Вселенная русского балета

В начале 1970-х Уланова познакомилась с Татьяной Владимировной Агафоновой – журналисткой газеты «Комсомольская правда», она много и очень хорошо писала об Улановой. Агафонова стала подругой, домоправительницей, секретарем балерины. Они жили в одной квартире. Детей у Улановой не было – давным-давно мама сказала ей: «Или сцена, или дети», и выбор был сделан. Галина Сергеевна относилась к Татьяне как к любимой дочери, а та, проявляя к ней дочерние чувства, взяла на себя все заботы о быте. Уланова была абсолютно выключена из повседневной жизни – не знала, как вносить коммунальные платежи, не умела покупать продукты, не умела готовить, то есть была совершенно беспомощна в этом отношении. Все это взяла на себя Татьяна Агафонова – она была той «каменной стеной», за которой Галине Сергеевне было спокойно и уютно.

Закончив танцевать, Уланова осталась в театре – работала педагогом-репетитором. Целая плеяда балерин прошла через ее класс – Екатерина Максимова, Нина Тимофеева, Людмила Семеняка, Светлана Адырхаева, Ирина Прокофьева, Алла Михальченко, Надежда Грачёва и многие другие балерины разных поколений.

Узнаваемость и почитание Улановой во всем мире были беспрецедентны. В Ленинграде и Стокгольме памятники ей поставили при жизни. Она смущалась и говорила: «Это не мне, это – балету».

Жизнь не стояла на месте, постепенно уходили друзья. Ушла из жизни и Татьяна Агафонова – это был тяжелый удар для Улановой, начался период ее одиночества. Она признавалась: «Я потеряла помощницу, подругу, дочку… Почти год кружилась голова – падала. Это все Татьянина смерть. Теперь я сама у себя только и есть близкий человек». Это как раз то время, когда она подолгу общалась с Ольгой Васильевной Лепешинской по телефону. Старые знакомые, давние поклонники помогали вести хозяйство.

Были еще две поездки в Петербург: в 1991 году ее пригласили на восстановление балета «Ромео и Джульетта», второй – последний раз – она побывала в родном городе спустя год, когда на вечер встречи собрались все ее друзья, оставшиеся в живых. Галина Сергеевна посетила кладбище, где похоронены ее родители и любимый педагог Агриппина Ваганова.

Вернувшись в Москву, Галина Уланова опять погрузилась в одиночество. «Я хочу уйти из жизни на ногах, уйти достойно, – говорила она. – В моей жизни было много всего, но я хочу уйти, чтобы все было чисто, от всего освободиться, чтобы ничего не было, кроме четырех стен. Я прожила трудную, жесткую жизнь, но самое тяжелое слово – одиночество».

Одиночество подставило ей подножку: однажды она перестала отвечать на телефонные звонки, а когда открыли дверь – была уже очень плоха. Вскоре ее не стало.

После ее ухода большими стараниями Владимира Викторовича Васильева и многих других, кто понимал, что Галина Уланова – это целая эпоха, в ее квартире на Котельнической набережной открыли музей. Туда можно прийти и вдохнуть мир Улановой, оглянуться и представить, как жила великая балерина. Фотографии на стенах, бисерный кошелек Марии Тальони, лепная головка Анны Павловой. Личные вещи Улановой, изысканные костюмы ее гардероба, сумочки, перчатки – всё от знаменитых модных домов. И узенькая, скромная, будто для подростка, кровать.

Еще при жизни Галины Улановой Ираклий Андроников сказал: «Уланова – великая, и не нужно бояться этого слова. Почему мы должны ждать, пока наши потомки назовут ее великой? Мы сами должны произнести эти слова. Мы – столько раз видевшие ее на сцене, и мы гордимся тем, что мы – ее современники».

А Фаина Георгиевна Раневская говорила: «К искусству Улановой отношусь коленопреклоненно».

Галина Сергеевна Уланова – великая русская балерина, прославившая русское искусство во всем мире. Она навсегда останется великой. Ее образ и ее имя стали символом возвышенной красоты, какая встретится, наверное, еще очень и очень не скоро… Именно ради этой красоты зрители и приходят на балет.

Татьяна Вечеслова

(1910–1991)

Имя балерины Татьяны Вечесловой тесно связано с моей семьей. У нас сохранилось очень много фотографий, на которых мой отец Марис Лиепа запечатлен с ней. Фотографии в основном ленинградские – той поры, когда отец приезжал танцевать в этот город. Рядом с ним – улыбчивая моложавая женщина, и обязательно с мопсом (Татьяна Михайловна была любительницей животных). Отец всегда был для нее галантным кавалером: он приходил в гости не просто с огромным букетом цветов – часто к букету прилагалась хрустальная ваза, и всегда было море восторгов. Марис Лиепа и Татьяна Вечеслова вели переписку, восхищались друг другом.

Одно из моих воспоминаний: наша квартира в Брюсовом переулке наполнена голосами, за столом в нарядной гостиной собралось удивительное общество – великая Марина Тимофеевна Семёнова, великая Татьяна Михайловна Вечеслова, Борис Александрович Львов-Анохин, мы с братом Андрисом, наша мама, наш отец, и все внимание приковано к двум необыкновенным женщинам, как они общаются друг с другом. Вот поднимается рюмочка водки, мизинец отошел в сторону – это Марина Тимофеевна говорит тост, протягивая руку к Татьяне Михайловне:

– Помнишь, мы с тобой танцевали в паре? Ты была мальчиком.

– Нет, – говорит Татьяна Михайловна, – мальчиком ты была, Марина.

Мы с братом Андрисом еще малы, но понимаем, что происходит нечто необыкновенное. Мы смотрим, слушаем.

Личность Татьяны Михайловны Вечесловой опровергает расхожее представление об артистах балета как о людях, которые живут в своем мире. Она была настоящим экстравертом – человеком общительным, умеющим дружить. Ее друзьями были люди самых разных профессий: драматические и оперные артисты, ученые, военные – самые сливки интеллигенции, и все они приходили смотреть ее Эсмеральду. Она была эталонной исполнительницей этой партии, как и великолепной Заремой в «Бахчисарайском фонтане», и лучшей Паскуалой в «Лауренсии», и чудесной Кривлякой в «Золушке». Татьяна Вечеслова не боялась ролей второго плана. Ее нельзя было не заметить – она всегда была лучшей, и любовь окружающих, как и слава, сопутствовала ей неизменно.

Она стала автором двух книг, одна из которых называется «Я – балерина». В этих двух словах – все жизненное кредо этой необыкновенной женщины, вся глубинная суть ее жизни.

Татьяна родилась в Петербурге, в семье, где искусство значило если не все, то очень многое. Ее мама, так же как мама Галины Сергеевны Улановой, была балериной Мариинского театра, а закончив танцевать, занялась преподавательской деятельностью. Мамины сестры увлекались музыкой, что немудрено, так как их дед – оркестрант Мариинского театра, играл на альте, а прабабушка, Фанни Снеткова, была не просто актрисой Александринского театра, а первой исполнительницей Катерины в «Грозе», и сам автор – Александр Островский – ее высоко ценил.

Вечеслова помнила себя с пяти-шести лет. В одной из своих книг она пишет: «Трудное время, 1915 год. Отец ушел на фронт. Как сейчас вижу плачущую маму, которая прощается с ним. Тогда я не понимала, о чем она плачет, – была слишком мала, но поняла очень скоро». Михаил Михайлович Вечеслов, отец Татьяны, был военным, и происходил он из старинного дворянского рода.

Это была настоящая петербуржская семья, где жила еще и няня Фаля – девушка, пришедшая к ним в шестнадцать лет; в этом доме она прожила до конца своих дней и стала родным человеком.

Конечно, главным человеком в семье была мама – Евгения Петровна Снеткова-Вечеслова. Когда-то в молодости она училась у самого Энрико Чеккетти, знаменитого итальянского балетмейстера. Закончив карьеру, Евгения Петровна начала преподавать, потому что надо было кормить семью. Балетных студий в послереволюционном Петрограде было очень много, как ни странно. Жизнь – такая тяжелая, а студии открывались повсеместно, и в них не просто учили балету – они стали экспериментальными лабораториями, где закладывалось будущее советского балета. Евгения Петровна устроилась в школу Балтфлота, которую организовал критик Аким Львович Волынский, автор книг «Азбука классического танца» и «Книги ликований». Именно у Волынского впервые попробовала себя в качестве преподавателя Агриппина Яковлевна Ваганова, а потом и привела за собой талантливых педагогов. В своей школе Волынский задавал тон, ему хотелось быть у самых истоков зарождающегося нового балета – новая страна и новый балет.