Страница 95 из 112
- Я – Мастиф, - сказал он негромко.
И почувствовал, как зашептались, как ветерок прошел по потолку: Мастиф, Мастиф…
- Ну и что? - спросила здоровенная детина на верхней полке.
- Я, - медленно повторил Александр, - Мастиф.
- Да мне хоть чмо на палочке, - отозвался здоровяк.- У тебя курить есть?
И тогда Саша поступил так, как не поступил бы никогда в жизни. За такое опускают сразу, даже не задумываясь – прав или виноват. Но здесь, Мастиф это знал, чувствовал, понимал – еще нет блатарей. Рано еще для блата на предварительном. Да и Гаврила перебил блатарей не меряно, а Саша ему помог. Рано еще, рано…
Мастиф схватил здоровяка не за руку, не за ногу - но за голову, рванул что есть сил, уперевшись коленом в железо стойки, а когда гигант стал цепляться и падать – прыгнул на спину, и со всего маху, двумя руками, еще в полете – приложил тупую башку о бетонный пол, и еще раз, и еще раз – с вывертом, всем телом, подвинул на стык стены и пола, где плинтус лежать должен, и снова ударил, уже ногой, чтобы позвонки хрустнули…
Поднялся в тишине, крика он себе не позволил, на крик надзиратели сбегутся.
- Ты, - ткнул Мастиф пальцем в соседа здоровяка. – На его место. Одеяло оставил. С пола подберешь.
- И еще, - обернулся Мастиф прежде чем лезть на нары. – Если хоть одна душа пискнет… Сигаретку мне скрутите…
Мертвеца забрали не сразу, в обед. Никого ни о чем не спросили. Все знали, что произошло, и кто виноват. Мастиф только скалился в хмурые рожи.
- А у меня два одеяла, - не удержался он, похвастался.
Ничего не сказали в ответ, даже сдать лишнее не предложили.
Никто не знал, что с ним делать, и вообще – можно ли с ним делать хоть что-нибудь. Консул сверхчеловеческой расы на вопрос о Смирнове Александре Сергеевиче ответил четко: «Ждать». Так же ответили по телефону начальнику центрального Судуйского приемника-распределителя.
- Чего - ждать? – чуть ли не с криком спросил в трубку немолодой приземистый человек в погонах старого образца. Трубка не ответила.
- Твою мать! - выругался начальник, и сразу набрал номер на внутреннем аппарате:
- Ничего не делать. Ждать. Я тебе что сказал? Я уже пятьдесят лет Михаил Михайлович! Что вы там мелете? Никого он там не поубивает! Как это – заходить боятся? Я вам покажу кузькину мать! Под трибунал пойдете! – и тот, который назвал себя Михаилом Михайловичем, бросил трубку.
Мастиф не пытался ни с кем вести задушевные беседы. Уже на третий день его перестали бояться. А что, славный малый, ни к кому не лезет, занял местечко – и бог с ним, все равно никто не любил здоровяка Савву – проворовавшегося исполнителя закона. Лишнего Мастиф не просил, даже табак стрелял у надзирателей, и те (почему-то) всегда давали. Окурками делился со страждущими. А в остальное время лежал, смотрел в потолок, даже не напевал, а то и вообще – спал. Правда, иногда рассказывал сказки, обычно под вечер, и все затихали, слушали.
- Рассказать историю? – спрашивал он обычно.
- Расскажи, - просили его иногда.
- Хорошо, расскажу вам историю, - усмехался Александр.
Говорил Мастиф негромко, рассказывал про страны, где человеку живется хорошо. Про старые времена и про двух друзей, что землю-счастье пошли искать – и нашли. Про непонятного соседа, у которого конь сам пахал, сам урожай собирал. Про Стеньку Разина рассказывал, про неуязвимость казачьего атамана объяснял. Про пугачевский бунт, со всеми датами и именами, с Чикой Зарубиным и Хлопушей, с графом Михельсоном. Про страшного кама, что живет за Уралом – он тоже рассказал.
- Это вы у Шишкова ведь прочитали, - спросил однажды Александра сосед снизу. – Вот ведь не думал, что вы…
- А что я? – нахмурился Мастиф.
- Да ничего, - сразу заткнулся сосед.
- Ты за что сидишь? – спросил как-то сосед «в ногах», тощий бывший военный, капитан инженерных войск.
Мастиф усмехнулся, но ответил:
- А что, не понятно? За Савву сижу. Кто ему башку открутил? Ты, что ли?
С расспросами отстали. Зато постоянно заводили рассказ о своем. Кого-то постоянно уводили, кого – приводили, кто-то возвращался, а некоторые – нет.
- Говорят, вместо пятьдесят восьмой уже шестьдесят третью шьют…
- А тебе то что, говори – проворовался, судите.
- А если ворованное попросят?
- А что – нет?
- Да есть…
- Ну и…
- А я, когда в комиссии служил, другое слышал…
Все они вокруг – какие-то мелкие лавочники, дельцы, очень часто государственные служащие, почти всегда - служащие того, другого государства, другой России, Мастиф и названия его точно не знал. То ли союз народных государств, то ли российская федерация, то ли союзное государство России и Белоруссии. Попадались учителя, музыканты, врачи, офицеры, частники из охранных агентств, агенты и менеджеры компаний, названий которых Саша тоже никогда не слышал, мелкие банкиришки, менялы, ростовщики, торговцы гнилым хлебом и тухлой рыбой.
Правильно, думал Александр, пока еще двадцать седьмой год, за крестьян и рабочих только на следующий год возьмутся. Пока еще сортируют мелкую шелупень, большую сразу расстреляли, сам же Мастиф и расстреливал. Закрутилось, завертелось, кровь нужна, чтобы полозья смазывать, да и про запас надо. Пока кровососы сами себя не перегрызут, сами себя не пересажают – не остановятся. Революция их наверх подняла, кувырнулся шарик, и снова он на месте застыл, знать бы только, что за стопора там, внизу стоят? Словно башмаки под колесами – сорвался с одного – другой удержит. Кто они, эти башмаки, где промашка, кого надо было в первую очередь?