Страница 5 из 13
«Такое мрачное лицо, и такое подходящее имя!» – воскликнула про себя Ами Фаду днём в Библиотеке.
«Какое загадочное лицо, – вспоминала она дома, – и какое таинственное имя». Шагала от двери к окну, выглядывала в него и повторяла вслух, перебирая интонации, как птичка, то звонко, то задумчиво: «Жафар... Жафар... Жафар?..»
Подошла к овальному зеркальцу на стене. Из-под крапчатых разводов давно нечищеного металла оттуда выглядывала настороженная Ами, вопросительная, глазастая.
«Привет, давно не виделись. Э, на фоне их круглых женщин я, как осока под луной! Как стрекоза. У них щёки – пирожки, у них глаза – медовые, карие. Ручки пухлые, пальцы мягкие, э-эх!..» Сердце тук-тук. «Не надо бы завтра в Библиотеку идти. И за монетой, на всякий случай не надо. Разве в полдень, когда народу толпа».
4.
Весь следующий день они просидели рядом. Жафар объяснял Ами смысл того, что он писала в целом, затем разбирали по словам и по буквам. На любимые альбомы Ами ушёл вечер. Вереницы дней и вечеров.
Её страх быстро прошёл. Заподозрить Жафара в каких-либо дурных намерениях по отношению к такой безоружной Ами было невозможно глупо. Она как птенец в гнезде – протяни руку и возьми. Нет зла без лицемерия, но где в нём фальшь? Где наигранное безразличие, где липкая суета? В общем-то, даже и хорошо, что Ами пошла в мать и похожа на фадучку. Они считались ведьмами, опасными глазом и языком. Кому такая нужна? Ами ещё и худая стала, тоже признак ведьминский!
Сколько Жафар знал! До каких высоких полок он дотягивался! Просить его самого выбрать что-нибудь интересное оказалось гораздо умней.
Фолиант-справочник травяных зелий неподъёмно тяжёлый, размером с блок городской стены Жафар небрежно раскрыл посредине:
– Здесь шрифт, смотри какой, чёткий и понятный. И к каждому сорняку – легенда.
Начитавшись по слогам, Ами Фаду смогла захлопнуть альбом, только встав и взявшись за обложку двумя руками! Протёрла, разглядела на форзаце в орнаменте страшенную колдунью.
– Кстати, – заявила Ами в лоб и без предисловия, – почему ты не боишься меня?
Жафар не нашёлся:
– Я? Тебя?
– Ну, да. Раз я фадучка, то ведьма?
– Невозможно, – он развёл руками, сразу оговорившись. – Типичная.
– Шутишь? – спросила она и сама ответила. – Не шутишь и не боишься. Ты давно среди книг, а про таких отец говорил: они даже в призраков не верят. Но если встретят, как с соседом раскланяются!
При слове «отец» Ами смутилась. Наполовину оплакав, вдруг так легко произнесла.
– Я напоминаю тебе его? – спросил Жафар.
Ами так и не привыкла к разнице между горской и равниной речью. Язык тот же, темперамент разный: горец словно подбрасывает, отпускает звуки в небо. Равнинный житель – укладывает, как тёсаный камень. Жафар произносил слова-приговоры. Не обвинительные, конечно нет, но их вес...
Фаду замотала головой:
– Вовсе нет.
До чего нелепое предположение. Во-первых, отец гораздо старше, и он такой солнечный, оливково-смуглый, порывистый, хотя...
В манере своего собеседника, она разом передумала:
– А всё-таки, да... Тем, что напоминаешь, хотя нет. Ты так слушаешь меня, Жафар, такую ерунду!
Слушал и смотрел. Особенно, когда ерунду.
Часть четвёртая.
1.
Всё шло, как шло – три пустых дня, встреча, один пустой, встреча, два пустых... Когда долго не виделись, допоздна сидели, Ами вынуждена была возвращаться вслед за последним лучом, обводившим тенью каждую неровность брусчатки. Совсем долго не виделись, три дня подряд, одолевали сомнения: как он относится ко мне? Никак? Вообще с безразличием? С той стороны Ами не ждали, в Ами не сомневались – придёт. Безразличие это или напротив? Каждый раз она думала: «А вот не приду!» И летела на встречу.
Как бы в результате землетрясения или горного обвала, прежде гладкая и пустая дорога Ами Фаду в Библиотеку преобразилась, стала походить на горный ручей с порогами. Её хотелось одновременно и пробежать, и растянуть.
Вытянутым зигзагом похожим на удар молнии три улицы вели от её дома к Библиотеке.
Порог первый, где кончался свой переулок. Из-за невысокой квадратной двери последнего дома веяло прохладой и солениями. Запах специй теперь стал как порог: дальше часть большого города. Тут сердце немножко замирало.
Дальше энергично, как парень, или таинственно, плавно, как фадучка, Ами проходила до поворота направо к рынку. Оттуда доносился шум, и это был шум третьего порога. Но Фаду не сворачивала гадать, пугать шудок чёрными глазами. Крытой улицей она сворачивала к Библиотеке, и сердце замирало снова.
Третий порог следующей «косой» улицей приводил уже непосредственно к воротам Библиотеки. Их называли Врата Языков и Менял. Среди толмачей, ростовщиков и менял, не задерживаясь, Ами брала причитающееся ей и проходила сквозь дальнюю арку, оказываясь в тихом внутреннем дворике. Спешила налево вдоль стен, где проросли метёлки травы в кольцах оголившихся стеблей старых лиан.
Последний, пятый порог... Здесь ручей не образовывал тихой заводи, Ами спешила, даже если через весь город шла ногу за ногу.
Арка, за ней пустая и гулкая ниша, вход главный зал Библиотеки, рассечённый вдоль лучом где-то набирающим, где-то теряющим яркость. Ряд столов, подпадающий под него. За одним из них, выделяясь светлым пятном лица и тёмным силуэтом бурнуса, сидел Жафар.
Они начинали день-вечер с молчаливого перекуса.
На второй день знакомства, перед Жафаром оказался расстеленный узелок кочевника: сыр, хлеб, изюм и сушёные персики, фляжка с разбавленным кислым вином. Он жестом предложив Ами присоединиться. Так и повелось.
«Он служит писцом и гонцом, – думала Ами, но не спрашивала, ведь и он ни о чём не расспрашивал, – возит султанские письма. Получается, два дня ходу до крайних сторожевых крепостей, – решила она. – В столице дома своего нет, вот и отдыхает в библиотеке».
Здравая версия, но не бывает так, чтобы узелок, сума или что угодно в скарбе кочевника не набралось песка. У них даже зубы сточены от этой постоянной добавки к хлебу. Платок Жафара из грубой, некрашеной ткани был девственно чист.
2.
Подбородком Жафар удерживал развёрнутый свиток, навесу, в другой руке летал грифель, стремительно вычёркивающий девять из десяти бисерных строк под пренебрежительное фырканье:
– Где-то, примерно так, Ами... Откровенную чушь я убрал. Скопируй оставшееся, выйдет складный рассказ. Мы поместим его между станиц альбома, где большие ящеры, и тогда, полагаю, тебе будет вдвойне интересней подряд прочитать с картинками. Тут полно слов, которые учить незачем, но сохранить имеет смысл.
Свиток пружиной закрутился в неровный конус. Ами не поспешила... Толкнула его, чтобы раскатился на за стол, прижала другими книгами... Сама откинулась на освободившееся плечо. Мягкий бурнус валяной шерсти, тепло руки и дыхания, тепло скуки.
Жафар спросил:
– Не? Моя идея тебе не очень? Ну, хочешь, так прочитаю весь бред.
Как это бывает в заводи устоявшихся дней, когда стремина отдалилась, Ами выдохнула совсем не о том, а о старой печали:
– До чего тяжёлый, каменный город, Жафар! Как люди по доброй воле живут здесь, зачем? Как им пришло в голову здесь поселиться? Да где угодно лучше, сразу за воротами!
– Согласен, - откликнулся Жафар и возразил через секунду. – Ох, как ты не права, Ами.
Он задумчиво жевал стебелёк освежающей пустынной мяты, то крутя между пальцами, то оставляя в зубах. Аромат вяжущий, запах навечно неспелого плода.
«Было бы здорово прикоснуться к его губам...»
– Не права?
– Он не тяжёлый, а спасительный, Петел Сак-Баал... Ты знаешь, что это значит?
– Конечно: Петух в Большой Корзине.
– ...в корзине господина, – поправил Жафар. – А почему?
– Так вот, – Ами повела вокруг, – скалы дырявые, как корзина плетёная, деньги звонкие, как петух. Торговать, да, где дороги пересеклись, там и торгуют, но постоянно здесь жить?