Страница 10 из 182
Затаенная вражда опаснее явной
Марк Туллий Цицерон
Генрих перебирал в руках листы, исписанные ровным почерком, каким всегда пишут ученые доктора медицины. Это было заключение о вскрытии тела.
Тело. Трудно было даже представить, что так теперь именовалась его мать. Бесстрашная воительница и суровая гугенотка. Добрая матушка, готовая отдать последнее во имя счастия своих детей. Королева Жанна Наваррская.
«В правом легком плотное образование размером в три четверти дюйма, наполненное гнойным содержимым…», «между черепом и оболочкой мозга обнаружены включения, содержащие полупрозрачную жидкость» – читал Генрих, с трудом продираясь сквозь медицинскую латынь и ощущение нереальности происходящего. В конце текста делался вывод, что смерть наступила вследствие болезни, именуемой tuberculosis. Чахотка, как было помечено рядом в скобках на французском языке, видимо, специально для него на случай, если он не знает, что такое tuberculosis. Он и правда не знал до сегодняшнего дня, хотя древним языком владел неплохо.
Генрих встал, отложил листы и измерил шагами кабинет адмирала Колиньи, что стоял возле окна, с сочувствием наблюдая за своим юным королем.
– Это все, что вы хотели мне сказать, господин адмирал? – спросил Генрих.
– Да, сир, – кивнул Колиньи, – ваша матушка была настоящей королевой. Уже зная, что умирает, она завещала нам вскрыть тело, дабы развеять ваши подозрения в адрес новых союзников. Она стремилась к миру и мечтала сделать вас зятем французского короля.
«А ведь мадам Екатерине, знаменитой флорентийской отравительнице, и мечтать нечего о лучшем адвокате, чем вы, господин адмирал, – вдруг подумал Генрих, – что станется с вашими планами похода во Фландрию, если я не поверю в эту теорию?». Но он немедленно отогнал от себя эти крамольные мысли. Адмирал Колиньи заменил ему отца, не верить Колиньи – все равно что не верить Катрин или самой матушке. Тогда и жить незачем.
Генрих пошевелил дрова в камине. Огонь весело приплясывал, даря тепло и уют в этот не по-летнему пасмурный день. Адмирал был прав в одном. Матушка хотела, чтобы этот брак состоялся. Да и сам Генрих хотел того же. Зачем себя обманывать, он явился сюда с одной-единственной целью: встать в очередь на французский трон.
Генрих подошел к столику, и, наполнив два кубка вином, один протянул адмиралу.
– Да будет земля ей пухом, – печально произнес он. Ему было тошно. Говорить больше не хотелось.
Но мысли эти не шли у Генриха из головы.
В тот же вечер, встретив в коридоре Лувра герцога Анжуйского[6.1.], Генрих не смог отказать себе в маленьком опыте.
– Рад видеть, дорогой кузен, – любезно улыбнулся он принцу, останавливаясь напротив него. Тому ничего не оставалось, кроме как тоже остановиться, налепив на лицо светскую улыбку.
– Приветствую, друг мой. Нравится ли вам Париж? – поинтересовался д’Анжу, и Генрих подумал, что совсем еще недавно они разглядывали друг друга в окуляры подзорных труб на поле боя.
– Трудами ее величества королевы-матери столица стала еще прекраснее, – так же учтиво заметил Генрих, он знал, что принц недолюбливает своего брата Карла, поэтому все заслуги его правления приписал Екатерине Медичи. Затем вздохнул и печально добавил: – Жаль только, что моей бедной матушке климат Парижа оказался губителен. Я не перестаю думать, что если бы она вернулась домой раньше, то возможно была бы теперь жива.
Генрих отчетливо уловил, как д’Анжу вздрогнул. Улыбка принца моментально утратила теплоту, а взгляд стал острым.
– Что вы имеете в виду? – резко спросил он.
– Как что? – удивился Генрих, наивно хлопая глазами. – Чахотку, разумеется. Разве вы не знаете, что недуг этот особенно свирепствует на севере. Южное же солнце может исцелить больного.
– Ах да, конечно, – ответил герцог с явным облегчением. – Кончина королевы Наваррской – большая утрата для всех нас. Примите мои соболезнования.
– Благодарю, ваше высочество, – ответил Генрих, слегка поклонившись.
Что он хотел услышать? Признание в убийстве? Заверения в обратном? Разумеется, д’Анжу не мог не понимать, что смерть Жанны д’Альбрэ выглядит подозрительно, и его настороженность вовсе не обязательно подтверждала вину. Так зачем же Генрих завел этот разговор? Он имел все доказательства невиновности королевского дома, почему же не мог поверить им?
***
Празднования по поводу приезда короля Наваррского были в самом разгаре. Они еще не дошли до своей завершающей стадии повального пьянства, но официальная часть уже закончилась, и можно было спокойно поесть и выпить. Затем ожидались танцы. Король и принцы, в том числе оба молодых Бурбона, расположились за роскошно накрытым столом отдельно от простых дворян.
– В глазах рябит от шелков и золота, – заметил Конде, оглядываясь по сторонам. Сам он, в соответствии с требованиями своей веры, был одет весьма скромно. – Все эти придворные господа разукрашены, как рождественские индюшки, хоть к столу подавай.
– Тебя что, плохо кормят? – удивился Генрих, с отвращением глядя на пятую перемену блюд. Он никогда не страдал отсутствием аппетита, но к такому изобилию все-таки не привык.