Кричи, белокрылое создание

Терпение лопнуло, как натянутая нить под давлением страха. Лиза дернулась назад и повалилась на спину, однако моментально подскочила на ноги и побежала прочь от девушки, которая, к счастью, не нашла необходимым преследовать ее.

Ненормальные, ненормальные кругом и везде. Даже если думаешь, что они просто другие, это не так. Их умы сложены иначе, они разумны, но опасны… Я не хочу становиться такой же, я не хочу сходить с ума и потерять реальность!

В глаза ударили слезы. Спрятавшись ото всех в пышных кустах, Лиза шумно дышала и растирала глаза, упав на колени и заплакав. Она держалась из последних сил, но странная пациентка напомнила, что это вовсе не родной дом, а психиатрическая больница на отшибе посреди соснового леса и гор. Где прохладный воздух не приносил облегчение, а заставлял дрожать. Это не курорт или санаторий, это – тюрьма, из которой, возможно, не будет дороги обратно.

Я не хочу терять реальность, не хочу… Но правда такова, что реальность осталась далеко позади. И увижу ее я довольно нескоро.

В глазах до сих пор стояло давление, Лиза отчаянно боролась с ним, убегая прочь от очага страха и волнения. Ей хотелось взлететь подобно птице, озирая просторы, лежащие за пределами CygneBlanc в осознании, что за высокими стенами существует свобода.

Она двигалась вдоль решетчатого забора, цепляясь пальцами за металлическую проволоку. Девушке отчаянно хотелось упасть на колени и расплакаться вновь, – не столько от испуга, сколько от осознания, что никто ее не спасет и не заберет из обители безумия. Она понимала, что если срочно не найдет что-то, за что можно ухватиться, то упадет в глубокую яму отчаяния, из которой окажется не в состоянии выбраться.

Взгляд медленно поднялся вверх. Первое, что увидела Лиза, стало для нее возможным спасением, по крайней мере, на несколько секунд она позабыла о страхах и отчаянии.

За несколькими слоями сетчатого забора, на территории досугового центра, пациенты мирно гуляли по территории и занимались творчеством, по большей части рисуя на мольбертах. Их движения казались неуверенными или слишком резкими, будто бы они пытались… собрать кресло из IKEA без инструкции, но им приносил удовольствие сам процесс.

Только внимание Лизы привлекли не они, а мужчина, стоящий ближе всех к ее персоне. Он сосредоточенно водил кистью по холсту, не отвлекаясь на посторонние раздражители. Присмотревшись к нему получше, постаравшись зафиксировать его острые черты лица и прищуренный взгляд, она заметила шрамы, выглядывающие из-под припущенной на левый глаз челки.

Лизе моментально вспомнились язвы на коже той неадекватной дамочки, но она не позволила страху возобладать над собой. Девушка сосредоточилась на брюнете, и сердце успокоили воспоминания из молодости, когда она посещала художественную школу. Запах масляных красок и гуаши, руки, вымазанные краской и раздражение от неспособности подобрать идеальный оттенок для композиции. С завершением института и началой карьеры в области IT, брюнетка все реже возвращалась к холсту и листу бумаги, ее работы не украшали стены местных выставок, угасло и само желание творить.

Но сейчас у меня куча свободного времени.

Вдохновленная неожиданной идеей, Лиза не сразу сообразила, что откровенно разглядывает мужчину, и тот, в свою очередь, не оставил без внимания ее любопытство. Зная, что в этом заведении каждый мог взорваться от любого жеста, брюнетка быстро отвела взгляд. Хорошо, что их разделял забор…

Только мужчина не планировал бросаться на нее в приступе ярости. Переняв инициативу, теперь он изучал девушку, присматриваясь к ней, словно к экспонату, объекту исследования. У Лизы быстро забилось сердце от волнения, однако, взяв себя в руки, она шагнула вперед и вцепилась в металлическую паутину забора. И что, если он подумает, будто ее поведение странное? Тут ведь все психи.

– Что вы рисуете?

Мужчина поймал ее взгляд и ухмыльнулся уголками губ, а затем обронил фразу, от которой у Лизы на миг остановилось сердце, – не от страха, а от наслаждения. Она не поняла ни слова, поскольку он обратился к ней то ли на итальянском, то ли на испанском языке. Но его певучий насыщенный голос стал бальзамом для ее слуха. В последнее время уши резали вопли и крики, грубость и ругань пациентов. Даже если фраза обозначала что-то непотребное, брюнетка была готова простить его.

– Простите, я не поняла, – обратилась она к нему на английском языке.

– Я спросил твое имя.

Акцент никуда не исчез, однако он придавал его словам шарм, изысканность. Лиза понятия не имела, за что его сюда посадили, но пока между ними стоял забор, это не имело значения. В данный момент она радовалась своему любопытству и возможности отвлечься на что-то хорошее.

– Лиза... Элайза то есть. Но можно Лиза.

– У тебя изящные черты лица, Элайза, которые подчеркивает острый взгляд.

– Вы… художник?

– В каждом из нас живет творец, – он одарил ее хищным взглядом, смотря словно на добычу, а не на предмет восхищения. – Кисть и холст только заменяют мой инструмент творения. С их помощью я могу только выразить свое стремление к искусству, но не творить его.

Ладно… чего я еще ожидала от психушки? Возможно, на свободе он кромсал своих жертв и пытался убедить общественность, что творил искусство. Этот мир действительно безумен.

– Много вы картин нарисовали? Здесь. В… этом месте.

– Только наброски, ничего стоящего.

– А что вы рисуете?

– То, чего заслуживает мир.

Очередной сошедший с ума гений. Лиза даже не испугалась, скорее, разочаровалась. Творческие люди зачастую считались безумцами и создавали шедевры, которыми восхищалось общество, но некоторые индивиды заходили слишком далеко.

– В обществе принято восхищаться человеческой жизнью, но смерть они отвергают в любом проявлении, – незаметно для себя пробормотала Лиза, выдерживая ироничность мысли, которая, похоже, заинтриговала собеседника.

– Глубокая мысль, – напряженно произнес мужчина, будто готовясь разорвать металлическую проволоку забора и схватить девушку за горло. Но затем он рассеянно пожал плечами и вернулся к работе. – Этот мир никогда не поймет глубокую суть смерти.

– А ты понимаешь? – Дерзнула Лиза, с удивлением отметив, что перешла на «ты».

– Хм, – пожал плечами мужчина, – мой ответ – мои творения.

– Тогда… можно посмотреть, что ты рисуешь?

– О-о, нет, боюсь, что эту картину ты не в состоянии понять. Она и не для этого создавалась. Этот набросок я заготовил для другой особы, чтобы показать ей, какой она станет, когда я возьмусь за нее вновь.

Звучало довольно запутано и пугающе, внутренний голос подсказывал, что стоило тактично попрощаться и более никогда не попадаться на глаза этому человеку. Но психиатрическая лечебница была идеальным местом, чтобы заводить новые знакомства с теми, жертвой которого ты не хотел бы стать. Металлические решетки, охрана и таблетки создавали наилучшую защиту.

– Думаешь, это возможно? Тут же решетка.

– О, для Стефано Валентини нет ничего невозможного, – улыбнулся мужчина, подводя штрих алой краской на портрете молодой девушки с чернеющими глазницами.

5 мая. 20:07

Франция, лечебница «CygneBlanc».

Время ужина прошло, скоро пациентам нужно будет готовиться ко сну, а, значит, на сегодня работа окончена. По крайней мере ночная смена виделась на горизонте через пару дней, а пока что Илона могла вздохнуть с облегчением и надеяться, что никаких казусов не возникнет. Насколько это возможно. Она неплохо отдохнула за два отведенных выходных, успев убраться дома и приготовить рыбный пирог, который так любит ее жених. Девушка скучала по мужчине, который находился в парижской больнице. В коме…

Вернулся целым с войны, а от автомобильной аварии никто не застрахован. Злая ирония…

Честно говоря, Илона постепенно привыкала к одиночеству, словно оно шло с ней бок о бок несколько лет, и никакого Анджея – ее возлюбленного – не существовало. Они так долго находились в разлуке, что с каждым днем воспоминания о нем помогла держать лишь фотография в ее комнате. С каждым разом навещать его в госпитале становилось все тяжелее. Мысль, что он, возможно, никогда не вернется, приводила в ужас, вгоняла в истерику. И у нее не оставалось иного выбора, кроме как верить в лучшее, окружить себя коконом из добра и заботы по отношению к другим. Это помогало держаться. Не сойти с ума.