Странная смерть марксизма

Удобный случай для этой теоретической защиты «материалистического сознания» Маркса и его научного подхода к исследованию истории предоставила популярность в 1960-х годах его Frühschriften, то есть ранних, в основном неопубликованных работ, написанных в начале 1840-х. Центральное место среди них занимали «Экономическо-философские рукописи» (1844), в которых пророчески затрагивался ряд идей, ставших ключевыми для 1960-х годов – об отчуждении человека, о взаимозависимости между общественным сознанием и личным саморазвитием и о дегуманизирующем влиянии частной собственности и капиталистического производства. Хотя «Рукописи» по большей части посвящены разделению труда в возникающей национальной экономике (в понимании Адама Смита), удушающей роли земельной собственности и уходящей в прошлое роли землевладельцев (в соответствии с идеями Дэвида Рикардо), модными их сделали замечания об отчуждении человека в капиталистической экономике от своей человеческой сущности[65]. Такого рода высказывания можно найти в работах Маркса любого периода – от его докторской диссертации 1839 года до «Тезисов о Фейербахе» (1845), посвященных различению мирской и трансцендентной религии, и до замечаний об экономическом отчуждении в «Капитале». Для «новых левых» 1960-х годов и для «ненаучных» французских марксистов все эти замечания Маркса означали, что возможна марксистская традиция, в своем понимании человеческой природы не являющаяся материалистической, зато включающая в себя гуманистическую перспективу и содержащая протест против капиталистического отчуждения.

Подкреплением этой реконструкции Маркса стало множество трудов о молодом Гегеле, и прежде всего работа венгерского коммуниста (и ветерана Франкфуртской школы) Георга (Дьёрдя) Лукача[66]. Были предложены параллели между Гегелем, который уже в 1802 году высказывался о дегуманизирующем влиянии национальной экономики, и Junghegelianer, младогегельянцами – радикальными учениками немецкого философа, с которыми в конце 1830-х и в начале 1840-х годов много общался молодой Маркс. В результате ранние труды Маркса были представлены как продолжение и развитие гегелевского подхода к анализу истории и общества[67]. В этих трудах подчеркивалось, что духовное отчуждение есть результат жизни в мире, в котором не удовлетворяются экзистенциальные нужды. Экономика оказывалась лишь верхушкой айсберга, указывавшей на «иррациональность» общества, которое не соответствовало самосознанию человека в высшей точке его исторического развития и продолжало скрывать материальные, философские и политические предпосылки свободы. Считалось, что у раннего Маркса была сохранена диалектика Гегеля, устанавливающая соответствие между онтологическим, идейным и историческим развитием, и что он в тот период оставался не кем иным, как гегельянцем, занятым анализом экономического угнетения. Эта связь с гегельянством стала по сути дела краеугольным камнем гуманистического истолкования Маркса. Его ранние работы оказались наиболее актуальными и современными, а поздние экономические труды, как выяснилось, были просто отражением тех интересов, которые проявились в его штудиях уже к 1845 году – либо представляли собой гиперболизацию «материалистической тенденции», намеченной в «Экономическо-философских рукописях»[68].

К середине 1960-х годов все марксисты, желавшие заявить себя таковыми, делали упор на «эпистемологическую» проблему, которая оказывала деформирующее влияние на исследования, проводившиеся в традиции марксизма-ленинизма. Так, немецкий комментатор Иринг Фетшер во введении к изданным в 1975 году ранним работам Маркса обращает внимание на концептуальную незавершенность «Экономическо-философских рукописей». Согласно Фетшеру, смешение философского и экономического анализа дает возможность выявить некоторые черты рыночной экономики, но этого «недостаточно для анализа динамичных сил, порождающих изменения капиталистического производства». Далее Фетшер цитирует «ведущих исследователей [марксизма] в ГДР», утверждающих, что «научные марксистские исследования, особенно в области экономики, застыли на исходной позиции» и «что у нас нет развитого марксистского метода изучения механики современной капиталистической деятельности»[69]. Фетшер, интерпретатор Гегеля, не выделяет явным образом проблему идеализма, но высказывает предположение, что его коллеги-марксисты впали в заблуждение, отвергнув «научный образец» Маркса.

Альтюссер, напротив, не упускает возможности поименно назвать вредителей, истолковывающих Маркса как гуманистического философа или рассматривающих его позднейшие материалистические писания как всего лишь привесок к проповедям об «отчуждении». Он борется с искажающим истолкованием Маркса, пытаясь доказать, что тот никогда не был гегельянцем. В своих ранних работах Маркс был прогрессивным кантианцем, а к середине 1840-х годов порвал с юношеской увлеченностью философско-этическими проблемами. В своей защите «настоящего марксизма», в противовес «воображаемому марксизму», Альтюссер подчеркивает «эпистемологический разрыв» между «идеологическим этапом» в творчестве Маркса, продлившимся примерно до 1845 года, и его последующим поворотом к материалистическому пониманию истории. Второй этап подразделяется на «период созревания», когда Маркс под сильным влиянием Фейербаха пришел к материалистическому прочтению Гегеля и написал работу «К критике политической экономии», содержавшую критический очерк противоречий капитализма и наметившую путь к «Капиталу». Только к концу 1850-х годов мы сталкиваемся с предположительно «зрелым» Марксом и его всеобъемлющим экономическим истолкованием истории. Альтюссер движется в направлении, противоположном тому, в котором Маркса истолковывали «новые левые» 1960-х годов, относя появление «настоящего» Маркса к концу его жизни, а его ранние работы характеризуя либо как поиск подходов к анализу форм производства, либо как наследие «идеологической» фазы. Эти идеологические элементы возводятся к Канту, который, подобно молодому Марксу, утверждал связь между политической свободой и индивидуальным моральным сознанием. В качестве примеров влияния Канта Альтюссер цитирует высказывания молодого Маркса об идеализации Гегелем прусской монархии и подробно останавливается на его протесте против прусской цензуры в родной Марксу Рейнской области. С учетом целей Альтюссера, в этой генеалогии есть смысл. В 1962 году Альтюссер раздраженно замечает, что гегельянское истолкование марксизма восторжествовало на всем пространстве от Центральной Европы до левого берега Сены. Тогда же он саркастически отмечает в эссе для La Pensée, что, «ссылаясь на одно и то же слово, „тотальность“, многие с чрезвычайной, легкостью от Гегеля переходят к Марксу, а от Gestalt'а к Сартру и т. д.»[70]

Столь же яростно Альтюссер поносит «“механи„стический материализм», который находит таким же ущербным, как и «подобный же источник путаницы, идеализм сознания». Он цитирует высказывания Энгельса и Маркса, выступавших против упрощенных материалистических объяснений, не учитывающих те общества и культуры, в которых формы производства утвердились сами по себе. Эти механистические объяснения игнорируют политическое и культурное воздействие, которое обостряет экономические противоречия. Альтюссер называет сочетание революционных обстоятельств surdeterminatio[71], поскольку эта ситуация характеризуется «объединенной сложностью» причин. Но внутри этого клубка обстоятельств явно выделяется «доминирующая структура» (structure à la dominante) – отношения власти, коренящиеся в отношениях производства и приводящие в движение революционные реакции. Альтюссер тщетно старается различать этот учет идеологических факторов и гегелевский идеализм, который, настаивает он, учитывает культурные или политические факторы не в большей степени, чем экономические: «Для Гегеля принцип, объединяющий и детерминирующий общественную тотальность, – это отнюдь не та или иная сфера общества, но принцип, не имеющий ни привилегированного места, ни привилегированного тела в обществе, причем по той причине, что он присутствует во всех местах и во всех телах»[72]. Гегель применяет абстрактную концепцию «духа» к политической, религиозной и исторической жизни, преходящими воплощениями которой являются конкретные общества. Таким образом, он приходит к интернализации и спиритуализации того, что для Маркса является социальными структурами, связанными с идеологической надстройкой.

65

Интересное совпадение прочтения Маркса «новыми левыми» и представителем правых, выступающих за свободный рынок, см.: Paul Craig Roberts, Alienation and the Soviet Economy: The Collapse of the Socialist Era (New York: Holmes and Meier Publishers, 1990), p. 1—19. См. также: “Ökonomish-philosophische Manuskripte”, in Marx-Engels Studienausgabe, ed. Iring Fetscher (Frankfurt am Main: Fischer Verlag, 1975), 2:35—129 [ «Экономическо-философские рукописи» в: Маркс К., Энгельс Ф. Собр. Соч.: в 50 т. Изд 2. Т. 42. С. 41—174].

66

Строго говоря, Лукача нельзя назвать «ветераном Франкфуртской школы», потому что он не примыкал к ней ни организационно, ни институционально. Несмотря на то что именно он стоял у истоков неомарксизма, явившись предшественником и Хоркхаймера, и Адорно, и Маркузе, он мог разве что сочувствовать этим персонажам. – Прим. науч. ред.

67

Georg Lukacs, The Young Hegel, trans. Rodney Livingston (London: Merlin Press, 1975). [Лукач Д. Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества. М.: Наука, 1987].

68

См.: Paul Gottfried, “Lukacs’ The Young Hegel Reexamined”, Marxist Perspectives (Winter 1979/1980), p. 144–155; а также: Lee Congdon, The Young Lukacs (Chapel Hill: University of North Carolina, 1983).

69

Fetscher. Marx-Engels Studienausgabe. Vol. 2, p. 11.

70

Althusser, Pour Marx, pp. 47–83, 208. [Альтюссер Л. Молодой Маркс // Альтюссер Л. За Маркса; Альтюссер Л. О материалистической диалектике // Альтюссер Л. За Маркса. С. 289].

71

Сверхдетерминация, детерминированность рядом факторов одновременно (франц.). – Прим. перев.

72

Ibid, pp. 208, 210, 102–104 [Альтюссер Л. За Маркса. С. 288, 146–148, 290]; Louis Althusser, Marx et Lénine devant Hegel (Paris, PCM, 1972). Констанцо Преве (род. в 1943 году), неомарксистский истолкователь марксовой концепции отчуждения, написал критическое исследование защиты «научного материализма» Альтюссером как ядра марксизма. См.: Constanzo Preve, Politique et philosophie dans l’oeuvre de Louis Althusser (Paris: PUF, 1993). Преве стремится спасти «гуманиста» Маркса от попытки Альтюссера представить его историческим материалистом. В основном той же задаче посвящена работа: C. Preve, Marx inattuale: Eredità e prospettiva (Turin: Bollati Boringhieri, 2004).