Страница 31 из 41
Однако, как рассказывал в частной беседе женевский ветеран высокопоставленному члену французской делегации на переговорах, отношения между МККК и Москвой не были плохими до 1939 г. Он характеризовал их как «полностью нормальные и корректные». На самом деле СССР вносил в фонд МККК вдвое бóльшую сумму, чем выделили США, и эта ежегодная субсидия продолжала поступать даже после 1 сентября 1939 г. Но когда в момент начала зимней войны между СССР и Финляндией МККК предложил свои услуги в обычной форме, ответа не последовало[80]. С тех пор дела шли все хуже и хуже. Подозрения уступили место убежденности в том, что МККК снисходительно относится к фашизму – фашизму, который во Вторую мировую войну чуть не уничтожил СССР. В фашистских государствах продолжали действовать национальные общества Красного Креста, которые эти государства склоняли к тому, чтобы использовать в своих целях. МККК, утверждали СССР и его союзники, должен был исключить общества, имеющие связи с фашистами. Комитет даже выказал готовность в апреле 1943 г. провести по просьбе германского Красного Креста расследование обстоятельств массовых расстрелов в Катыни и отказался от этого только тогда, когда стало ясно, что с советской стороны сотрудничества не предвидится. Кроме того, была проблема советских военнопленных. С лицемерием, степень которого, наверное, невозможно превзойти, СССР принялся обвинять МККК в том, что Комитет ничего не делал во время войны, чтобы защитить тех самых советских военнопленных, оказавшихся в руках Германии, от тяжелой участи которых Москва в то время по сути дела полностью дистанцировалась. Не успели закончиться военные действия, как СССР предъявил еще одну претензию. МККК в сговоре с «буржуазными» государствами и соответствующими национальными обществами Красного Креста теперь был обвинен в том, что он оказался настолько заинтересован в бедственном положении жертв войны, что поощрял советских граждан, находившихся в плену, а также в лагерях интернированных и «перемещенных лиц», к тому, чтобы они стали лелеять безнравственные мысли о том, чтобы вообще не возвращаться в Россию, несмотря на тот теплый прием, который Родина-мать собиралась им оказать. Таким образом, Москва не намеревалась больше вести какие-либо дела с Женевой сверх необходимого минимума. Представители советского общества Красного Креста и Красного Полумесяца иногда присутствовали на конференциях Красного Креста, проводимых при содействии Лиги. На совещании Совета управляющих Лиги, состоявшемся в июле 1946 г. в Оксфорде, они присутствовали с целью создавать всевозможные помехи МККК, что впервые открыто проявилось именно в тот раз. Они могли иногда присутствовать на таких региональных конференциях, как та, что проходила в Белграде в 1947 г. Они не собирались присутствовать на мероприятиях, организованных МККК, и никогда прямо не отвечали в те годы на обращения, которые адресовали им «монархо-фашисты», засевшие в МККК[81].
Москва едва ли питала более теплые чувства и по отношению к Берну. Дипломатические отношения между странами, давно прерванные, были с трудом восстановлены в марте 1946 г. Оскорбленные чувства Советов по поводу приема, оказанного русским экспатриантам, добровольным или принудительным, распространялись также и на швейцарцев. В середине 1945 г. СССР даже на некоторое время задержал нескольких швейцарских граждан, по-видимому в качестве заложников, пока не убедился, что советским военнопленным, бежавшим из Германии в Швейцарию, не ставятся препятствия на пути на родину. Без сомнения, страна, столь «буржуазная», как Швейцария, казалась особенно невероятным местом для проявления того рода беспристрастной и нейтральной филантропии, которую коммунисты в любом случае считали столь же невозможной, сколь и, говоря политическим языком, нежелательной.
Само собой, отказ СССР от участия в мероприятиях МККК предполагал и неучастие в основной работе по подготовке к дипломатической конференции 1949 г. До того момента, как советские делегаты неожиданно появились на конференции, о намерениях СССР в отношении новых конвенций можно было только гадать. Обмен догадками занял немалую часть переписки между другими государствами, поскольку все сочли желательным, а некоторые – крайне важным, чтобы СССР принял участие в этом законодательном процессе и взял на себя обязательства в отношении документов, которыми должен был увенчаться этот процесс. До тех пор пока советские делегаты не появились, чтобы непосредственно довести до всех точку зрения своей страны, другим государствам приходилось делать предположения, основываясь на том, что говорили те восточноевропейские союзники и сателлиты России, которые иногда показывались на подготовительных совещаниях или других мероприятиях, где можно было выяснить их настроения. Югославия была с самого начала самым агрессивным из союзников СССР, высказывая ровно те же самые нескончаемые жалобы и обиды против МККК за его предвоенные и военные моральные прегрешения и добавляя к ним свои собственные, местные основания для враждебности, связанные с тем, как Красный Крест обращался с югославами в лагерях в Италии и Австрии. Во время основного подготовительного мероприятия 1947 г. – апрельской конференции правительственных экспертов – задача представлять аргументы советской стороны была возложена на Польшу. На Стокгольмской конференции, состоявшейся в следующем году, официально никто не должен был представлять СССР, хотя его враждебная позиция была очевидной из-за характерной для его публичных высказываний грубости[82].
Швеция, которая предоставила место для проведения этой важнейшей конференции, в те годы занимала очень высокое положение в Красном Кресте и была особенно заинтересована в ее эффективной работе. Швеция сумела остаться нейтральной до самого конца войны, но она так активно участвовала в гуманитарной деятельности, что заслужила всеобщее уважение и восхищение. Шведский Красный Крест сыграл важную роль во многих крупных операциях по оказанию гуманитарной помощи, а его президент, энергичный граф Бернадотт, к концу войны ставший фигурой мирового масштаба и воспринимавшийся как выразитель либеральных и общечеловеческих ценностей, ради которых и велась эта война, теперь ревностно трудился ради помощи пострадавшим, примирения и восстановления мира. Сам Бернадотт жил в соответствии с тем образом, который сложился о нем у широкой публики. Он явно считал себя человеком, на которого была возложена некая миссия (более того, много миссий), и помимо того, что у него были налажены хорошие связи с элитами держав-победительниц, как личность производил достаточно сильное впечатление, чтобы держаться весьма самоуверенно. Достоинства и недостатки этого человека хорошо иллюстрируют те жаркие споры, которые поднялись вокруг его униформы и его самолета. Слепо преданный тому, что он, как и многие другие, называл «идеей Красного Креста», он изобрел для себя особую униформу Красного Креста, в которую входили военная фуражка и шинель с красными крестами на ленте и лацканах. Он использовал эмблему и для того, чтобы подчеркнуть чрезвычайную важность той работы, которую он в конце жизни выполнял для ООН в качестве ее посредника в Палестине, наиболее впечатляющим примером чего было ее нанесение на самолет, который ему предоставила ООН! Одобрял ли это Генеральный секретарь ООН, я не знаю. МККК, разумеется, это не нравилось, и в Комитете постарались убедить отказаться от всего этого. Бернадотт не мог понять почему, но согласился вынести этот вопрос на Стокгольмскую конференцию, где отрицательное решение было принято с соблюдением вежливости, но твердо – всего за несколько недель до того, как он был убит израильским экстремистом в Иерусалиме[83].
В самом движении Красного Креста идея Бернадотта подталкивала в сторону позиции членов Лиги против позиции МККК. Он с самого начала участвовал в дискуссиях, продвигая с 1946 г. свой план, целью которого было «заставить Международный комитет стать интернациональным как по составу, так и по функциям», и в качестве основного организатора конференции в Стокгольме в 1948 г., благосклонно исполняя роль председателя во время непрерывной кампании против МККК, которую проводили на этом форуме американцы и бельгийцы[84]. Однако его интерес и интерес его страны к этим вопросам, возможно, не может быть полностью объяснен политическими процессами внутри движения Красного Креста. По крайней мере два министерства иностранных дел подозревали, что за этим стоит некий грандиозный план. Директор политического департамента швейцарского Министерства иностранных дел 2 августа 1948 г. сообщил британскому представителю в Женеве, что «швейцарское правительство весьма озабочено шведским предложением относительно того, что Комитет следует интернационализировать… Во-первых, потому, что шведы старались придать вес своим претензиям на статус нейтралитета, сопоставимый со швейцарским, и, во-вторых, из-за личных амбиций графа Бернадотта». Для Уайтхолла в этом не было ничего нового. «Нам уже какое-то время было известно, – отметил чиновник высокого уровня из Министерства иностранных дел 9 августа, – что к числу амбиций графа Бернадотта относилось стремление к тому, чтобы Швеция стала северной Швейцарией, т. е. перманентно нейтральной, а сам бы он возглавлял шведский Красный Крест, либо соперничающий с МККК, либо заменивший его (sic!). Советское правительство испытывает неприязнь к швейцарскому правительству и МККК, так что оно вполне могло поощрять графа Бернадотта»[85]. Похожих взглядов по поводу надежд шведов и амбиций Бернадотта придерживался сэр Джон Кеннеди, ведущая фигура в британском Обществе Красного Креста. В апреле 1948 г. в беседе с сотрудником военного министерства он заметил, что, поскольку Швеция не смогла стать «нейтральной страной, воспринимаемой наравне со Швейцарией», и поскольку граф смог пробиться в Комитет, «шведы теперь, по-видимому, сменят курс и будут поддерживать точку зрения славян, и эта тенденция будет подпитываться растущим чувством страха перед могучим соседом»[86]. С могучим соседом действительно было трудно поладить, даже тем, кто очень к этому стремился.
80
Записи, сделанные Ламарлем (Lamarle) в ходе беседы с Жаком Шеневьером (Jacques Cheneviere) в: FR: Directions des Unions Internationales, Inv. 84—40
81
Словечко «монархо-фашисты» приводится по докладу принца Фредерика де Мерода (Prince Frédéric de Mérodе) на Стокгольмской конференции; см.: Mieux Vivre, Sept. 1948 (это издание – ежемесячный журнал бельгийского Общества Красного Креста).
82
Грубость, отмеченная в депешах, направленных из Стокгольма и Праги в Великобританию: FO 360/3969, K. 9831 and 9878.
83
Это изложение частично основано на детальном меморандуме Управления международных союзов (Direction des Unions Internationales), посвященном Стокгольмской конференции и датированном 3 сентября 1948 г.; см.: FR: 8.3.15, Croix-Rouge Internationale: Dossier General, relations avec l’ONU.
84
Доклад Джеймса Т. Николсона (James T. Nicholson) от 4 сентября 1946 г. на Предварительной конференции обществ Красного Креста в Женеве 26 июля – 3 августа 1946 г.; см.: AM RC: 041. IRC, Prelim. Conf. 1946, p.7.
85
UK: FO 369/3969, K. 8961 and 9000.
86
UK: FO 369/3968, K. 5419.