Сброд

– Я дам вам ещё одну возможность убрать прочь с моих глаз свои мерзкие рожи! – гневно прокричал Тур плачущим, и корчащимся от боли крестьянам.

Не имея возможности подняться на ноги, крестьяне поползли в сторону леса, громко рыдая и причитая от боли. Это зрелище очень веселило разбойников, некоторые из которых стали даже делать ставки на то, кто из побитых крестьян первым доберётся до леса.

– Мне кажется, что эти люди могут передвигаться быстрее – громко сказал Тур, подначивая своих головорезов – Кто сможет попасть камнем по кому-нибудь из них?

В толпе сразу отыскалось множество желающих проверить свою меткость. Десятки разбоев кинулись искать у дороги камни, и запускать их в уползающих крестьян. Камни один за другим стали с глухими ударами приземляться на землю вокруг ползущих целей, а вскоре стали и понемногу попадать по ним. Спасающиеся громко вскрикивали от боли при каждом попадании и, неизвестно где, находили силы для ускорения. Старший из крестьян уже не мог соревноваться в резвости со своими, более молодыми, соплеменниками, и отставал от них всего на метр, но этого уже хватило для того, чтобы сделать его главной мишенью. Камни стали градом сыпаться вокруг него, попадая уже гораздо чаще. Он стенал и плакал, но продолжал ползти из последних сил. Его собратья уже скрылись из поля видимости охотников, успев заползти в густой придорожный кустарник, и ему оставалась самая малость до спасения, но один из камней чётким навесом попал ему прямо в затылок, со звонким стуком отскочив от черепа, и он замер на месте, лишившись чувств. Это только раззадорило метателей, и они продолжили своё дело с ещё большим остервенением. Духовлад молча, не отводя глаз, смотрел, как безвольно дёргается тело при каждом попадании тяжёлого камня. Иногда камни снова попадали в голову, вздымая кровавые брызги и отскакивая прочь. Молодой боец смотрел на мёртвое, покрытое огромными кровоподтёками и ссадинами, тело человека, столь презираемого им при жизни, и чувствовал, что сейчас в его сердце просыпалось сострадание к нему. Но разум холодно подчёркивал закономерность такого исхода.

Наконец, разбоям надоело метать камни в мёртвое тело, но раздутое пламя жажды кровавых развлечений требовало новых жертв. Тур прекрасно это видел, и с не скрываемым удовольствием дал волю своим людям, указывая на кучку пленённых наёмников и купцов:

– Этих нельзя оставлять в живых, кончайте и с ними!

Кричащая толпа бросилась на объятых ужасом пленных, некоторых из которых истыкивали копьями на месте, а некоторых оттаскивали в сторону те из разбойников, что были особо охочи до пыток, и зверски мучили несчастных. Многие разбои, разбившись на группы, насиловали немногочисленных, находившихся в обозе, женщин, но были также те, кто не брезговал насиловать и мужчин. Духовлад смотрел на происходящее с негодованием и отвращением: низкие люди, скрывая в толпе своё поганое обличие, давали волю самым презренным своим страстям, не опасаясь ни расплаты, ни хотя-бы осуждения. Но далеко не все люди из разбойного отряда, участвовали в резне и поругании над пленными. Многие ушли в сторону и, разбившись на небольшие компании, обсуждали что-то, не обращая внимания на творящуюся неподалёку кровавую вакханалию. От остальных их отличал более опрятный вид, наличие кольчужной или кожаной брони и более или менее достойное вооружение. По этим признакам Духовлад сделал вывод, что их социальное положение в отряде выше, чем у беснующихся, вооружённых чем попало голодранцев. Тур и Горан залезли в роскошную повозку, в которой приехал последний, скорее всего, чтобы обсудить что-то, скрывшись от посторонних глаз. Один из разбоев, не участвовавших в резне, вызвал у Духовлада особый интерес: это был крепкий мужчина, по примерному возрасту – немного за тридцать лет. Развитые мимические мышцы, делали выражение его лица волевым и суровым. На поясе у него висел длинный меч, на теле был добротный, толстый кожаный панцирь, с теснённой на груди головой вепря. Духовлад припомнил, что, по рассказам Военега, подобные панцири носили сотники в воинстве князя Батурия. Человек стоял, облокотившись спиной на могучий дуб и, сложив руки на груди, наблюдал за расправой над пленниками. Вид его, создавал о нём впечатление, как о человеке сильном и бывалом. Его глаза, полные презрения, не отрываясь следили за резнёй. Человек этот, сразу вызвал в Духовладе некую подсознательную симпатию, он просто не мог отвести от него взгляда, словно любуясь. Будто почувствовав на себе посторонний взгляд, человек резко повернул голову в строну Духовлада, и их взгляды впились в друг друга, будто дерущиеся на смерть голодные псы. Спустя несколько мгновений Духовлад прекратил поединок взглядов, отведя глаза вниз. Взгляд незнакомца был тяжёл, преисполнен внутренней силы, но не поэтому молодой боец уступил ему. Решение было осознанным и хладнокровным: известно, что для любого честолюбивого мужа, подобный взгляд равен прямому вызову его достоинству, а Духовлад не считал уместным начинать свой путь в новом обществе с потасовок, во всяком случае без действительно веской на то причины. Незнакомец тоже вернулся к созерцанию расправы, как только Духовлад отвёл глаза.

– Вы оба так забрызганы кровью, – послышался голос худощавого человека, к которому в помощники Тур определил Духовлада с Далибором – Здесь неподалёку есть ручей, где вы могли бы искупаться. Идёмте, я покажу дорогу.

Худощавый человек не спеша отправился вглубь леса. Духовлад отправился было за ним, но увидел, что Далибор не услышал предложения пройти к ручью, полностью поглощённый происходящим вокруг. Он стоял как вкопанный, широко открытыми, не моргающими глазами следя за кровавой резнёй. Духовлад аккуратно положил ему руку на плечо, дабы привлечь к себе внимание, но даже от этого лёгкого прикосновения парень вздрогнул так, словно ему в это плечо с размаха вогнали иглу, переведя ничего не соображающий взгляд на своего товарища.

– Неподалёку есть ручей. Идём, нам нужно искупаться – сказал ему Духовлад, заглядывая в опустевшие глаза.

Далибор некоторое время прокручивал в шокированном сознании слова товарища, силясь понять, чего именно от него хотят и, поняв это наконец, согласно закивал головой. Духовлад взял его под руку и повёл следом за худощавым человеком, словно немощного старика.

***

Тур, сидя в роскошной повозке Горана, огляделся, и отметил с ехидной улыбкой:

– Да, братец, хорошо же тебе путешествовать. Небось, у многих купцов и в домах всё не так богато, не то, что в повозках…

– Эта роскошь нужна для того, чтобы жадные торгаши теряли голову, и слепо верили всему, что я обещаю – спокойно ответил Горан, прекрасно понимая к чему ведёт эта беседа – Если я буду являться к ним в латаных штанах и берестяных лаптях, при этом суля им выгодные сделки, то меня будут палками выгонять из каждого обоза. И, раз уж ты вспомнил о домах, то у меня дома нет. Я практически живу в этой проклятой повозке!

Последнее предложение он произнёс нарочито резко. Дело вовсе не в том, что он не смог справиться со всплеском эмоций, как раз наоборот – в душе он был абсолютно спокоен. Горан просто слишком хорошо знал своего брата, и с раннего возраста умел применять свои знания на практике: в разговоре с Туром, достаточно было обронить одно резкое слово, как тот превращал разговор в перебранку, и в ней попростецки выкладывал всё, что было у него на уме. Вот и сейчас в его взгляде блеснула завистливая жадность, и он, насупившись, зашипел:

– Ну да, пока мы «нежимся» в этих лесах то под снегопадами, то под проливными дождями, то под палящим солнцем и рискуем жизнями в сражениях с охраной обозов, ты мучаешься и изнываешь в своей роскошной повозке, или на ужине у очередного торгаша, который поит тебя дорогущими заморскими винами!

Горан еле сдержался, чтоб не растянуть улыбку. Это явно не слова брата – он никогда не был достаточно остроумен, чтобы выдвигать претензии, построенные на иронии – значить, в отряде поднимали этот вопрос, и кто-то, у кого неплохо подвешен язык, выдал похожую фразу. Видно она произвела эффект на присутствовавших, раз настолько запала в память даже Туру. Горан второй раз еле сдержал улыбку, представляя, как его недалёкий братец мямлит что-то несвязное, силясь родить что-либо вменяемое в ответ. Он явно тогда выглядел глупо (Тур всегда так выглядел, когда дело касалось дипломатии), а теперь подсознательно винил в этом брата, как и подобает простаку, способному что-то сделать только по чужой указке. Горан поймал своим взглядом глаза Тура, впился в них, словно хищник в свою жертву, и не спеша, чётко выговаривая каждое слово, ответил: