Страница 12 из 23
Чжу Си активно изучал буддийские тесты, он утверждал, что существует такой уровень познания вещей, на котором нет границ между мыслителем и окружающим его миром, – они становятся единым целым. Этот прорыв, «постижение истинной сути вещей», напоминает «просветление», к которому стремились буддисты. Однако Чжу Си был рационалистом и нерелигиозным мыслителем и потому считал буддизм бессодержательным и обманчивым. Он и его последователи хотели ослабить влияние буддизма в обществе. В отличие от раннего конфуцианства, неоконфуцианство уже не могло сосуществовать с буддизмом.
В 1286 году корейский ученый Ан Хян во время своей поездки в Китай познакомился с трудами Чжу Си, переписал их и взял записи с собой на родину. С этого момента неоконфуцианство завладело умами корейской интеллигенции. Благодаря наличию конфуцианских академий, в Корее существовала группа конфуцианских ученых, которые быстро восприняли идеи Чжу Си. Более того, общество было недовольно чрезмерной властью и коррумпированностью буддийских храмов, поэтому антибуддийская направленность идей Чжу Си пришлась крайне вовремя.
Хотя простые люди, как и большинство представителей высших слоев общества, продолжали исповедовать буддизм, у буддизма также появились могущественные противники. Чон До Чжон (умер в 1398 году), ближайший советник Ли Сонге (позднее известного как ван Тхэчжо, основатель династии Чосон после свержения Корё), был самым заметным из них. В 1392 году, когда Корё пало, а Ли Сонге основал новое государство, Чон До Чжон (которого некоторые считают негласным политическим лидером в те времена) сосредоточил в своих руках множество административных полномочий, в том числе в сфере образования, налогообложения, дипломатии и обороны. Благодаря ему был создан крайне централизованный государственный аппарат, столица Кореи была перенесена из Кэсона в Сеул, а неоконфуцианство стало новой государственной идеологией, придя на смену буддизму.
Он приступил к перестройке корейского общества на основе неоконфуцианских принципов. Это означало, что высший класс должен был состоять из представителей бюрократического аппарата, прошедших экзамен на получение чиновничьей должности. На ступень ниже по социальной лестнице должен был находиться класс технических специалистов, а еще ниже – класс обычных ремесленников и земледельцев. Прежде влиятельные буддийские монахи не относились даже к низшему классу. Вместе с бродячими артистами, продажными женщинами и представителями других профессий, которые, по мнению Чон До Чжона, приносили вред обществу, буддийские монахи стали частью чхонмин – изгоями общества, которые должны были жить вдали от остальных сословий. У буддийских монахов не было никакой возможности улучшить свое социальное положение – государство не допускало их до государственных экзаменов, а также приняло ряд других мер.
Некоторые монархи в ранний период Чосон оставались верны буддизму – сам Тхэчжо, а также Седжон Великий (правил в 1418–1450 годах), к примеру, оба были буддистами и считали, что нет ничего противоречивого в том, чтобы руководствоваться конфуцианством в социальных вопросах и буддизмом в духовных. Эти правители, впрочем, были ограничены в своих действиях влиятельными чиновниками, которые являлись скорее сторонниками неоконфуцианских идей, нежели более терпимой к буддизму ранней формы конфуцианства, существовавшей в Корее до распространения учения Чжу Си.
Шаманисты тоже подверглись гонениям со стороны последователей неоконфуцианства, теперь они тоже относились к представителям чхонмин. Однако и мусогин, и буддийские монахи остались востребованы обществом, которое по-прежнему нуждалось в их услугах. В неоконфуцианстве отсутствовала духовная составляющая, и, естественно, людям требовалось что-то, что сможет разрешить их душевные противоречия. Более того, мусок, полный ярких и эмоциональных ритуалов с танцами и музыкой, позволял людям ощутить чувство радости, которое им не могло дать неоконфуцианство с его удушающей иерархичностью и зацикленностью на понятии долга. За период Чосон многие представители аристократии и простого народа обратились к буддизму и шаманизму. Королева Мин, жившая в XIX веке, была убежденной буддисткой, а также назначила двух мусогин себе в советники. Американский священник Гомер Халберт, осуществлявший миссионерскую деятельность на территории Кореи в XIX веке, говорил, что «настоящий кореец следует конфуцианству в общественной жизни, обращается к буддизму во время философствования и поклоняется духам, столкнувшись с трудностями».
Аспекты конфуцианства в Корее
За то время, что неоконфуцианство пребывало в качестве государственной идеологии в период династии Чосон (1392–1910), оно оказало значительное влияние на различные области человеческого взаимодействия. Это привело к складыванию в корейском обществе определенной иерархии, ключ к пониманию которой лежит в пяти типах конфуцианских отношений, существующих между людьми.
Если говорить об отношениях между правителем и подданным, то последний должен был проявлять абсолютную преданность. Недостойный правитель, однако, мог быть лишен власти. Этим обоснованием пользовались сторонники государственного переворота, в результате которого к власти пришел Ли Сонге, свергнув династию Корё, – они утверждали, что прежняя династия не оправдала надежд своих подданных. Эта схема все еще работает в корейских фирмах – подчиненные крайне преданы своему руководству, а взамен рассчитывают на его благосклонность. Доносить на начальство здесь не принято, поскольку это идет вразрез с моральным долгом сотрудника перед вышестоящим. В Корее руководство фирм проявляет более высокий уровень патернализма, чем в странах, не испытавших влияния конфуцианства. Типичный корейский босс больше интересуется личной жизнью своих подчиненных, а также считает своей обязанностью регулярно угощать их обедом или ужином.
В доме наибольшим авторитетом обладал отец – от жены и детей ожидалось беспрекословное послушание, а взамен глава семейства должен был быть справедливым и обеспечивать семью. Мужчины в неоконфуцианском обществе занимали привилегированное положение по отношению к женщинам. После того как женщина родила сына, которому, к примеру, дали имя Санмин, в дальнейшем ее упоминали исключительно как «мать Санмина». В семье, где умер отец, место главы семьи занимал старший сын, а не мать. Это было следствием «трех послушаний», конфуцианских постулатов, действовавших в период позднего Чосон: дочь подчинялась отцу, жена – мужу, а вдова – сыну. Женщины были лишены всех прав наследования (до эпохи Чосон женщины обладали те же правами на наследование имущества и титулов, что и мужчины) и не обладали доступом к образованию. Государство распространяло книги, в которых женщин призывали держаться подальше от общественной жизни, чтобы не стать аннё (недостойной, развратной женщиной). Этот приказ был частью нэвэпоп, свода правил, проводящего черту между «внутренней» сферой деятельности и «внешней». Женщине отводилась первая из них, ее долгом было заниматься хозяйством. В те редкие моменты, когда она оказывалась на людях, ее обязывали прикрывать лицо. Закрывать лицо стало распространенной практикой среди женщин высшего сословия в XVII веке, а к XIX веку среди почти всего женского населения.
Син Саимдан, любящая мать известного конфуцианского ученого и государственного деятеля по имени Юльгок, жившая в XVII веке, по сей день считается конфуцианским идеалом женщины: в 2007 году Банк Кореи поместил ее портрет на купюру в 50 тысяч вон (самую крупную из существующих), обосновав это ее «материнскими качествами и дочерней почтительностью», согласно газете Los Angeles Times. Представитель банка характеризовал ее жизнь как «лучший пример материнства в истории Кореи». Более двенадцати южнокорейских движений за права женщин выступили против подобного решения, утверждая, что оно способствует укреплению гендерных стереотипов. По их мнению, такой выбор навязывает точку зрения, что женщина носит подчиненный характер и достойна признания только в случае, если посвятит свою жизнь воспитанию детей. Если Корею и можно справедливо обвинить в сексизме, то виновником этого явно станет конфуцианство.