Сброд

– И не вздумайте здесь что-либо трогать!

***

В то время, как один часовой повёл внутрь крепости телеги с «пленными» и трофеями, второй остался сидеть на невысокой колоде, находящейся рядом с воротами. Он, с пренебрежительной миной разглядывал (как он полагал) ополченцев, бесформенной, неорганизованной кодлой, остановившихся метрах в пятидесяти от ворот.

Вук, находясь в толпе разбоев, внимательно следил за узкими бойницами, находящимися прямо над воротами. Он ждал условного сигнала. Под давлением напряжённого ожидания, секунды растянулись в минуты. Ему казалось, что он ждёт уже около часа, хотя не прошло ещё и десяти минут.

Наконец, в одной из бойниц замелькало красное пятно. Вук отделился от основной ватаги и, согласно плану, направился к оставшемуся у ворот часовому. Вук идеально подходил для отведённой ему роли: его тщедушное телосложение, не могло вызвать никаких тревог или опасений. Ссутулившись, безвольно опустив плечи, изображая глупый, «телячий» взгляд, чтобы придать себе как можно более жалкий вид, Вук, как будто нерешительно, приближался к часовому, на лице которого проступила презрительная ухмылка. Полностью поверив убогому виду приближающегося «ополченца», надменный стражник уже решил, как будет проходить их общение. Приблизившись на расстояние вытянутой руки, Вук приоткрыл рот, как бы пытаясь что-то спросить, а часовой, не вставая, подавшись вперёд, тоже раскрыл было рот, собираясь безапелляционно послать жалкого голодранца в долгое путешествие по срамным местам… Но не успел. Выпад был молниеносным, и тонкое, длинное лезвие ножа, которым Вук находил лазейку в любой броне, вонзилось под правый нижнечелюстной сустав, уйдя глубоко в мозг беспечного стража. Глаза часового закатились, конечности вытянулись, пальцы скрючились, и всё тело задёргалось в энергичных конвульсиях. Вытащив лезвие, Вук обернулся, и подал размашистый сигнал рукой остальным разбоям, давая понять, что с часовым покончено, и путь в крепость свободен. Разбойничья ватага бросилась к воротам.

– Давайте, давайте! Нельзя дать им опомниться, понять, что происходит! – подгонял и воодушевлял разбоев Мстивой – Помните, за кем вы должны следовать, не путайте ведущих атаманов, от этого зависит наш успех!

Немало ободрённые начальными успехами, разбои пока действовали достаточно хорошо и слаженно, без нервозности или закрепощенности. Те, кто первыми вошли в крепость под видом пленных, уже успели скинуть с себя верёвки, вооружиться, и выгнать телеги во двор крепости, чтобы освободить проход основной массе атакующих. Но даже после этого, в воротах образовалась некоторая «тянучка». В принципе, особого неудобства это не доставляло, так как во дворе формировались три отдельных отряда, и на распределение людей, всё равно тратилось некоторое время.

Наконец, главарь и атаманы повели свои отряды к чётко определённой для каждого цели. Ни о каком сохранении боевого порядка при передвижении не было и речи: разбои двигались тремя бесформенными потоками, но, всё же, держались более или менее кучно, следуя за своими командирами. Ворон, и два десятка человек, оставшихся с ним, перегородили телегами выход из крепости, и заняли на них оборону. Волибор, тоже оставшийся с ними, находился позади этого «укрепления», и безучастно наблюдал за происходящим. Он убеждал себя, что всё это его не касается, но мелкий червячок отвращения к самому себе, уже начал подтачивать его моральное самочувствие.

Три потока атакующих разбоев, хлынули внутрь трёх казарм стражников, обитатели которых, в основной своей массе, дремали на лежаках, будучи уверенными, что других важных дел у них нет, и не предвидится. Их вооружение покоилось на стойках, установленных вдоль стен, и когда разбои бурлящей, истошно орущей ватагой ворвались в помещение, немногие успели опомниться и вооружиться. Расправа была стремительной, жестокой, и практически ничем не отличалась от захвата медоварни. Разбои, вошедшие в раж, почувствовав, что победа уже у них в кармане, воодушевлённо неистовствовали. Только теперь, когда шум, образовывающийся из смеси криков и звона оружия, был слышен, наверное, даже за крепостными стенами, со смотровых башен послышался глубокий, зычный гул сигнальных рогов. Очевидно, это был (уже абсолютно бесполезный) сигнал тревоги, поднятый, только сейчас проснувшимися дозорными на башнях.

Одностороннее избиение в казармах, много времени не заняло. Согласно предварительному решению главаря и атаманов, всем разбоям было строжайше запрещено брать в плен стражников, или других вооружённых людей. Поэтому, когда разбои покидали казармы, там оставались только изувеченные трупы. Оказавшись во дворе, они растекались по всем щелям и проходам, в поисках возможности утолить разыгравшуюся жажду крови. Духовлад понимал, что дело уже практически сделано, и его люди уже вряд ли встретят серьёзное, организованное сопротивление. Это позволило ему немного расслабиться. Только после этого он почувствовал, какому колоссальному моральному напряжению был подвержен: молодой главарь словно обессилил в один миг. Он прилагал громадные усилия, чтобы не растянуться на камнях, которыми был вымощен двор крепости. Духовлад точно знал, что виной этому состоянию не физическая нагрузка: столь быстротечная схватка не могла быть причиной такой усталости, для его хорошо тренированного организма. Он понял, что всё дело в чувстве ответственности за всех, которое крепко схватило его за горло сразу после того, как было принято решение идти на Кременец, и отпустило только сейчас. Как долго он сможет так прожить? Думать за всех, переживать за всех… Со стороны руководящее положение, кажется намного более привлекательным. Под стеной одной из казарм, стояла длинная лавка. Молодой боец подошёл, и обессиленно на неё опустился. Пустым взглядом он уставился на свои руки, обильно забрызганные кровью врагов. К нему подошёл Мстивой, так же забрызганный кровью с ног до головы, и присел рядом. Как будто с одного взгляда узнав суть и причины состояния Духовлада, он с пониманием к нему обратился:

– Что, подумал о том, будто дело сделано, и силы тут же покинули? Рано подумал. Пока последний угол не вычистишь, расслабляться нельзя. Если бы сейчас хоть сотни полторы, даже сотня, в ответ ударила, смяла бы нас, и из крепости выдавила!

– Что? Сотня? Нас то, вчетверо больше будет! – удивился Духовлад заключению более опытного соратника.

– Я тоже когда-то не понимал. Много раз слышал рассказы о том, что тот или иной древний рунейский полководец выиграл битву за счёт сил, оставленных в резерве. Мол, его основные части делали вид, будто отступают, не выдержав натиска противника, который начинал их воодушевлённо теснить, преследовать. И тут вводились в бой резервные части, обращая в бегство противника. Так вот, я думал: какая разница, если общее количество не изменяется? Я был уверен, что, если изначально есть, допустим, сто человек, то не важно, вступят в бой сначала семьдесят, а потом тридцать, или вступят все сразу – всё равно сражаться будет сотня бойцов. Кто-то сказал мне, что резерв вступает в бой со свежими силами, и за счёт этого намного лучше сражается. Может, в незначительной степени, это имеет некоторое значение, но я не мог бы назвать его определяющим. Хотя бы потому, что боец, находясь в пылу сражения, питает силы в своей ярости, и ощущает собственную усталость только после окончания боя… Вот, как ты сейчас. Но побывав в настоящем бою, я осознал, в чём главная польза от внезапно введённого в бой подкрепления: там, где в бой входит десяток, расслабившийся было враг, увидит сотню, там, где сотня – тысячу. Так и выходит, что противник, уже поверивший в своё превосходство, увидев гораздо больше людей, чем есть на самом деле, будет обескуражен. Справиться с этим поможет только очень высокий боевой дух, либо настолько же высокая дисциплина. И то, и другое, встречается крайне редко, да и то лишь в ограниченных по численности отрядах. С тех пор, я понял смысл поговорки, ходившей у Северных Воинов: «Никогда не считай врагов в битве. Рано или поздно, они сами закончатся!», так-то.