Восход стоит мессы

– Где Лаварден? – резко спросил он.

Генрих остановился и вгляделся в лесной полумрак. С облегчением он увидел друга детства в самом конце кавалькады. Тот спешился и возился со своей упряжью.

– Жан! – крикнул он. – В чем дело?

– Сейчас, сир! – отозвался тот. – Не ждите меня, я догоню.

Но Генриха не устроил такой ответ. Он двинулся обратно, с удовлетворением заметив рядом с Лаварденом д’Арманьяка, который тоже задержался, ожидая приятеля. Поняв, что стал объектом всеобщего внимания, Лаварден бросил свое занятие и вскочил в седло. Генрих подхлестнул лошадь и быстро поравнялся с ним.

– Не стоило беспокоиться, сир, – с легким удивлением заметил Жан. – Просто ремень отсырел.

– Агриппа! Монморанси! Сюда! – крикнул Генрих, не отвечая. Он в упор посмотрел в лицо приятелю. Наткнувшись на его взгляд, тот внезапно побледнел.

Вдруг Жан де Лаварден резко хлестнул своего коня, кобыла рванулась в сторону. Считанные секунды требовались ему, чтобы скрыться в сумерках, но крепкая рука Генриха Наваррского, ожидавшего этого маневра, перехватила поводья. Лошадь взвилась на дыбы, и лишь благодаря тренированным мускулам оба всадника не вылетели из своих седел.

– Стоя-ять! – заорал Генрих не своим голосом. Поводья рвались у него из рук, обдирая ладони, Генрих ничего не видел перед собой, стараясь лишь удержать испуганное животное.

Раздался выстрел и судорожное ржание. Лошадь Лавардена рухнула, как подкошенная, придавив собою всадника. Краем глаза Генрих увидел, как д’Арманьяк опускает дымящуюся аркебузу. Когда Лаварден с трудом выбрался из-под трупа коня, морщась от боли,  д’Обинье и Монморанси уже держали его на прицеле.

– Оружие на землю! – приказал король Наваррский, переведя дыхание, и Лавардену ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Перевязь с ножнами упала в снег. Д’Арманьяк спешился подобрал ее.

– И куда же это вы собрались, интересно знать? – язвительно поинтересовался Генрих. – Уж не за подмогой ли к своим товарищам из отряда Гиза?

Лаварден не отвечал, но все и без того было ясно. По знаку короля Наваррского Рене де Фротеннак связал пленнику руки. Генрих не отрывал взгляда от лица Жана. Он ожидал, что тот будет оправдываться или, наоборот, требовать объяснений, но старый друг молчал, и это было убедительнее всяких слов.

– Вы ничего не хотите мне сказать, господин де Лаварден? – спросил все же Генрих.

Он и сам не знал, до какой степени еще надеется, что сейчас все разъяснится. Вот теперь Жан сообщит ему что-то такое, что смогло бы разом перечеркнуть всю очевидность страшной измены, и Генрих вновь раскроет ему свои объятия и скажет: «Почему же вы молчали? А я-то уж чего только не подумал!» и устыдится, что оскорбил друга подозрением.

– Нет, сир, – коротко ответил тот, глядя в сторону. Ему не было прощения, и он знал об этом.

– Но почему? Почему вы сделали это? – Генрих догадывался, но должен был услышать сам.

– Не все ли равно, сир, – пожал плечами тот. Это равнодушие к собственной судьбе разозлило Генриха.

– Отвечайте! – приказал он, и Лаварден почему-то подчинился.

– Я француз! – сказал он. – И я устал смотреть, как удельные князьки… вроде вас…– он с вызовом взглянул на Генриха, но тот не обратил внимания, – растаскивают мое отечество по кускам во имя своих никчемных амбиций! Когда-то я думал, что делаю великое дело и был готов отдать за него жизнь. Но дело это оказалось никому не нужным, и в первую очередь вам, моему сеньору. Я более не готов служить фантому, подчиняясь вашим капризам, ибо в такое время, как сейчас, всякий французский дворянин обязан быть с королем Франции. Каким бы он ни был.

Да, так и есть. Служить королю и отечеству, а не удельному князьку. Генрих ожидал чего-то в этом роде.

– Но ведь вы гугенот, все ваши близкие и друзья гугеноты.

Лаварден пожал плечами, отметая этот довод.

– А вы католик, – напомнил он.

– Кто донес на нас Карлу, когда мы готовились к побегу во Фландрию? – спросил Генрих и затаил дыхание в ожидании ответа. Он еще надеялся, что кому-то другому обязан столь страшным своим провалом. Кому угодно, хоть черту. Жану даже не нужно было ничего доказывать, чтобы выгородить себя, Генрих был готов поверить ему на слово. Но Лаварден не воспользовался этой возможностью.

– Это сделал я, – спокойно ответил он.

Услышав это, Генрих будто оцепенел. Еще минуту назад ему казалось, он все понимает. Но теперь словно что-то лопнуло у него внутри. В памяти возник Венсенский замок, многочасовые допросы у Дижона, истерзанное тело Коконаса, лицо жены и ее последние обращенные к нему слова: «Все знают, что вы трус!» Этого всего могло не быть! Если бы этот человек, которого он считал одним из лучших своих друзей, не донес на них тогда. «Сир, я остаюсь с вами!» – неожиданно вспомнил он слова Лавардена, слова, которые с благодарностью хранил в своем сердце до этой минуты… Неужели это было лишь актерством, позволяющим предателю и дальше оставаться рядом, чтобы доносить?!

Рука сама потянулась к оружию, пальцы побелели на эфесе клинка. По отряду пробежал глухой ропот. Миоссен подошел к бывшему товарищу и плюнул ему в лицо. Руки у того были связаны за спиной, и он не мог стереть плевок.