Страница 17 из 18
Евгении Петровне Снетковой-Вечесловой доверили вести младшие классы. Ответственность огромная – ведь это первые шаги в профессии, и очень важно пройти их с грамотным педагогом, потому что постановка корпуса, постановка рук – всё это закладывается с самого начала, и важно не испортить, не загубить. В старой школе было правило, которое сейчас не так жестко соблюдается: каждый педагог занимался только с детьми определенного возраста. Евгения Петровна Вечеслова занималась только с малышами, средние классы вела мама Галины Улановой, Мария Федоровна Романова, а выпускные классы – Ваганова.
Молодого танцовщика всегда спрашивают, у кого он выпускался. Педагог выпуска – это педагог, с которым будущие звезды балета осваивают технику и совершают переход от ученичества к сцене. Но педагоги первых классов, оставаясь в тени, невероятно важны для всей будущей жизни артистов балета. И здесь нельзя не сказать, что из опытных рук Снетковой-Вечесловой вышли блистательные ученицы Вагановой – Дудинская, Осипенко, Красовская и многие другие. У Евгении Петровны училась и Нинель Кургапкина. На занятиях Евгения Петровна фотографировала ее, а потом выпустила пособие для педагогов, которое было иллюстрировано этими фотографиями. Концертмейстером на уроках Евгении Петровны работал молодой Женя Мравинский – будущий великий дирижер. Он приносил в класс стопку нот, из которых выбирал подходящую по темпу музыку для танцевальных упражнений, и относился к своему делу крайне серьезно.
Маленькая Таня Вечеслова начинала в самодеятельности и своими способностями к танцу, открытостью, выразительностью быстро обратила на себя внимание. Евгения Петровна, взвесив все плюсы и минусы, решила отдать дочь в хореографическое училище. Как мама могу сказать, что это непростое решение: посвятив жизнь этой профессии, понимаешь, насколько она непредсказуема, как много нюансов должно совпасть. Что можно сказать о девочке семи – десяти лет? Да, очевидны балетные данные, но это не всё. Должен быть характер, должно быть здоровье, а самое главное – нужно всей душой полюбить то, чем тебе предстоит заниматься.
Осенним солнечным утром, как вспоминала Татьяна Михайловна Вечеслова, она в первый раз увидела знаменитую улицу Зодчего Росси. Ей казалось, что она идет не по улице, а по огромному светлому залу с ослепительным лазурным потолком и строгими колоннами по сторонам. «Вот здесь и должны начаться танцы!» – подумала девочка в восхищении, и ей совсем не хотелось уходить с этой улицы. Мама потянула ручку подъезда, и Таня с замиранием в сердце перешагнула порог.
«Я поступила в училище не так легко и просто, – пишет Татьяна Вечеслова в своей книге. – Худенькая, бледная, остриженная под машинку, выглядела я непривлекательно, да и ноги мои не соответствовали требованиям приема. За длинным столом заседала комиссия, и началось хождение по мукам: меня водят из зала в зал, ставят перед комиссией, изучают, поворачивают, раздевают, качают головой, снова уводят, и никто не высказывается за прием определенно. И только благодаря заступничеству Марии Федоровны Романовой (мамы Галины Улановой) меня решили взять на полугодичное испытание. Учли, что я – из актерской семьи».
Зато Галю Уланову, будущую подругу всей жизни, с которой Татьянка (как звали девочку в семье) познакомилась в деревне Лог в пятилетнем возрасте, приняли сразу.
За окном шел 1919 год. Девочек, Таню и Галю, определили в интернат. Спальни, или дортуары, если по-старому, не отапливались, питались – это, наверное, трудно представить современным читателям – селедкой, которую запивали кипятком. Однако Таня не унывала, она с легкостью завела новых подружек, но Галя для нее была самой-самой. Они учились в одном классе (у Галиной мамы – Марии Федоровны Романовой), стояли у одного станка и сидели за одной партой. Галя Уланова была стеснительной, даже, пожалуй, замкнутой по характеру, и ей было тяжело в интернате. А Татьянка – ничего, справлялась сама и помогала своей Галочке.
Девочек одевали в казенные шерстяные платьица василькового цвета – так повелось с дореволюционного времени. Менялись только пелеринки: черные в будние дни и белые – в торжественные. Неизменным атрибутом были синие платки с кистями – их набрасывали на плечи или на голову. Девочкам форма нравилась – в ней они чувствовали себя причастными к какому-то таинству.
В училище приходили заниматься балерины Мариинского театра, в коридорах можно было встретить Елизавету Гердт или Елену Люком, которые казались ученицам небожительницами, им очень хотелось быть похожими на них.
Потом были первые выходы на театральную сцену. Робко взглянув на сцену из-за кулис, они разглядели, по словам Вечесловой, «нашу будущую радость и наше будущее горе». Всю жизнь сцена будет для них главным сосредоточием сил, помыслов желаний и надежд. Сцена – это то, ради чего стоит жить!
«Я с Галей танцевала саботьер в “Тщетной”, исполняют его девочка и мальчик, – вспоминает Татьяна Вечеслова. – Галя была мальчиком, и, когда окончился номер на генеральной репетиции, мы заработали аплодисменты от труппы. Это было большим поощрением. Но еще лучше мы чувствовали себя на спектакле, когда было дыхание зрительного зала. А потом, по окончании танца, Галя-мальчик с галантностью кавалера взяла меня за руку и, выбегая на сцену, широким жестом выбросила вперед, сама оставаясь сзади, как подобает мужчине. Этот номер мы танцевали три года, и всегда неизменно бисировали».
Об этом времени Татьяна Михайловна, которая всю жизнь писала стихи, оставила такие строки:
Это четверостишье было написано к 70-летнему юбилею – Галины Улановой и Татьяны Вечесловой, ведь они одногодки.
В училище им обеим повезло с учителями. Один из них – Александр Викторович Ширяев, ассистент Мариуса Петипа. Он ставил самые первые номера и для Тани, и для Гали – польки, тирольские танцы, тот самый знаменитый саботьер. Подружки выходили на сцену вместе: Амур и Гименей в интермедии из «Пиковой дамы», пажи в «Спящей красавице», придворные девушки в балете «Раймонда». Но какие же они были разные – эти две будущие большие балерины. Вечеслова – озорная по жизни, голубоглазая, с невероятно выразительным лицом. Она не сомневалась в том, что хороша, и с восторгом расточала свое обаяние. Она была автором частых розыгрышей, но совсем не обидных, ее смех-колокольчик охотно подхватывали другие. Уланова – совсем другая: сдержанная, молчаливая. Ее-то и надо было назвать Татьяной, как пушкинскую Татьяну Ларину, – взгляд всегда опущенный, неулыбчивая, скромная. Но в классе она преображалась – все движения выполняла гармонично и часто импровизировала. Им обеим, конечно, очень повезло с таким педагогом, как Агриппина Ваганова. Ваганова сама набирала учениц из двух параллельных классов – тех, кто будет заниматься у нее в выпускных классах. Двух подружек она заметила давно – и сделала их «своими». «В работе с нами, – вспоминает Вечеслова, – Ваганова была безжалостна: то и дело летели ее меткие обидные сравнения. Но в остроумии ей нельзя было отказать, и мы прощали ей все обиды. Мы тогда уже понимали, что научить ТАК может только Ваганова, а ее резкие сравнения всегда точно говорили нам о недостатке».
Как же мне это знакомо! Мой незабвенный педагог Наталья Викторовна Золотова зачастую могла крикнуть, когда кто-нибудь тяжеловато прыгал: «Ну что ты, мать моя, как торпеда?!» Для нас, балетных, это не обидно. Обидно другое – когда тебя в классе не замечают.
Школьные годы пролетели быстро. И вот на носу выпускной. С этим событием связано столько переживаний и столько надежд! На выпуск приходят артисты с именем, педагоги, там не бывает людей случайных и равнодушных. Вечеслова танцевала Коломбину в одноактном балете Петипа «Арлекинада» – в коротком платьице и шапочке с перышком она буквально порхала над сценой, такая девочка-артистка, непосредственная, обаятельная. И в этом – рука Вагановой, она всегда очень точно определяла, что должна танцевать ее ученица на выпуске. А Уланова танцевала мазурку и вальс из «Шопенианы».