Десантники

Но, видимо, платили мало, потому что он из милиции ушел, а тут как раз эта страшная голодовка разразилась. Мы еще как-то держались, но в селе были случаи, что идет по улице человек, упал и умер. Не выдерживали люди…

В общем, году в 32-м отец нас оттуда увез. Ехали примерно в направлении Рязани, но по дороге он в вагоне с кем-то разговорился, и ему подсказали: «Чего куда-то ехать, если вот на станции Пельницы есть работа!» И мы там и сошли. Там, оказывается, мост строили, и отец устроился работать на эту стройку. Поселились в старой казарме царских времен, где помимо нас в одном помещении теснилось еще две семьи. А с нами еще дед ездил – мамин отец. Он и сапожник, и портной, в общем, хорошо нам помогал, но всю зиму мы питались только картошкой. С тех пор я ее только своей спасительницей называю.

А отец отлично разбирался в коневодстве и, когда весной он прослышал, что это дело хорошо поставлено в совхозе «Маяк», что в трех километрах от Елатьмы, то решился на переезд. Года два прожили там, а потом родители решили вернуться домой. Плыли уже на пароходе, и вдруг какой-то попутчик отцу посоветовал: «Ну чего ты едешь?! У нас же здесь картошка уродилась. Поживи пока, потом поедешь!» Вот так мы оказались в Яльзинском совхозе, сейчас это Спасский район что ли.

Но в этом совхозе отец связался с молодой дояркой и уехал к ней под Рязань. Мама-то наша была его постарше, и якобы, чтобы выдать замуж, ей в документах даже сократили год рождения. Думаю, так и было на самом деле.

Но мы нанюхали, где он, и как-то мать мне говорит: «Поехали к отцу!» Заходим в дом к этой молодухе, мать ему стала что-то выговаривать, я в слезы, естественно: «Папа, поехали домой!» В общем, сбили его и увезли домой. А потом он вдруг чего-то приболел, язва открылась и умер… А мы из Яльзино вернулись в совхоз «Маяк» и уже там обосновались.

Костя Гришанов, 1938 год

Совхоз занимался животноводством: дойное стадо, лошадей много и откормочное стадо – откармливали молодняк. Мама работала дояркой, и ей выделили небольшую квартирку в двухэтажном общежитии.

В 1938 году окончил семилетку. Мама была простая женщина, образования не имела, но всегда любила читать и как-то заразила меня тягой к чтению, к учебе. Поэтому я учился хорошо, можно даже сказать отлично.

Я хотел учиться дальше и после школы поступил в учительский техникум в Касимове. Там готовили учителей для начальной школы. Месяца два-три проучился, а потом мне мама говорит: «Сынок, ничего не получается! Без тебя голодовать будем…»

Пришлось учебу бросить, вернулся в совхоз и пошел работать. Вначале меня назначили учетчиком, считал, кто из доярок сколько надоил. Дойки три раза в день и вот я вместе с ними ходил и считал. Платили мало, но семье подмога. Но труд нелегкий – очень рано вставать…

Года два так проработал, а потом меня взяли в контору и посадили на счетное дело. Кассу вел, зарплату выплачивал. И одновременно меня избрали секретарем комсомольской организации. Человек под сорок у нас было комсомольцев. И еще параллельно возглавлял клубную работу. Я ведь и на баяне немного играл, и вообще какой-то активный человек был, так что вокруг себя постоянно молодежь собирал. Вот так вот жили до войны…

Многие ветераны мне рассказывали, что перед самой войной жизнь улучшалась прямо на глазах.

Я бы не сказал. Можно только отнести к небольшому подъему, но для меня заметному, что работа уже была неплохо организована. Но в материальном плане жили очень тяжело. И учтите, в нашем совхозе люди ведь даже огородов своих не имели. Не потому что не выделяли, просто там земли нет. Кругом только заливные луга, а где земля повыше, там песчаные почвы, а с них плохие урожаи. И остается только зарплата, магазин и магазинный хлеб… Причем зарплата от производительности никак не зависела. Только ставка. Поэтому и люди роптали.

Помню, как-то во время каникул я месяца два проработал в совхозной столовой. Продавал талоны на обед. И когда приходили люди, я невольно слышал недовольные разговоры. Бывало даже, что люди так высказывались: «При царе хоть хлеба было досыта, а сейчас и хлеба не всегда купишь…» Так что детство у меня получилось тяжелое. Считай, и не было его совсем… Вот с войной жизнь уже повеселее пошла.

Как вы узнали о ее начале?

Уже утром передали, часов после девяти, а в час дня, это я точно помню, все слушали выступление Молотова. У нас тогда во всех домах уже было электричество, и даже на уличных столбах висели лампы.

Первая реакция людей?

Никто не ожидал такого. Но настрой был самый боевой, и вся молодежь горела стремлением идти защищать Родину. Уровень патриотизма был высочайший.

Дня три прошло, думаю: «И что я буду еще полгода ждать своего призыва? Война идет, надо ведь Родину защищать!» И, не будь дурен, первым из совхоза пишу заявление в райком комсомола: «Прошу призвать меня в армию!» Меня там очень хорошо знали, был на хорошем счету, но все равно отказали: «Рано!» Но я не успокоился, стал уговаривать и так и эдак, а они ломались, мне ведь даже еще и восемнадцати не исполнилось.

Но сколько-то времени прошло, и мне говорят: «А наверное, возьмем – военкомат дает согласие. Десантником пойдешь?» – «Пойду!», хотя сам мечтал стать летчиком. И в начале сентября меня призвали. Мама, конечно, в слезы, тем не менее, она все понимала правильно и возражений не имела. Говорила мне: «Давай, сынок, защищай Родину! Может, получше заживем…»

Вечером накануне отъезда ко мне пятеро ребят зашли с бутылочкой, по капельке выпили. Вот и все проводы.

Многие ветераны признаются, что им мама или бабушка давали на прощание или крестик, или иконку.

Нет, мне ничего не давали. Мама неверующая была, я тем более. Мне другое дали. Когда по совхозу слух прошел, что я ухожу добровольцем, с пасеки ко мне пришел пасечник: «Костя, ты говорят, завтра в армию уходишь? Давай я тебе медку с собой дам». И дал мне килограммчик.

С каким чувством уходили в армию?

Я уже понимал, что дело серьезное, что это горе для народа. Но просто шел на войну защищать Родину и все. О плохом не думал.

Куда вас направили?

Посадили нас в Елатьме на пароход, и на Рязань. А в Касимове в медицинском техникуме моя будущая жена училась на фельдшера. Я ее со второго класса полюбил на всю жизнь. И, когда мы проплывали мимо Касимова, она вышла на берег, рукой машет, плачет, и я плакал… Сейчас, когда я по радио слышу одну песню, как мать стоит на берегу и провожает сына в армию, я всегда вспоминаю этот момент и плачу…

Привезли нас в Энгельс, там формировался 4-й воздушно-десантный корпус. Поволжских немцев всех уже вывезли, и мы расположились в их домах. И по январь 1942 года из нас там усиленно готовили десантников.

Я попал в 1-й взвод 1-й роты 1-го батальона 214-й бригады. А так как я был парень смышленый, хозяйственный, да к тому же с опытом комсомольской работы, то меня назначили помощником старшины. А это значит, имею доступ к продуктам. И командиры меня частенько просили: «Организуй нам», так что дружба была. К тому же у меня был очень красивый почерк, и изредка меня приглашали в штаб батальона, что-то помогал писать. Уважали, в общем. Потому что и работал, и получалось.

Но на такой службе я, конечно, немного избаловался, и был такой случай. Месяца за два до отправки на фронт прибыл к нам новый командир, посмотрел на меня, и понял, что парень-то не совсем готов. Может сунуться не туда и сразу погибнет. И он мне так сказал: «Тебе сынок надо посерьезней заниматься! А то бумажки какие-то носишь, старшине помогаешь». И тут я понял – скоро мы пойдем на смерть…