Сброд

Скрипнула дверь, и в покои проскользнула изящная фигурка. Пышные, чёрные волосы, собранные в толстую косу, томный взгляд, правильные черты лица… Ещё так молода, а уже знает своё дело: едва заметное движение плечом на ходу, и вышитая рубашка, с более откровенным, чем обычно, вырезом, слетает с этого же плеча, оголяя его, заставляя девушку смущённо залиться краской.

– Великий князь хотел меня видеть? – кротко спросила она, глядя из-под длинных ресниц, и соблазняюще поддувая губки.

Батурий видел всё это уже много раз, знал все её трюки. Он с уважением отмечал весь профессионализм, с которым они были исполнены, но интересовало его нечто другое, нежили некое соблазнительное театральное действо. Не ответив, князь взял Сбыславу одной рукой за шею, вовсе не стараясь сделать ей больно, и повёл к широкой, роскошной кровати. Бросив девушку на постель, он сорвал с неё одежду, спустил с себя штаны, и сразу перешёл непосредственно к делу. Это не было одним из страстных овладений вожделенной избранницей, так возбуждающих подавляющее большинство женщин, ибо опытный столяр более страстно обрабатывает заготовку, нежили князь раздевал свою фаворитку. Это было холодным, деловитым удовлетворением природных потребностей особью мужского пола с серьёзным социальным положением. Тем не менее, Сбыслава извивалась и страстно стонала под ним, то и дело впиваясь ноготочками в беспокойные княжьи ягодницы. Она так искусно делала вид, будто всё происходящее невероятно сильно возбуждало её, и даже блаженно закрыла глаза. Её игра, могла бы убедить кого угодно… но только не Батурия. Он смотрел, не отрываясь от своего дела, как она извивается, стонет, покусывает свои красивые губы… На что она надеется?! Неужто действительно мечтает стать княжной? Нет, больше князь не станет приближать к себе простолюдинов… Батурий вдруг ощутил, как ему надоели эти лживые, безмолвные комплименты его «постельным талантам»… Кого хочет обмануть эта соплячка?! У князя появилось желание, взять Сбыславу за горло так крепко, чтобы напрочь лишить её лёгкие доступа кислорода, и продолжать соитие, глядя как медленно отходит кровь от её щёк, как синеют губы… И если бы конечная секундная дрожь по всему его телу, совпала с последним в её жизни сипом… Князь представил себя, обмякшего после сладостного мгновения, ради которого всё затевалось, а под ним лежит она, мёртвым взглядом стеклянных глаз уставившись в потолок… Эти мысли вовсе не показались Батурию неприемлемыми, они даже не показались ему странными. Он всерьёз допускал, что когда-нибудь, что-то подобное попробует…

***

Через два дня, дружина Батурия выступила на Радовеж, и Волибор, со своими новыми соратниками, стал небольшим лагерем, прямо у тракта, ведущего к главным воротам Кременца, отойдя всего метров двести от крепости. Крепость покинули вовремя, так как стражники всё больше раздражались соседством неопрятных во всех отношениях ополченцев. То, что им пришлось из-за этих голодранцев ещё и серьёзно потесниться, тоже было весомым усугубляющим фактором, и раздражение, вскоре грозило перерасти в потасовки, в которых новым подопечным Волибора, ничего хорошего не светило.

С каждым днём в сознании Волибора росла тревога: что если он ожидает здесь Предрага напрасно?! Если тот, с остатками банды затерялся в лесах?.. Или в его чудесное спасение не поверили и убили?.. Тогда на милость Батурия рассчитывать бессмысленно…

глава 9

Предраг вёл «воинство» не очень уверенно, особенно последние несколько дней, но к счастью для разбоев им на глаза случайно попался один из «лесников», которого им с некоторым трудом удалось изловить. Лесниками называли крестьян, которым надоело задарма гнуть спину на жадных господ. Такие, бросив всё, бежали в леса и жили там отшельниками за счёт птицеловства, рыбалки, охоты и собирательства. Подобные индивиды через некоторое время полностью дичали, в большинстве случаев теряя даже способность разговаривать. Разбоям повезло, так как их «улов», одетый только в бесформенную накидку собственного производства из плохо выделанных шкур, ещё не совсем утерял способность общаться с себе подобными. Получив ощутимую порцию пинков и оплеух, за проворность при попытке к бегству, лесник коряво поинтересовался, чем может быть полезен «достойным мужам». Выяснилось, что он отлично знает, где находится нужная разбоям медоварня, так как неоднократно лакомился мёдом на прилегающей к ней пасеке. Так же лесник пожаловался, что неоднократно был искусан как пчёлами, собирающими мёд, так и собаками, охраняющими пасеку, в доказательство чему демонстрировал ухохатывающимся разбоям шрамы от клыков на ляжках и заднице. Не смотря на клятвенные заверения одичавшего медолюба будто бегать от разбоев он больше не собирается, ему таки крепко связали руки за спиной, а на шею набросили петлю-поводок. Несколько лучших охотников разбойного воинства, взяв с собой диковинного провожатого, отправились на разведку, а остальные разбили небольшой лагерь, дабы как следует подготовиться к предстоящему налёту.

Обоз разбоев был достаточно грузным. Горана больше не было, нужда в определённом месте размещения лагеря отпала. Оставшиеся без дела голуби, были съедены разбоями, причём вовсе не от недостатка в припасах, а исключительно ввиду кулинарного любопытства чумазых гурманов, которые, впрочем, в итоге были разочарованы данным опытом. Теперь приходилось тягать с собой казну, и несколько возов с откровенным хламом, с которым «на всякий случай» не захотели расставаться наиболее «хозяйственные» представители воинства. Эта обуза серьёзно снижала скорость передвижения разбойного отряда. Предраг решил, что воинство, как только вернутся разведчики, пойдёт к цели с максимальной скоростью, а несколько человек, вполне смогут повести телеги в указанном направлении самостоятельно. Те, кто был назначен остаться «на телегах», втихаря радовались, не безосновательно рассчитывая, что к тому времени, когда они доберутся, бой уже будет окончен, и они попадут на самый разгар грабежа, успев чем-нибудь разжиться, не рискуя при этом жизнью.

Большинство разбоев готовилось к налёту, пытаясь скрыть переживаемые в душе опасения под маской залихватской бравады. Тут и там слышались громкие заявления о собственной неустрашимости, безумной силе и сотнях поверженных ранее врагов. Но от опытного взгляда не могли скрыться нервные движения рук этих хвастунов, то в десятый раз поправляющих в сапоге нож, и так уже находящийся в оптимальном положении, то без конца затягивающие, попускающие пояс, не в силах излишне возбуждённым сознанием отыскать зону комфорта, и тому подобное. Духовлад легко угадывал неуверенность в собственных силах, скрывающуюся за подобной спорадической деятельностью. Он давно сделал для себя вывод: чем беспокойнее руки, тем меньше человек верит в свои же слова. У самого Духовлада, подготовка не занимала много времени. Внешне он был вполне спокоен, не допуская в сознание сомнений. Это было главным заветом в учении Военега: только дай перед боем малейшему сомнению возможность закрепиться среди своих мыслей, и оно мгновенно перерастёт в губительный страх, сковывающий руки и ноги в битве, где только лёгкость и расслабленность могут привести тебя к победе! Поэтому, ранее перед схватками на арене, а теперь перед налётами, молодой боец очищал своё сознание от мыслей, связанных с предстоящим боем. Он разглядывал облака на небе, подчёркнутые плавно качающимся контуром крон деревьев, плотной стеной окружавшей поляну, на которой расположились разбои. Это приносило умиротворение в его душу, способность спокойно, без суетных переживаний, ждать грядущее испытание. В такие минуты, он со снисходительной улыбкой на устах, думал о людях, пытающихся подчинить свою жизнь бесконечной череде расчётов, большинство из которых растираются в порошок непредсказуемостью Бытия. Духовлад был уверен, что расслабленное сознание, способное мгновенно отреагировать на любое развитие событий, так как не отягощено ОЖИДАНИЕМ, в бою предпочтительнее, нежели прозорливый ум, просчитавший сто вариантов… Ибо Судьбе ничего не стоит предложить сто первый.