Страница 96 из 112
- За что я здесь? Что за идиотство? Какой сговор? – стонал кто-то с противоположного ряда.
- Нет, сосед, вы мне скажите, почему меня именно? Может, я особенный какой в совете сидел? Мы же все вместе решение принимали, - быстро говорил бывший банкир.
- А я почему…
- Вы думаете меня за что-то?
Камера застонала, заныла, никто никого не слушал, всем казалось, что нарушения их слишком мелки по сравнению с приближающейся карой.
- За что? За что? За что? – ревели люди, три десятка мужчин, которые могли влегкую выбить дверь в коридор, обезоружить надзирателей, разорвать все в клочья.
- Вы хотите знать, за что вы здесь сидите? – Мастиф мягко соскочил на пол, и шум начал затихать. Все замерли, словно собрались слушать новую, прекрасную сказку.
- За что вы здесь умрете? Я расскажу, попытаюсь. Но прежде я хочу спросить, неужели вы даже не догадываетесь? Неужели не понимаете?
Александр обвел взглядом помещение, все смотрели на него, кто с удивлением, кто с презрением, со злобой, а кто-то и с весельем в глазах. Посмотрим, послушаем, что скажет этот человек с собачьей кличкой…
- Я скажу, кого я вижу здесь в большинстве, - тихо начал Саша. – Вы – люди, но вы не просто лентяи, не просто никчемные винтики, вы – паразиты и кровососы. Пока не произнесу – «я все сказал» - никто здесь не разинет своей пасти. Иначе языки буду вырывать! - угрожающе прорычал Мастиф.
- Никто из вас в своей жизни никогда и ничего не делал для других людей. Может, кто-то забил гвоздь или прочистил сортир – но в собственной квартире, в собственном толчке. Остальное время вы сосали мою кровь и кровь моих братьев. Служащие, менеджеры, банкиры – вы только и думали, чтобы выбрать местечко потеплей, чтобы урвать жирный кусок. Я и подобные мне всю жизнь только отдавали. Я работал токарем – чтобы вы ездили на дорогих и красивых машинах. Я выпускал датчики – чтобы ваши машины не ломались. Я растил хлеб – чтобы вы его жрали. Всю жизнь – отдавал, отдавал, отдавал…
Есть различие между трудом и работой. Да, многие из вас трудились, может быть, до потери пульса. Но работал только я… Работа, падла, может быть со знаком «плюс», а может быть со знаком «минус». Так вот – моя работа – со знаком «плюс». А ваша, даже не знаю, как бы вам еще обидней сказать, разве что в харю плюнуть… Ведь сверхчеловек отменил для нас все, что может быть со знаком «минус». Не даром ведь электричество вразнос пошло… Надо же случится такой глупости – человек, рабочий, крестьянин, вдруг понял, что хватит отдавать все, что он сделал, а взамен этого получать нищие банковские счета, телевизионные шоу, глупые развлечения, пустые обещания – плод вашего труда. Вы всегда считали нас серой массой, быдлом, пытались даже переделать, поднять уровень образования, сделать умными и красивыми. Чего же вы теперь орете? Чего заныли? Вот он я, ваш образованный рабочий и крестьянин. Да только вот промашечка вышла. Не хочу ничего отдавать просто так, не хочу больше работать на кого-то. Ан нет, не дают, прилипли, кровососы. Вот поэтому встал я, встали мои друзья, встали работяги – и решили спросить: а за что их так гнобят? За деньги? Вот вам ваши деньги, подавитесь ими! А если не подавитесь, то я то вам пасти буду рвать, смотреть, какого цвета ваша кровушка. Может, она у вас голубая? Да нет, не голубая, совсем не голубая. Красная, жаркая. Много вас, много крови насосали. Ничего, ничего… к стеночке поставим, только жаль, что не сможем всех и сразу, - Александр говорил не прерываясь, пытаясь сказать как можно больше до того, как недовольный гул перерастет в крик, а потом и в драку. Жаркая будет драка – может быть последняя.
- А я? – Мастиф вышел на середину, рванул рубаху, словно стало жарко. – Знаю, за что я здесь. Я, таких как вы - стрелял десятками, сотнями, в землю заколачивал, за ноги вешал. Отцов и жен ваших, и детей ваших, чтобы они такими же паскудниками не выросли. Я же селекцию знаю, я же общество фильтровал, чтобы ни одна гнида мимо не проскочила. Чтобы ни у кого даже мысли не возникло, что живое слово можно бумажкой заменить. Я преступник, и знаю, в чем провинился. А вот вы не знаете – тупые скоты. Это же надо – довести такого спокойного, терпеливого, безобидного Андрея Павина до того, что он тоже убивать захотел. И рабочего, который сорок лет у станка без жалобы выстоял – а потом «жилет смертника» надел? Сколько же надо нас давить и унижать, чтобы мы такими… Эх, блин, как жаль, что мало успел за яйца подвесить…
- Эй, базар-то фильтруй…
- А как же мы, врачи, учителя? - послышался крик с дальних нар.
- Мочи его, собаку, - прохрипел бывший банкир.
- Палач! – кричали уже многие, они уже знали, что и ком кричать.
- Отчего бы не подраться? - тихо сказал Саша. А Мастиф выкрикнул:
- Ну, держись, сволота!
И – запустил ближнему пальцы в рот, большой палец уперся в подбородок, вывернул – так вырывают нижнюю челюсть – и еще раз дернул вверх, большим пальцем чуть ли не прорывая плоть, что есть дури, поволок визжащее тело за собой.
Кто протянул руку? Мастиф упал на подставленный локоть всем весом, с наслаждением слушая страшный крик и хруст кости. Вцепился в курчавые волосы, перехватил чужую ладонь, сломал палец, бросился на худого военного, запрокинул голову и впился в кадык зубами, развернулся, пролетел через нары, его пытались задержать, сорвали сапог, но он только рычал… Поймал кого-то за голову, не ощущая ударов – упал на пол боком, хрустнула шея, рядом чья-то нога в калоше – и рука Мастифа молниеносно бросилась вверх, нащупала мягкий клочок плоти – и вывернула, почти оторвала ...