Всё нормально

Перед началом учебного года, в последний день лета, все будущие первоклассники проходили медицинский осмотр и короткое собеседование, по итогам которого их распределяли по классам. Мы с бабушкой пришли в тот день в школу раньше других, и мне выпало счастье быть первым в очереди – в первый и, возможно, в последний раз в жизни.

Вскоре подошёл ещё один мальчик. Мы разговорились. Его звали Вова. Он был выше и крупнее меня, с растрёпанными тёмными волосами и дерзким прищуром. Пока за нами росла очередь, мы вели оживлённую беседу на темы, волновавшие всех нормальных советских мальчишек: индейцы, солдатики и фильмы про фашистов. И хотя в «Золотом путешествии Синдбада» фашистов не было, я поделился с Вовой этим недавним кинематографическим опытом, скромно утаив, однако, что меня хватило лишь на двадцать минут просмотра. Вова же в свою очередь рассказал мне, как он провёл лето в деревне.

Кульминационным моментом повествования был сюжет про чудо-улов:

– Я поставил через нашу речку перемёт на пять крючков и насадил на них пять живых лягушек! А утром вытащил трёх огромных сомов, минимум по четыре кило каждый! Вся деревня собралась посмотреть!

Я был абсолютно уверен, что это рыбацкая байка, но не хотел начинать нашу дружбу со спора.

К тому моменту, как меня вызвали в медицинский кабинет, за мной уже стояло человек пятьдесят детей, а вестибюль школы заполонила толпа мам и бабушек, которые общались и знакомились между собой, в точности как их дети и внуки. (Множество советских дружб завязалось в очереди.)

В кабинете медсестра меня измерила, взвесила и записала данные в карточку. Потом две учительницы, сидевшие в том же медицинском кабинете, стали бомбардировать меня вопросами: Как тебя зовут? Где ты живёшь? У тебя есть братья или сёстры? Чем ты любишь заниматься? Ты умеешь читать? Ты можешь сосчитать до ста? Затем они коротко посовещались, и одна учительница сказала: «Ладно, это будет мой мальчик».

После меня в кабинет зашёл Вова, и я стал дожидаться его под дверью. Когда он закончил, мы отправились искать бабушек, которых и обнаружили чинно сидящими на скамейке в вестибюле. Выяснилось, что они тоже успели подружиться.

Так все вчетвером мы и вышли из школы: мы с Вовой бежали впереди, продолжая обсуждать тактико-технические характеристики «Тигра», а наши бабушки шли следом.

Несколько лет назад я просмотрел запись кинохроники нашего первого звонка 1 сентября 1977 года. Её снял отец одноклассницы Василины, обладатель редкого по тем временам предмета роскоши – кинокамеры. Даже спустя тридцать пять лет эти немые зернистые чёрно-белые кадры заставили меня вновь со всей остротой пережить ужас того дня.

Первая линейка

Вот мы выстроились на школьном дворе на нашей первой в жизни линейке – пятьдесят вчерашних детсадовцев – в новеньких формах на вырост: мальчики в застёгнутых на все пуговицы синих курточках, девочки в коричневых платьицах с белыми передниками. В руках у нас букеты длинных гладиолусов и пушистых астр: кто-то держит свой вертикально, кто-то наперевес, как солдат винтовку на параде. Все мы заметно растеряны и не по-детски придавлены величием момента.

Сначала выступила директор школы Эльвира Николаевна Гнесь (кличка – Эльвира). Она произнесла краткую, но пафосную речь – что-то там про наш долг перед Родиной, про бережное отношение к школьному имуществу, про «ученье – свет», про то, что мы, новое поколение советских граждан, без сомнения, будем жить при коммунизме, поэтому мы обязаны… Потом снова что-то про долг. Но я не слушал. Я был целиком сосредоточен на этой чёртовой школьной форме, от которой у меня чесалось всё, что только можно.

Затем несколько ребят постарше, шестиклассников или семиклассников, хотя тогда они мне казались взрослыми, вынесли пионерское красное знамя и хором поклялись усердно учиться и работать на благо Родины. После этого нам велели разойтись по классам. Я нашёл учительницу, которая выбрала меня во время медосмотра. Её звали Екатерина Александровна, и ей предстояло стать моим всем на ближайшие три года.

Когда все ученики её нового класса отыскались в утренней неразберихе, она повела нас в здание школы. Сжимая в руках цветы, мы послушно двинулись за ней – всё ещё чужие друг другу, но уже без пяти минут одноклассники на долгие годы.

Одноклассник в СССР – как поэт в России – больше, чем одноклассник. В сознании западного человека ни само слово, ни обозначаемое им явление никогда не занимали столько места, как в сознании, памяти и жизни советского индивида. И это легко объяснить. В СССР нечасто переходили из одной школы в другую, классы редко переформировывались, школьная жизнь протекала, как правило, в одном и том же здании, под сдавленный мат одних и тех же физруков и трудовиков, под аккомпанемент одних и тех же звонков – от первого до последнего. Это означало, что те двадцать пять человек, которых ты встретил в первый учебный день, станут твоими спутниками на долгие десять лет. И тот, кто волею судьбы оказался соседом по парте того самого 1 сентября, вполне возможно, будет стоять рядом с тобой, когда прозвенит последний школьный звонок. Среди одноклассников многие находили себе лучших друзей на всю жизнь, а некоторые и будущих жён и мужей.

Октябрята – завсегдатаи парикмахерских. С Вовой.

Вова был единственным, кого я знал в своём 1-м «Б». Поэтому с самого первого дня мы с ним стали держаться вместе – на переменах и когда шли домой. Позже мы начали вместе гулять после школы, кататься по воскресеньям на велосипедах в Таврике, ходить друг к другу в гости играть в солдатиков и склеивать гэдээровские модели военных самолётов. Вскоре мы уже были не Сергей Гречишкин и Владимир Надеждин, а Гречишкин-и-Надеждин. В школе наши одноклассники и учителя говорили о нас так, будто мы были сиамские близнецы: «Гречишкин-и-Надеждин не сдали домашнюю работу», «у Гречишкина-и-Надеждина хорошо с математикой», «Гречишкин-и-Надеждин пошли в кино».

Вовина семья была очень похожа на мою. Его тоже растила бабушка. По странному совпадению, его родителей тоже звали Вера и Сергей. Они тоже развелись, и мама вышла замуж во второй раз. Однако, в отличие от меня, Вова не общался с отцом. У нас обоих также не было дедушек по материнской линии, с той лишь разницей, что моего деда по маме не стало задолго до моего рождения, а Вовин умер совсем недавно. Вовин дед был известным профессором и, пока был жив, проводил много времени со своим маленьким внуком и успел снабдить его знаниями, большинству из нас, его друзей-первоклассников, совершенно недоступными – из области археологии, астрономии и военной истории. К тому же Вова был на целых семь сантиметров выше меня. Мне это не могло нравиться. Но приходилось мириться с ролью младшего в нашем тандеме. Да и какое значение мог иметь рост для настоящей дружбы?

Набор дисциплин в первом классе был стандартным и без излишеств: математика, чтение, русский, английский, рисование, природоведение, пение и физкультура. Бóльшую часть из перечисленного нам преподавала Екатерина Александровна, вероятно, поэтому 1 сентября имело смысл осыпать её цветами – чтобы с самого начала подмазать колёса.

Правила поведения в классе были простыми. По сути, их было пять:

• Вставай, когда входит учитель.

• Говори только тогда, когда тебя вызывают.

• Когда ты не отвечаешь и не пишешь, сиди ровно, сложив руки перед собой, одна на другую, ладонями вниз, и смотри на учителя.

• Чтобы привлечь внимание учителя, подними правую руку, и, только получив разрешение, можешь говорить.

• Всё остальное запрещается.

График занятий был не слишком напряжённым. Учебный день начинался в девять утра, но приходили мы чуть раньше, чтобы раздеться и переобуться – бóльшую часть учебного года в Ленинграде погоды стояли такие, что без сменной обуви не обойтись. В начальной школе у нас обычно было четыре или пять уроков в день, и к часу дня мы оказывались свободны.