Восход стоит мессы

Генрих кивнул, затаив дыхание.

Шевалье помолчал, будто собираясь с мыслями, потом подобрал ветку и накарябал на земле два слова. Они чернели на белом снегу. Затем, дождавшись, когда Генрих прочтет, стер надпись подошвой сапога.

– Эти люди сейчас доносят на вас. Других я не знаю, – сказал он. – Вы спрашивали, кто из них сообщил королю о заговоре. Этого, простите, не скажу. Выбирайте сами. А лучше не выбирайте, а просто остерегайтесь обоих.

Генрих задумчиво смотрел, как луна путается в голых колючих ветках деревьев. Он знал, что будет больно, но не думал, что настолько.

– Что ж, спасибо и на этом, – произнес он. – Честно говоря, не ожидал, что ответите.

– Я и сам не ожидал, – признался шевалье, – но, видно, такое нынче время, что происходит много неожиданного.

Шико повернулся к нему и посмотрел в лицо.

– Не удивляйтесь, я сделал это для себя. Вы, разумеется, будете громко клясться в верности королю и никогда не признаетесь мне, что собрались удрать, – продолжал он, – но, честно говоря, ваш отъезд в Гиень кажется мне хорошим решением. И думаю, вы об этом догадываетесь, иначе не пришли бы ко мне сегодня.

– Хорошим решением? – удивился Генрих. – Решением чего?

– Решением нерешаемой задачи. Принц Конде уже прошел по Франции огнем и мечом, доходчиво разъясняя всем встречным преимущества протестантского учения. Ничто не мешает ему снова двинуть войска на Париж. Если его место займете вы, то хотя бы не превратите страну в руины, пока будете драться за власть.  

Генрих ошарашено молчал.

– С чего вы взяли, что я займу его место? – спросил он наконец.

Д’Англере пожал плечами.

– Я надеюсь на это.

– Надеетесь, что я, как принц Конде, буду воевать против короля? – уточнил Генрих. 

– Это неизбежно, если вы претендуете снова стать главой протестантской партии, а я думаю, вы еще претендуете.

– Вот уж не ожидал, что вы захотите помочь мне в этом, – скептически заметил Генрих.

Д’Англере помолчал, глядя куда-то вдаль.

– Беда нашего века в том, что всякое милосердие считается слабостью. Кровь требует крови, вовлекая все новых людей в водоворот войны. Вы же достаточно независимы, чтобы позволить себе человечность, даже когда другие сочтут ее трусостью. И достаточно человечны, чтобы не пренебречь этой возможностью. Вы можете положить этому конец, – он перевел на Генриха внимательный взгляд. – Я по-прежнему ваш враг, сир, но… вы заставили меня поверить, что когда-нибудь мы станем союзниками. Если бы я мог сказать то же самое о принце Конде, то, вероятно, не стал бы помогать вам.

– Но ведь это измена королю, –  негромко заметил Генрих.

– Измена королю? Искренне надеюсь, что услуга, а не измена. Это будет зависеть от вас. Я выдал вам такой кредит доверия, что если вы порвете векселя, то я останусь банкротом, тут вы правы. Ваше величество.

Д’Англере поклонился Генриху, и впервые за много лет в этом жесте не было насмешки. Генрих молча смотрел на него, и было непонятно, о чем он думает.

– Я признателен вам за помощь и доверие, сударь. И разумеется, эта беседа останется между нами. Но я не собираюсь покидать Лувр. Вы что-то не так поняли, – ответил он спокойно.