Сброд

Когда вся прислуга (общая численность которой доходила приблизительно до полусотни) была собрана в одном, достаточно просторном помещении, посреди которого сбилась в дрожащую от страха кучу, перед ней предстал Афанасий, начавший вполне умиротворённо вещать, как будто ничего необычного не произошло:

– Успокойтесь, успокойтесь. Вам нечего бояться. Эти люди не причинят вам вреда. Главное, не совершайте необдуманных поступков. Не поднимайте крик, не создавайте паники, и никто вас не тронет. Просто продолжайте и дальше прилежно выполнять свои обязанности…

Управляющий говорил долго, заново повторяя одно и то же, как будто собирался не просто успокоить подчинённых, а усыпить их в полном составе. Слуги испуганно глазели на чумазых, взъерошенных разбоев, обликом больше походящих на кровожадных вурдалаков из сказок-страшилок, чем на людей, «не собирающихся причинять вреда». По смятению в глазах несчастных пленников, молодой боец понимал, что «видимое» ими, никак не сочетается со «слышимым» из уст управляющего, в их измученных страхом умах, и увещевания Афанасия, не смотря на его ручания, в толк не идут. Главарь понимал, что в глазах несчастных, нужно теперь придать человеческий облик захватчикам крепости, и эту задачу решил взять на себя. По средствам общения. Он подступил к Афанасию, и мягко положил ему руку на плечо, давая знак передать ему слово. Управляющий уступил, и молодой боец, избегая угрожающих интонаций и резких движений, стал общаться с некоторыми из слуг. Духовлад взглядом выбирал себе собеседника, спрашивал его имя, затем спрашивал о его роде деятельности, внимательно выслушивал ответ, и переходил к следующей персоне. Он успел опросить нескольких, когда его внимание привлёк тщедушный человек лет тридцати отроду, имеющий невысокий рост, смешную заячью физиономию, и крепко прижимавший к груди небольшую кожаную сумку, в которой, очевидно, хранилось нечто, весьма для него дорогое.

– Эй, ты – обратился к нему Духовлад, указывая на него пальцем – Как твоё имя?

Человек вздрогнул, будто от внезапного укола шилом в зад, и нервозно оглянулся по сторонам, надеясь, что обращаются не к нему. Но полные тревожного ожидания взгляды соседей по толпе, со всех сторон устремлённые на него, давали понять, что главарь разбоев обращается именно к нему. Громко сглотнув, он уставился на Духовлада широко открытыми, не моргающими глазами, и с трудом из себя выдавил:

– Молчан…

– Подойди ко мне, Молчан – спокойно попросил молодой боец, желая на примере этого человека показать, что не собирается обижать пленников.

Но это благородное намерение, не было известно несчастному, который на подгибающихся ногах стал медленно приближаться к главарю, мысленно прощаясь с жизнью, и разыгрывая в своём воображении кровавые варианты своей насильственной кончины. Добравшись, наконец, до терпеливо его ожидающего Духовлада, он замер перед ним, словно оцепенев, и стал покорно ожидать своей участи.

– Покажи, что у тебя в сумке – попросил молодой боец.

Молчан никак не отреагировал на просьбу, явно находясь в прострации. Немного подождав, Духовлад сам взялся за сумку, и не резко, но настойчиво потянул на себя. Человек, не отрывая от Духовлада широко открытых глаз, по инерции ещё несколько секунд удерживал своё имущество, но опомнившись послушно разжал руки. Главарь не спеша раскрыл сумку, и заглянул внутрь. На дне лежало несколько небольших свёртков, а на боковых стенках располагались несколько продолговатых кармашков, из которых выглядывали ручки каких-то инструментов. Духовла достал поочерёдно пару штук, с интересом их изучая. Это были лезвия различной формы и величины. Вложив инструмент на место, молодой боец снова уставился на Молчана, и спросил его:

– Ты лекарь?

– Нет… – пролепетал тот, и уточнил, после короткой паузы – Брадобрей.

Главарь закрыл сумку, и вернул её владельцу. После, взял двумя пальцами пучок своих длинных, засаленных волос на виске, поднёс ближе к лицу, и покосился на них взглядом. Немытая голова постоянно чесалась, и ранее, он уже несколько раз бесплодно раздумывал над тем, как избавиться от этой проблемы. Оставив в покое пучок волос, он вновь уставился на Молчана, сказав ему:

– Обрей мне голову.

– Сейчас?! – ещё больше затрясся тот, на что Духовлад молча утвердительно кивнул.

– Я сейчас не смогу! – отчаянно запротестовал брадобрей, чувствуя, как руки от страха ходят ходуном – Вся эта ситуация… Мне нужно подготовиться… Боюсь, что…

– Сейчас – спокойно, но жёстко настоял молодой боец.

В помещении царила полная тишина. Пленные слуги вообще боялись издать хоть звук, а разбоев заинтересовала задумка главаря. Они, застыв на местах, внимательно следили за происходящим, про себя гадая, чем всё это может закончиться. Духовлад распорядился, чтоб один из разбоев сопроводил брадобрея туда, где тот сможет взять всё необходимое. Лесной голодранец, мотивируемый любопытством, с готовностью кинулся выполнять поручение, и Молчан, понимая, что от выполнения своей основной функции в столь неподходящей ситуации отвертеться не получится, понуро поплёлся за остальными принадлежностями.

Вернулся он через некоторое время с объёмной глиняной миской, кувшином воды и большим куском просмоленной ткани. Брадобрей достал из сумки свёрток, высыпал часть его содержимого в миску, и стал тщательно размешивать, понемногу подливая воду, пока миска не наполнилась густой мыльной пеной. Посреди помещения поставили табурет, на который уселся молодой главарь. Молчан набросил ему на плечи просмоленную ткань, туго обвернув вокруг шеи так, чтоб все волосы легли поверх её. После, брадобрей взял из своей сумки одно из лезвий. Приподымая и удерживая двумя пальцами волосы главаря, он стал срезать их как можно ближе к основанию прядь за прядью. Покончив с этим, Молчан обильно смочил неровно подстриженные остатки волос, нанёс на них мыльную пену, и снова взялся за бритву. Он ощущал, насколько сильно трясутся его руки от страха, и это усиливало его страх, а тот, в свою очередь, усиливал дрожь. Но выхода у него не было, и он принялся за своё дело, проклиная тот день, когда начал учиться своему ремеслу.

Всё же, многолетняя практика принесла свои плоды: бритва в руках мастера послушно повторяла контуры головы Духовлада, не повреждая кожного покрова. Но стоило Молчану начать успокаиваться, как рука предательски дрогнула, и на верхней части лба молодого бойца, образовался порез. Этот порез был небольшим, неглубоким, и почти не кровоточил, но его хватило, чтобы брадобрей замер в ужасе, думая о том, что сейчас его точно порубят на куски. Протяжный, картинно разочарованный возглас «О-о-о-о-о-о», вырвавшийся из десятка разбойничьих глоток, лишь усиливал невесёлые мысли брадобрея.

– Ну, чего замер? Продолжай – не шевелясь, спокойно скомандовал Духовлад, и Молчан повиновался.

Настроение разбоев ещё больше повысилось: им нравилось наслаждаться страхом, источаемым тщедушным брадобреем. Они были весьма довольны «представлением», и в полголоса отпускали друг другу насмешливые комментарии, которые считали невероятно остроумными. Молодой боец тоже был доволен: теперь он знал, как манипулировать своей импульсивной ватагой, добиваясь приемлемого послушания.

Тем временем горе-брадобрей, на глазах которого уже выступили слёзы, снова неудачно повёл бритву, и на затылке главаря появился новый порез. Новая волна страха, с ног до головы окатила его ничтожное тельце, расслабив давно не опорожняемый мочевой пузырь, и по штанам бедолаги стало быстро расползаться мокрое пятно. Разбоев разразил приступ дикого хохота. Они тыкали пальцем на Молчана, громко советовали заткнуть чем-нибудь зад, чтоб не опозориться ещё больше, и тому подобное. В этом страшном галдеже, брадобрей обречённо продолжил свою работу. До конца процедуры порезав главаря ещё раз, он даже не стал прерываться, мысленно уже простившись с жизнью.

Окончив работу, он на пару шагов отступил от Духовлада. Замер, сжимая в руке бритву, ожидая, что тот сейчас встанет, выхватит меч, и беспощадно его зарубит. Но тот, поднявшись, и проведя ладонью по гладко выбритой голове, громко объявил присутствующим вердикт: