Сброд

– П-парень, парень, вспомни: я ведь спас тебя от стражников!..

– Я помню, спасибо… – сквозь зубы, зло процедил Духовлад.

Духовлад тащил Здебора с огромным усилием и, как только из-под повозки показалась его голова, а за ней и плечи, нанёс ему два сильных, колющих удара наконечником в горло. Бросив на землю хрипящую, и обильно истекающую кровью тушку, Духовлад вытер своё оружие об одежду мёртвого недруга, и так же уверенно пошёл обратно к Далибору. Тот уже сверлил злобным взглядом обречённого толстяка. Поравнявшись с ним, Духовлад вложил наконечник в его руку, но Далибор даже не посмотрел на него, продолжая испепелять взглядом свою жертву. Духовлад на мгновение задержал своего товарища, крепко сжав его руку. Словно выйдя из оцепенения, Далибор наконец посмотрел на него. Вонзив напряжённый взгляд прямо в глубину его глаз, молодой боец тихо, но чётко, дал ему короткое наставление:

– Не говори ему ничего, делай сразу!

Далибор бездумно закивал головой, и пошёл к своей жертве, разрываемый на части гневом, волнением и жаждой возмездия. Несчастный толстяк, стоя на коленях, рыдая и стелясь по земле в поклонах, молил о пощаде. И тут случилось то, чего Духовлад более всего боялся: Далибор не смог устоять перед соблазном и, остановившись прямо перед Сбыней, направив на него наконечник, стал терзать толстяка глумливыми речами:

– Ну что, жирная свинья?! Теперь ты не такой надменный… Чувствуешь, как приближается смерть?! Не переживай, быстро я тебе сдохнуть не дам!..

Он всё продолжал сотрясать воздух оскорблениями и угрозами в адрес стоящего перед ним на коленях обидчика, а тот всё рыдал, и умолял простить его. В толпе разбойников, ожидающих зрелища кровавой расправы, раздался гомон недовольства, некоторые громкими выкриками стали понукать Далибора к переходу от слов к делу. Духовлад заскрипел зубами от досады: он понимал, что чем дольше медлит его товарищ, тем сложнее ему будет решиться на дело. Внезапно Сбыня, с криком ярости и неожиданной от него быстротой, бросился к Далибору и, ухватив его за ноги, повалил на землю. Последний, чуть не выронив из рук наконечник, попытался ткнуть им толстяка в лицо, но тот успел слегка убрать голову, и железо оставило только глубокий порез на щеке. Завязалась борьба, в которой Сбыня пытался завладеть наконечником, а Далибор – освободиться от объятий толстяка и нанести по нему удар. Разбои тут же оживились: неуклюжий толстяк, валяясь на земле, борется с юным доходягой, у которого не хватает сил от него отцепиться – такое зрелище их сильно развеселило. Из толпы то и дело кто-то выбегал, чтобы отвесить пинка по одной, из двух катающихся по земле задниц, или потыкать в неё древком копья. Предсказания, кому достанется победа, глумливые советы, громкий хохот – всё это смешалось в страшный рёв, в котором сложно было что-то разобрать. Наконец, Сбыне удалось привалить измотанного Далибора, лёжа на нём накрест, двумя руками пытаясь разжать пальцы его правой руки, в которой находился наконечник, а своим толстым пузом, надёжно прижать к земле его голову, плечевой пояс и грудную клетку. Духовлад заметил, что левая рука Далибора безвольно лежит как раз между ногами толстяка, и закричал, пытаясь пересилить шум толпы:

– Левая рука! Используй левую руку!

Упомянутая рука Далибора, как будто самостоятельно осознав, чего от неё хотят, встрепенувшись, скользнула под Сбынину юбку и, нащупав его взмыленные, липкие от пота шары, сжала их с такой силой, что те стали искать себе выход сквозь пальцы. Завизжав от дичайшей боли, Сбыня сразу как-бы отпрыгнул всем телом от Далибора, и стал кататься по земле, поджав под себя ноги и держась руками за промежность.

Далибор, обессиленный длительной борьбой с превосходящим по весу противником, встал на четвереньки, и некоторое время просто переводил дух. Немного восстановив дыхание, но, со всё ещё часто и глубоко вздымающейся грудью, он на коленях подполз к толстяку, занеся над ним наконечник, зажатый в обеих руках, и стал остервенело наносить им удары в разные части тела своего врага. От этих ударов, Сбыня снова заверещал, как резанная свинья, но спустя три или четыре попадания, затих и обмяк, испустив дух. Это вовсе не остановило Далибора, а напротив, как будто придало ему сил, и он всё продолжал рвать его плоть всё новыми и новыми ударами, не обращая внимания на брызги крови, обильно летящие ему в лицо и на одежду. Этот кровавый исход, привёл толпу разбойников в экстаз: они кричали, свистели, потрясали оружием, требуя продолжения кровопролития. Когда Далибор всё же прекратил наносить удары, стоя на коленях перед поверженным телом, обессиленно упёршись в землю обеими руками, Сбынина туша представляла собой сплошное месиво, лужа крови вокруг которого, имела около метра в диаметре. Духовлад подбежал к своему товарищу, и помог ему подняться на ноги. Тур поднял правую руку вверх, привлекая к себе внимание, и беснующаяся толпа разбоев понемногу притихла, давая слово своему предводителю.

– Толку от таких бойцов в налётах будет немного, – с пренебрежением начал свою речь Тур – Но как скоморохи, для увеселения нашего воинства, пусть останутся. Заодно и по хозяйству трудиться будут. Всесмысл, где ты там?!

Юрко выбравшись из толпы, перед ним возник худощавый человечек, невысокого роста. Подкошенный подбородок и подобострастная улыбочка, сразу выдавали в нём человека слабохарактерного, но глаза светились проницательным умом и мгновенной сообразительностью.

– Чего пожелает гроза лесных дорог? – льстиво пропел худощавый человечек.

– Бери этих двоих себе в помощники, большего они пока не достойны. Разъясни им наши правила, а если не станут тебя слушать – сразу жалуйся на то Щуру, он такие вопросы улаживать любит! – ответил Тур и, посчитав дело законченным, вновь обратился к Горану, указывая на трёх перепуганных крестьян, которые были в одной будке с Духовладом и Далибором – А это кто такие?

Мельком кинув на них взгляд, и тут же махнув рукой, Горан безразлично ответил:

– Да так, забитые крестьяне. Этот пройдоха Здебор, подрядил их где-то в глубинке, пообещав щедрую оплату, а вместо того три года продержал их в обозе, заставляя работать за еду. Для меня они не опасны, поступай с ними, как знаешь.

В глазах Тура вспыхнул огонёк благородства, и он стал высокопарно вещать:

– Ваши поработители сурово наказаны Медвежьим Воинством! Теперь вы свободны от оков, можете идти, куда вам вздумается, и делать то, чего хочется! Возвращайтесь домой, и живите счастливо, не забывая поминать в молитвах своих освободителей!

Переглянувшись, крестьяне вскочили и, оглядываясь, быстрым шагом направились в сторону леса. Вдруг, старший остановился и, сказав что-то двум остальным, пошёл обратно к Туру. Перепуганные соплеменники стали его уговаривать и хватать за руки, пытаясь остановить, но тот вырвался от них и, подобострастно склонившись перед предводителем разбоев, явил свою просьбу:

– Милейший господин! Мы благодарны Вам за освобождение, и желаем успешного исхода всех ваших начинаний! Три года мы тяжело трудились в этом обозе, не получая ничего, кроме скудного пропитания, побоев и унижений, а теперь хотели бы забрать заработанное собственным потом… Мы можем взять расчёт не деньгами, а ценными товарами, если Вам будет так угодно…

Духовлад прикрыл глаза рукой, удивляясь, что такой жадный и глупый человек дожил до столь почтенного возраста. Благородный огонёк в глазах Тура, в одно мгновение сменился на холодное презрение, и он надменно зашипел:

– Ты хочешь, чтобы мы разделили добычу, за которую проливали свою кровь, с теми, у кого не хватает смелости даже потребовать своего?! Щур! Вознагради этих людей за долгий труд, да смотри, чтоб им не показалось, будто их обделили!

Из толпы вышел невысокий, коренастый человек, с маленькими, злобными глазками. Узкий лоб и выдающаяся вперёд нижняя челюсть, создавали ему портрет человека, явно не страдающего избытком ума. Он свистнул ещё нескольким разбоям, и те немедленно набросились на несчастных крестьян, скрутив их, и прижав к земле. Щур подобрал с земли палку, длинной примерно по пояс, несколько раз попробовал её на изгиб и, удовлетворённый её упругостью, растянул мерзкую улыбку. Приказав подручным снять с крестьян изодранные остатки обуви, он принялся воодушевлённо лупить их палкой по икрам и пяткам, явно получая от своего занятия неописуемое удовольствие. Крестьяне верещали от боли и молили о прощении. В толпе разбойников это вызвало новый взрыв хохота. Когда ноги несчастных уже изрядно покраснели и опухли от побоев, мучитель прекратил истязание, и приказал державшим отпустить жертв.