Сброд

Ворон, скорчив испуганное лицо, отступил несколько шагов назад, глядя себе под ноги, со словами:

– Что это?! Что это?! Почему дрожит земля?! Похоже, где-то по близости, трусится от страха чей-то очень жирный зад!

Лицо Ратибора стало обозлённым. Он до хруста в пальцах стиснул держак секиры обеими руками, и шагнул к Ворону. Так же к Ворону в тот же миг, с просьбами успокоиться, бросился Духовлад, а к Ратибору, с аналогичными посылами – Вук. В начавшейся было неразберихе, всеобщее внимание привлёк отчётливый голос Мстивоя:

– Я знаю этого человека. Не могу сказать, решился он предать князя, или нет, но причины на то, он имеет достаточно веские.

Мстивой стал обстоятельно рассказывать присутствующим, сразу притихшим и успокоившимся, о перипетиях нелёгкой службы Волибора в дружине Батурия, от самого факта спасения князя при осаде Славнограда. Эту историю знал каждый рядовой дружинник, а не то, что сотник. Вдобавок, Мстивой блеснул ещё одной гранью своего таланта – как рассказчик. Местами его сказ невиданно воодушевлял эпичным описанием сражений, местами вызывал желание немедля мстить придворным интриганам за ложь и подлость.

Когда рассказ окончился, никто уже не сомневался в том, что бывший тысячный решился покуситься на княжью казну. Даже самого Волибора пробрал румянец смущения. Духовлад оглядел присутствующих, и высказал свои соображения:

– Дело рисковое. Но мы должны обратить внимание на одну деталь: долгое время, наше «воинство», могло кормиться, не попадая в поле зрения дружинников, только благодаря наводкам Горана. Как мы знаем, не смотря на свой ум, он всё же попался. Это обернулось гибелью для него, и чуть не обернулось тем же для нас. Я думаю, что пытаться восстановить похожую схему бессмысленно. Если же просто совершать налёты на всё, что попадётся под руку, то дружина вскоре займётся нами всерьёз. Я считаю, что лучший для нас вариант, это принять предложение, и разорить Кременец. Повторяю, дело рисковое, а если выгорит, то смоемся быстро в Белый Край, и, либо растворимся среди богатых мещан, поделив добычу, либо наймёмся в дружину Белого Края, похвастав при дворе княгини Марии разорением ставки её злейшего врага. В любом случае, если кто захочет на покой, средств он будет иметь достаточно. Думаю, и правнукам останется.

Снова завязался спор, но уже в более спокойном русле. Ворон горячо поддержал Духовлада. Ратибор всё ещё противился, но, уже понимая, что не представляет себе, как быть дальше в противном случае. Мстивой и Вук, высказались примерно в одном ключе: дело рискованное, но обстоятельства сложились очень удачно (дружина Батурия осаждает Радовеж; с ними Волибор, который проведёт в крепость без боя и т.д.). В общем, последние двое поддержали Ворона и Духовлада, больше от безысходности, чем от склонности к авантюризму. При таком раскладе, скрепя сердце, согласился и Ратибор, злясь на своих соратников, и обещая, что если живым доберётся до Белого Края, то никого из них не захочет ни знать, ни видеть до конца дней своих. В итоге, такую волю и порешили передать остальному воинству.

Атаманы и пленный тысячный уже шли на выход из барака. Духовлад был задумчив. Те слова, которыми он поддержал налёт на Кременец, были рассудительны, и имели под собой рациональную основу. Но лично у него, был ещё один мощный стимул, о котором он упомянул лишь раз, ещё до Совета атаманов: Предраг. Он ненавидел этого человека, так запросто подставившего его под удар. С самого начала своей ранней самостоятельной жизни, Духовлад много чего прощал своим обидчикам. Прощал, потому что не мог рассчитаться. Просто забывал, чтоб не носить на себе эту тяжесть. Но с недавних пор, его обидчики стали получать по заслугам, и с каждым днём он всё яснее понимал, что ему это нравится. Очень. Сейчас в его памяти красочно всплывали картины недавних возмездий, по-особенному согревая душу. Молодой боец вспомнил, как под выверенным ударом деревянного меча в его руке, хрустнула ключица Чернека, ранее особенно немилосердно избивавшего его в учебных поединках. Духовлад с вожделением сейчас вспоминал его жалкую, скулящую харю, обычно столь надменную. Затем вспомнился Здебор – хитрозадый обозник. Его сладкие речи, обещания… А после холодный, сырой подвал, кандалы, тяжёлый и безоплатный труд. И тут же теплотой в душе отдалось воспоминание его перепуганного лица, которое молодой боец извлёк из-под телеги, схватив за загривок… Какие-то слова… Точный удар в горло обломанным наконечником… Хрип… Быстро расширяющаяся лужа крови под ногами. Щур… Вспомнив об этой мрази, Духовлад пожалел, что не может убить его ещё раз. В памяти мелькнул тот скрытый удар, от которого молодой боец едва увернулся, ответный удар плечом, укол в печень… Приятная картина медленной, мучительной кончины поганого ублюдка.

Духовладу показалось, что сейчас, от этих воспоминаний, он получает гораздо больше удовольствия, чем тогда, во время свершения этих актов возмездия. Теперь он желал идти в Кременец не за княжьей казной, не за Славой… Он шёл туда в первую очередь за Предрагом. А остальное… как получиться.

***

Полностью разорив Радовеж и окрестные поселения, дружина Батурия выступила обратно на Кременец, чтобы, проводив властелина до его резиденции, разделиться, и разойтись по местам постоянной дислокации. Во главе дружины, ехала небольшая телега, на которой была установлена клетка, высотой примерно равная среднему человеческому росту, и ширина каждой стороны которой, была чуть больше метра. В этой клетке везли Уладу, дочь Павла, казнённого Радовежского смотрящего. По задумке Батурия, клеймо на её лице, возглавляющее войско, должно было служить вымпелом его победы.

Очередной день близился к концу, и дружина разбила лагерь на ночлег. На всякий случай, возле клетки с Уладой, был выставлен караул из двух часовых. Едва стемнело, из клетки послышались стоны и всхлипывания. Один из часовых, сидевших на некотором расстоянии от клетки, тот, что был помоложе, злорадно улыбаясь, стал отпускать комментарии в сторону пленницы:

– Что, морда болит, мелкая шлюшка? А ты думала, что всю жизнь будешь купаться в роскоши? Думала, что до конца твоих дней всю работу за тебя будут выполнять другие? Не тут-то было, закончилась сказочка! Теперь до конца своих дней будешь драить сортиры в Кременце! Наконец-то увидишь настоящую жизнь, вкусишь все её прелести!..

– Чего ты разошёлся? – не выдержал старший, и более опытный дружинник.

– Потому, что эта мразь думала, раз она родилась в богатой и влиятельной семье, так всю жизнь будет жировать, палец об палец не ударив! Меня это бесит! Зато теперь торжествует справедливость: пусть почувствует все прелести настоящей жизни!

– В чём я вижу истинное торжество справедливости – ответил дружинник постарше – Так это в том, что ты родился на самом дне. Если бы такой злобный и завистливый человек родился в знатной семье, сложно даже представить, сколько зла он мог бы принести простым людям!

Молодой часовой махнул рукой в сторону собеседника, сделав вид, будто последние слова его ни капельки не задели, но всё же замолчал. В наступившей тишине, были слышны только всхлипывания и постанывания, но и они вскоре стихли.

Утром Батурию доложили, что с пленницей что-то случилось. Ничего не поняв из сбивчивого рассказа перепуганного юноши-посыльного, князь лично поспешил к клетке, смахнув оплеухой со своего пути незадачливого юнца. Батурий очень переживал, что пленница покончила с собой. Но прибыв на место, он успокоился: Улада была жива, и никуда из клетки не делась. Только на щеке, в том месте, где ещё вчера красовалось клеймо княжьей конюшни, зияла едва зажившая рана. На земле, возле телеги, валялся окровавленный гвоздь из лошадиной подковы. Рядом с телегой стоял тысячный, которому поручили сохранность этого «трофея», и несколько его сотников. Всех их заметно колотило от страха перед наказанием за недосмотр. Это порадовало и успокоило Батурия, и он беззлобно спросил у тысячного:

– Откуда она взяла гвоздь?

– Скорее всего, нашла в сене, которым устелен пол клетки… Уверяю Вас, никто из моих людей никогда не посмел бы…