Страница 9 из 182
– Уверен, сир, все придворные французского короля у ног ее высочества, – галантно произнес он, – но мы-то с вами найдем ей жениха получше, пусть только немножко подрастет, – и он дружески подмигнул Катрин.
Это было настолько далеко от истины, что принцесса только улыбнулась. За несколько месяцев в Париже она отвыкла от подобной бесцеремонности со стороны простых дворян, но искреннее дружелюбие Агриппы согрело ей сердце.
– Земная красота – тлен, – все же заметила она строго, но тут же с детской непосредственностью добавила, – Просто вы еще не видели мадам Маргариту [6]. Когда она проходит по дворцу в своем платье из серебряной парчи, все только на нее и смотрят.
В голосе Катрин звучали одновременно осуждение, приличное для ревностной гугенотки, и плохо скрытая смесь зависти с восхищением, столь естественная для девочки-подростка по отношению к признанной красавице. Весь этот набор чувств был аккуратно прикрыт светской непринужденностью.
– Подумаешь, платье, – ответил Генрих, улыбаясь, – что нам серебряная парча? Мы тебе из золотой пошьем.
Несмотря на вечный недостаток денег, Генрих не боялся давать подобные обещания. Он знал, что Катрин никогда ему о них не напомнит, да и платье такое не наденет. Ибо тщеславие – грех. Несмотря на естественное стремление к радостям жизни, прорывавшееся изредка сквозь заслон сурового религиозного воспитания, тринадцатилетняя Екатерина де Бурбон была глубоко предана устоям веры, чем напоминала Генриху мать.
– А вот, кстати, и ваша невеста, – заметил Агриппа.
Генрих перевел взгляд на крыльцо, и увидел, как из внутренних покоев дворца в сопровождении королевы Екатерины, одетой, как обычно, во все черное, и в окружении фрейлин, появляется дама, ради женитьбы на которой он и проделал столь долгий путь.
Принцесса действительно была красива. Ее черные волосы заправлялись в куафюру, усыпанную жемчугом, открывая изящную шею и полные плечи. Подбородок был слегка вздернут, а темные пушистые ресницы опущены, производя впечатление одновременно высокомерия и беззащитности. Ее шелковый наряд цвета опавшей листвы не отличался роскошью по меркам французского двора, однако удивительно шел ей, подчеркивая стройность и женственность фигуры. Генрих заметил, что она тоже смотрит в его сторону и, сняв шляпу, издали поклонился мадам Маргарите, так же как некоторое время назад – безымянной горничной.
– Обыкновенная придворная кукла, – пренебрежительно оценил он, капая бальзам на самолюбие сестры.
Однако заставлять ждать будущую жену и ее мать, вдовствующую королеву, было неприлично, и Генрих направился к крыльцу.
Что бы там Генрих ни говорил Катрин, а вблизи Маргарита Валуа, была еще красивее, чем издали.
Генрих поклонился обеим дамам, сначала, конечно, королеве-матери, и лишь затем принцессе. Целуя руку своей невесте, он задержал взгляд на ее лице. При ближайшем рассмотрении было заметно, что оно сильно накрашено и не вполне безупречно, но какое это имело значение?
Генрих неоднократно замечал раньше, что у красивых женщин выражение лица будто бы отсутствует, видимо, оттого, что они слишком сосредоточены на себе и безразличны ко всему остальному. С Марго же, как он успел окрестить ее про себя, все было иначе. Ее темно-серые, отливающие синевой глаза выражали, легкую насмешку и одновременно – детское любопытство. Уголки губ были чуть приподняты, образуя едва заметную полуулыбку. Неуловимое живое обаяние, а вовсе не платье, выделяло ее из толпы придворных дам.
«Говорят, она спит с Гизом, – вспомнил Генрих, – и со своим братом, герцогом Алансонским».
Однако, как бы ни была очаровательна принцесса Маргарита, не меньшее внимание привлекала к себе ее мать. Генрих видел Екатерину Медичи в последний раз много лет назад, когда жил при французском дворе. Уже тогда она вызывала у него некоторое внутренне содрогание. Ее липкая забота и показное добродушие пугали его больше, чем суровость некоторых учителей. «Мадам паучиха», – вспомнил Генрих свои детские впечатления. Сейчас она была все та же: вдовий наряд, материнская улыбка и тяжелый неприятный взгляд.
– Как вы выросли, мой мальчик, я помню вас совсем ребенком, – проворковала она, безо всякого стеснения разглядывая своего будущего зятя.
– А вы, мадам, напротив, совсем не изменились, – вежливо ответствовал Генрих. С учетом ее возраста, это должно было сойти за комплимент.
Королева заулыбалась, давая понять, что оценила любезность, затем махнула рукой, подзывая слугу, чтобы тот проводил дорогих гостей в приготовленные для них покои.
Следуя по коридорам Лувра, Генрих думал, что матушка, пожалуй, подобрала бы ему завидную жену, если бы к ней не прилагалась теща.
Сноски:
[6] Мадам – принятое в XVI веке обращение к сестре короля вне зависимости от возраста и семейного положения.