Аукцион ее страстей

А сейчас Эрик надеялся, что Алика окажется сговорчивей, чем та, предыдущая. Его рука словно осталась там, внутри ее лона, нечувствительного к мужской ласке. Но если она фригидна, если она холодна, как лёд, то откуда эта эмоциональность и непосредственность? Эта живость, которая бывает только у страстных женщин?

Алика. – Она чудовищно невоспитанная, – Эмма прервала затянувшееся общее молчание. – Даже ест по-варварски, как ведьма.

Надоела ты мне, блондинка! И все вы мне здесь надоели! Какой-то абсурд. Делают вид, что ничего не произошло, любезничают с похищенной ведьмой, которую презирают, откармливают меня, как овцу, которую выбрали для заклания. Да, слово найдено! Я – овца. Меня собираются зарезать, но при этом не хотят нервировать, чтобы адреналин, от страха наполняющий кровь, не испортил вкус мяса. Терпение лопнуло.

– Сами вы – ведьма, – проглотив лимон, ответила я. – По вашему очень воспитанно похищать меня и притаскивать черт знает куда?

– Замолчи! – Эмма перегнулась через стол, сверля меня глазами.

– А она мне нравится! – расхохотался Генрих. – Эмма права: варвары могут быть очень забавны.

Дан бросил на него спокойный, но внимательный взгляд, и Генрих, подавившись смехом, нервно схватил бокал с водой и уткнулся в него.

– Хватит, Эмма! – едва слышно сказал Дан, продолжая есть ростбиф.

На меня он даже не посмотрел.

– Не буду молчать! – взорвалась я. – Меня притащили сюда, подвергли унижениям, оскорблениям, пугают какой-то казнью, называют ведьмой. Да что я вам всем сделала? Что я могу вообще сделать? Я же не политик, не ученый, не чертов экстрасенс, я – филолог. Вчерашняя студентка. Мне двадцать три года, и до сегодняшнего дня я вообще не подозревала, что кроме нашего мира есть другие! Кто вы все такие, чтобы меня оскорблять? – я вскочила, опрокинув стул.

Страх и боль, наконец, выплеснулись наружу.

– Вас не существует! – закричала я. – Вы – сон, кошмар, видение, галлюцинации, которыми я страдаю уже давно. Сейчас ущипну себя и все пройдет! – я задрала платье до бедер и изо всех сил вцепилась пальцами в собственную ногу.

Да так сильно, что аж слезы из глаз брызнули. Но кошмарный сон и не думал исчезать.

– Видения… вы все это слышали? – Эмма встала и торжествующе посмотрела на присутствующих. – Она прилюдно призналась в том, что ведьма, потому что видения бывают только у них.

– Сама ты ведьма! – я схватила со стола лимон и бросила в нее.

Эрик, Дан и Генрих тоже вскочили на ноги. Хрустальные драконы с громким писком закружились над столом. Только дети остались сидеть на месте. Роботы они, что ли?

– Хватит! Замолчите обе! – грозно выкрикнул Дан.

Он сорвал с шеи салфетку и швырнул на стол.

–Уведите детей! – бросил он служанкам, тяжело дыша.

Безмолвная прислуга, стоящая по углам столовой, схватила детей и вывела прочь.

– А теперь послушай меня, Алика, – Дан угрожающе вытянул указательный палец в мою сторону. – Любое сильное проявление эмоций в нашем мире считается признаком ереси и демонической природы. Подробности ты узнаешь позже. Но незнание не освобождает от ответственности, и наглости я не потерплю. Если ты еще раз позволишь себе нечто подобное, то я не посмотрю на то, что Орден дисциплинаторов нуждаемся в твоих услугах. Ты будешь подвергнута унизительной экспертизе на площади, подобной той, что уже проводил Эрик в комнате допросов. Но в этом случае всё будет прилюдно. На глазах у тысяч людей. А потом ты будешь сожжена как ведьма. А ты, – он обратился к Эмме, – понесешь наказание немедленно, вместе с ней, потому что в отличии от чужеземки, пьешь воду покоя и забвения. Но при этом покорности в тебе нет.

Эмма опустила глаза. Я застыла на месте. Сон не кончился. Это не видение и не глюки. Это реальность. Страшная, уродливая, но настоящая. Ее можно потрогать. От нее можно умереть. Меня вдруг обуял дикий страх. Как же мне выжить среди этих психов? Какая, к черту, демоническая природа? Я вообще атеистка. Даже над верой в приметы всегда смеялась. Не говоря уже о сказках про рай и ад.

– Примите позу покорности! Обе! – властно произнес Дан.

Эмма немедленно опустилась на колени возле стола, склонила голову и заложила руки за спину. Я осталась стоять. Они ведь это несерьёзно, правда? Так же не может быть! Я же не рабыня Изаура какая-нибудь!

Эрик подошел ко мне сзади, положил обе руки на талию, и с силой надавил, одновременно давая мне подножку. Я рухнула на колени возле стола. Эрик осторожно взял меня за руки и сложил их за спиной.

– Если изменишь позу, тебя свяжут, – шепнул он, – поэтому не сопротивляйся.

Дан снова сел за стол. Остальные мужчины тоже заняли свои места.

–Да пребудут с нами покой и забвение! –произнес Дан и взял тарелку Эммы.

–Да пребудут с нами покой и забвение! – хором повторили все, включая Эмму и прислугу.

Дан подцепил вилкой кусочек мяса с тарелки Эммы и положил ей в рот.

Она покорно начала жевать, и что самое ужасное: ей это явно нравилось. Эмма смотрела на Дана такими влюбленными глазами, словно собака, которая счастлива, потому что добрый хозяин уделяет ей внимание, заботится о ней и кормит с рук.

В мои губы ткнулся кусок мяса. Я подняла глаза и увидела ледяной взгляд Эрика. Он прижал к моим губам вилку с мясом и шепнул одними губами:

– Ешь.

И я послушно открыла рот. Потому что именно в этот момент окончательно поняла, что игры закончились. Чудовищная реальность ткнула в меня вилкой с куском мяса, которую держала мужская рука. И мне необходимо выжить в этой реальности во чтобы то ни стало. Слезы душили меня. Я изо всех сил боролась с ними, но тщетно. Несколько слезинок все же скатились по щекам. Меня казнят прямо сейчас? Он ведь ясно сказал, что в этом мире нельзя бурно проявлять эмоции. Чертовы психи! Но что же мне делать? Как справиться со страхом и слезами? Я подняла глаза на Эрика. Он внимательно посмотрел на меня, взял со стола салфетку, бросил настороженный взгляд на присутствующих. Все были заняты едой, уткнувшись в тарелки. Эрик одним незаметным движением вытер слезы с моих щек, и, скомкав салфетку, засунул ее в карман светлого пиджака.

Волна благодарности поднялась откуда-то из живота. И немедленно сменилась ужасом. Что со мной? Я схожу с ума? Кому я благодарна? Охотнику на людей и мерзавцу, который похитил меня и притащил сюда? Милость палача, сочувствие жертве. Он играет со мной, как кот с мышью. И мне не вырваться из этого ада. Я мысленно дала себе пощечину. Приди в себя, идиотка! Как мало тебе нужно, чтобы тот, кто недавно засунул в тебя пальцы, просто проявил немного сочувствия и избавил от лишнего наказания. И вот ты уже чувствуешь особую связь с ним, и чертову благодарность. Сучка примитивная!

Эрик. Наконец-то она поняла и смирилась. Она ест с его руки, и в глазах застыла тоска понимания. Умница девочка! Быстро адаптировалась. Другие на ее месте так до конца и не осознавали, где находятся. И не вызывали у него такого любопытства. Господи, спасибо, что не пришлось жестко ломать ее так, как других. Стоп! За что благодарить господа? Она ведьма. Нет, не так! Она – ведьма! Эмпат! Демоническое отродье! Нужно повторить это сто тысяч раз, чтобы отрезветь.

А ты, Эрик, главный охотник Ордена. Ты – ищейка и палач. Разве так бывает, чтобы у палача возникла особая связь с жертвой? Теоретически да. Такое бывало. Не у него и не в этом мире. В ее мире хаоса – да, случалось. Он об этом читал в старинных книгах. Есть что-то интимное и глубоко волнующее в этой особой привязанности к тому, кому в любую минуту можешь причинить боль. И даже иногда чувствуешь себя немного богом: хочешь караешь, хочешь милуешь. Но у него, Эрика, такого просто не может быть!

– Я – камень, кремень, сталь звенящая. Я непоколебим и неподкупен, – мысленно повторял он.

Но внутренний голос ехидно шептал:

– Ты себя так ловко уговариваешь! Посмотри в глаза правде: с этой ведьмой всё по-другому. Причинять боль твоя работа. Высшее предназначение во имя рациональности и дисциплины. Но ей тебе хочется причинить боль по-другому. Тебе нужно, чтобы эта боль ей понравилась. Чтобы она извивалась под тобой и просила еще. И когда ее губы покорно обхватывают кусок мяса, насаженный на вилку, ты невольно представляешь себе, как этот рот обхватывает твой член.