Страница 14 из 28
Немецкие подводные лодки вначале одержали довольно значительные успехи; с весны 1917 г. в Англии все увеличивались предостерегающие и весьма пессимистические голоса, ожидавшие голодовки, а, следовательно, и капитуляции Англии. Среди этих пессимистов был также и Ллойд Джордж.
Находясь с осени 1915 г. в Англии, я, естественно, с живым интересом следил за борьбой Германии и Англии на море; в Лондоне мое внимание было постоянно обращено к ней, хотя бы потому, что она ежедневно отражалась на домашнем хозяйстве. В Лондоне горячо спорили о возможности немецкого нашествия, оно официально допускалось еще даже весной 1918 г.; этот вопрос имел большое значение потому уже, что было необходимо определить то количество войска, которое должно было остаться в Англии и, следовательно, не могло быть послано во Францию.
Поэтому я следил с понятным интересом за американскими заявлениями; эти протесты носили решительный характер еще перед потоплением «Лузитании» (7 мая 1915 г.), еще более резкими они стали в нотах о «Лузитании». Припоминаю еще американскую ноту против Австрии из-за потопления «Анконы» австрийским миноносцем (в декабре 1915 г.). В 1916 г. последовали ноты по случаю потопления французского парохода «Сюсекс» и, наконец, объявление войны 6 апреля 1917 года. Этим несомненно были уравновешены не только успех немецких подводных лодок, но и немецких войск на суше. В этом была моя непоколебимая надежда, когда я решился съездить на некоторое время в Россию.
Наша постоянная и неустанная пропаганда всюду приносила свои плоды. В политических кругах нам основательно помогал уже упомянутый журнал Сетон-Ватсона «The New Europe». В публичных выступлениях союзнической печати и политиков все более и более ясно заявлялась наша антиавстрийская программа и подчеркивалось право малых народов на самоопределение. Конечно, в Англии внимание к малым народам было привлечено сначала нападением на Бельгию.
Однако напряженное положение на фронте продолжало непрерывно беспокоить. Немцы шумно распространяли сведения о своих победах, но в то же время начали делать предложения о мире. Можно сказать, что они уже не были уверены в возможности удержать победу в своих руках. Теперь мы знаем, что уже в конце 1916 г. Людендорф и другие считали, что положение на фронте тревожное (быть может, этими опасениями они хотели добиться усиления подводной войны?). В предложении ясно просвечивала мысль – отступить из Франции, но зато удержать восток – Россию. Император Вильгельм поручил 31 октября 1916 г. Бетман-Гольвегу разработать план мира; 12 декабря немецкий канцлер подал американскому, швейцарскому и испанскому послам свое предложение. На эти предложения первым ответил отрицательно Бриан, а за ним и остальные союзнические политики; 30 декабря все союзнические правительства ответили коллективно.
Новый и важный политический деятель выступил в это время на сцену в лице президента Вильсона; 7 ноября 1916 г. он был снова избран в президенты, что и придало ему большой вес. Уже 21 декабря он обратился к воюющим народам с вопросом о возможных условиях мира. В этом своем послании он подчеркивает право малых народов и государств на самоопределение и предлагает основать Лигу Наций. В послании обращает на себя внимание отрывок, в котором президент категорически заявляет, что его действия не были вызваны мирными предложениями центральных держав: позднее выяснилось, что Берлин уже с лета 1916 г. старался влиять на Вильсона, дабы он начал кампанию в пользу мира, а потому выступление Берлина и Вены его неприятно удивило.
На эту инициативу Вильсона в вопросе о мире союзники ответили общей нотой от 12 января 1917 г., и в этом ответе проявляется блестящий успех нашей работы; в ней среди других требований и условий мира мы читаем: «Освобождение итальянцев, славян, румын, чехословаков от иностранного владычества».
Ответ вызвал возбуждение в наших колониях и чрезвычайно нас усилил; волнение началось и в союзнических публицистических и политических кругах; особенно сильно подействовало то, что мы, чехи и словаки, были особо названы. Как раз это же послужило причиной некоторого недовольства в югославянской и польской колониях. Им наш успех казался несообразно великим.
Я сейчас же понял из текста, что слово «чехословаки» было приписано к уже готовому тексту, требовавшему всеобщего освобождения славян; это мое предположение позднее подтвердилось. Д-р Бенеш узнал о подготовляемом ответе союзников и начал переговоры с Вертело и другими; были, однако, значительные затруднения, так как союзники не решались ручаться за полное уничтожение Австро-Венгрии и обещать народам освобождение наверняка, Д-р Бенеш старался как устно, так и при помощи меморандумов, чтобы это обещание было дано ради поддержки угнетенных народов, он особенно налегал на то, чтобы было упомянуто о чехах и словаках. Благодаря своим усилиям д-р Бенеш привлек на нашу сторону влиятельное лицо (г. Лейга, председателя иностранной комиссии); Андрэ Тардье написал в нашу пользу статью в «Temps», редактор Зауервайн – в «Matin» (обе статьи 3 января). В статье в «Matin» министру Бриану припоминали обещание, данное им мне в прошлом году.
Переговоры об ответе велись между Парижем, Римом и Лондоном, и было решено говорить о славянах вообще, дабы не возникли споры между Италией и Югославией. Но французскому Министерству иностранных дел удалось удовлетворить настояния д-ра. Бенеша.
Слово «чехословаки» в заявлении имеет свою интересную внутреннюю историю; было сделано три предложения: освобождение «чехов» – «чешского народа» – «чехословаков»; последнее предложение было принято в совещании Бенеша, Штефаника и Осуского.
Президент Вильсон и после ответа союзников не терял надежды на довольно скорое осуществление мира. Т. Бернсторф, опираясь на авторитет полковника Гауза, требовал от своего правительства немецкие условия мира (28 января 1917 г.) германское правительство в ответ на это послало список своих требований; Германия использовала вполне status quo на фронте и главным образом думала об изменении границ с Россией, причем к Польше относилась как к земле, подчиненной Германии. Впечатление от этого ответа в Вашингтоне не было положительным.
Характерно для немецкой дипломатии то, что, предлагая свои условия мира, она одновременно сообщила Вильсону о неограниченной подводной войне. Открытое объявление подводной войны было сделано 31 января 1917 г., а уже 5 февраля Соединенные Штаты прервали дипломатические сношения с Германией. Для общего положения еще характерно, что президент Вильсон предложил нейтральным государствам сделать то же самое; интересны были ответы этих государств, (поскольку я мог следить, ответили 10 государств): одни отвечали неопределенно, другие отрицательно.
Параллельно с германскими переговорами о мире, в то время как в Америке все наростало настроение против Германии, начала особо свои переговоры о мире и Австрия; император Карл обратился тайно, через посредничество своего шурина Сикста, к Пуанкаре и другим западным политикам. Подробнее об этом я буду говорить в связи с иными вопросами.
Я следил весьма внимательно за всеми мирными предложениями; они характеризовали общее положение не хуже событий на полях сражения. Падение царизма и русская революция всюду усилили надежды на мир и пацифизм; русское Временное правительство опубликовало (10 апреля 1917 г.) заявление, в котором обещало всем народам право на самоопределение; потом следовало заявление всех русских рабочих и солдатских депутатов (15 апреля), требовавших мира без аннексий и контрибуций, и заявление социал-демократии в Германии, Австрии и Венгрии (19 апреля), присоединявшееся к заявлению русских рабочих и солдат. С другой стороны, эти заявления ослаблялись объявлением войны Америкой; из заявлений Вильсона и союзников было видно, что Америка объявляет войну по-настоящему, а не как временное средство воздействия. Скорое и до известной степени подготовленное вооружение Америки не допускало никаких сомнений.
Я не ожидал, что огромный успех ответа союзников Вильсону, достигнутый благодаря большим усилиям с нашей стороны и редкостной дружбе Франции, вызовет на родине, а этого я всегда страшно боялся, опровержение от имени депутатов.