знавших: «Все, что мы знаем, мы знаем из книг» (теперь книги смело можно заменить на Интернет), «Мужа надо брать на корню» и нравоучительная тирада, адресованная слушателям подготовительных курсов, на которых она преподавала. Они попытались назвать ее «девочкой» и получили в ответ: «Между прочим, эта девочка закончила физфак МГУ, и поэтому будем называть ее в дальнейшем Галиной Ивановной». Лена Соловьева, прекрасный физик-экспериментатор и отчаянный полемист, долгое время была неотъемлемой частью нашего дружеского триумвирата, душой которого была физик-теоретик Наталия Сергеевна Рытова.
Наташа Рытова
Я до сих пор помню, как я в первый раз увидела Наташу в обшарпанном коридоре Гиредмета, который она освещала своей прелестной улыбкой. Она была уже младшим научным сотрудником, и мне, всего-навсего дипломнику, очень польстило, что такой большой человек меня заметил и даже улыбнулся. Наташа, действительно, была всегда исключительно доброжелательна, но в тот раз ее улыбка, как я теперь понимаю, была не персонифицирована, а связана просто с плохим зрением.
Первые признаки симпатии возникли на почве совместной реконструкции старинной английской «Баллады о принце Джоне», которой мы занялись во время одного из обеденных перерывов. Мне повезло, ее я знала довольно неплохо. Если бы речь зашла о каком-нибудь другом стихотворном произведении, гармонии душ, возможно, и не возникло бы, потому что Наташа знала поэзию на два порядка лучше меня. Мы дружили с Наташей и ее семьей больше 50 лет. Я восхищалась ее родителями: крупнейшим ученым, членкором РАН Сергеем Михайловичем Рытовым и ее милой, умной мамой Суламифью Сауловной Бахмутской. Постепенно их семейство увеличивалось. Наташа вышла замуж за молодого теоретика из Свердловска Володю Шаврова, и у них с небольшим интервалом появились две прелестные дочки, Таня и Женя.
Незадолго до свадьбы Наташа с Володей поехали на Кавказ и остановились там в каком-то высокогорном приюте, которым заведовала старушка «кавказской национальности». Увидев Наташу, она обмерла от такой красоты и все время их пребывания ходила за ней, благословляя Аллаха, который позволил ей дожить до встречи с такой красавицей. При этом она время от времени пыталась поцеловать край ее ковбойки. Володя в качестве жениха показался бабуле совершенно неподходящим, и она настойчиво предлагала Наташе посватать ее за любого джигита, который будет только счастлив, обретя такую невесту. Наташа не поддалась искушению, а я в результате совершенно пересмотрела свой взгляд на ее внешность, внезапно увидев, что она точь-в-точь походит на миниатюры красавиц в старинных персидских рукописях.
Вскоре после свадьбы Наташа с Володей поселились в маленькой кооперативной квартире на Верхней Масловке. В какой-то момент там понадобилось заменить потекшую трубу, и Наташа принялась ходить в правление, пытаясь организовать замену. Мы жили в эпоху развитого социализма, и трубы, естественно, не было. Наконец, кому-то из правления вся эта история надоела, и он в сердцах сказал: «Что вы все ходите! Где вы работаете?! Неужели нельзя там взять трубу?!» Председатель правления объяснил ему, что они оба теоретики, и правление, осознав их тяжелое положение, выделило им наконец вожделенную трубу.
Кроме выдающихся способностей в области точных наук Наташа еще свободно владела английским, а ее произношение вызывало восторг у англичан. Кроме того, в ее активе был начальный французский и совсем неплохой для выпускницы советской школы немецкий. Она всегда с благодарностью вспоминала свою учительницу немецкого, которая так «вдолбила» им этот язык, что ее ученики поступали в иняз без всяких репетиторов. Но самое поразительное в Наташиных школьных воспоминаниях было то, что она знала всю школьную программу, включая грамматику всех изученных ею языков.
Наташа Рытова, 1972
Далеко не все Наташины воспоминания о школе были такими лучезарными. Когда она училась в 10-м классе (1953–1954), произошло событие, едва не испортившее ей всю оставшуюся жизнь. Купить писчую бумагу, необходимую для школьных черновиков, было непросто. И кто-то из девочек принес в класс кипу прекрасной бумаги, на которой были напечатаны какие-то анкеты, а оборотная сторона оставалась пустой. Видимо, ее мама работала машинисткой или секретаршей и принесла с работы испорченные бланки. Девчонки с удовольствием разобрали эти листки, а увидев, что на них напечатано, принялись в меру своего чувства юмора заполнять анкеты. На вопрос «Откуда прибыл?» отвечали «Из сумасшедшего дома»; на вопрос «Место назначения?» отвечали «Канатчикова дача»[1]и т. п. Уровень остроумия был средним, но анкеты, к несчастью, оказались бланками для постановки на учет членов партии. В разгар веселья старшая пионервожатая школы отобрала одну из анкет и предъявила ее завучу в качестве доказательства антисоветских настроений среди выпускниц. Проступок был по тем временам чрезвычайно серьезным, и речь шла об исключении из комсомола и школы без права получения аттестата зрелости. К счастью, директриса оказалась достаточно разумным и дальновидным человеком. Когда ей сообщили о случившемся, она сразу поняла, что такое «ЧП» ляжет темным пятном на репутацию школы и, безусловно, коснется ее лично. Поэтому она отругала всех соучастниц преступления, но выносить сор из избы благоразумно не стала. Таким образом, Наташа смогла поступить на физфак МГУ и окончить его с красным дипломом. Дипломную работу она делала в Физическом институте Академии наук (ФИАНе), но из-за неподходящей национальности там ее не оставили, а направили по распределению в наш Гиредмет.
На работе Наташа была для нас непререкаемым гуру. Когда возникала какая-нибудь небольшая теоретическая задачка, она придвигала к себе чистый лист бумаги, брала ручку и начинала писать своим каллиграфическим почерком: «Предположим… зададим граничные условия… откуда… отсюда…» и так далее. Мы с трепетом следили за этим священнодействием. Как-то моя бабушка, узнав, что Наташа ходит на работу только два раза в неделю, призадумалась и посоветовала мне срочно перейти из экспериментаторов в теоретики. К немалому удивлению бабушки, я сказала, что с этим, пожалуй, ничего не выйдет. Действительно, для этого надо было получить пятерку по физике у Ландау, сделать диплом под руководством В. С. Вавилова, с отличием окончить физфак МГУ, быть членом семинара В. Л. Бонч-Бруевича и защитить диссертацию под его руководством. Наташина статья, опубликованная в 1966 году, цитируется до сих пор.
1
«Канатчикова дача» – народное название Психиатрической клинической больницы № 1 им. Н. А. Алексеева за расположение в местности Канатчиково. – Прим. ред.