Страница 104 из 112
- Вкус есть, а не зашибает. Херово, да?
- Херово, - согласился солдат.
- Тебя как зовут?
- Игорь.
- А меня - Саша.
- Приятно.
- Ага, взаимно…
Они сидели друг напротив друга, курили и разговаривали как два давнишних приятеля. Что видел каждый из них? Пожилой солдат в камуфляже лишь изредка поднимал глаза. В прошлый раз он Мастифа и не разглядел толком. О своем чудесном воскрешении помалкивал – слишком часто пропадали люди, имевшие неосторожность пообщаться со сверхчеловеками. А сейчас Игорю не было страшно. Он видел слишком много смертей, а однажды пережил и собственную. В какой-то мере ему было интересно взглянуть на того, кто отмечен богами. Этот человек с собачьей кличкой сумел добиться многого. Игорь никогда не видел, чтобы обычные люди, мужики и женщины – не боялись никого и ничего. Они, крестьяне и работяги, без страха смотрели в глаза тем, кто держит оружие. Их невозможно было пристыдить, напугать, обмануть. Словно бы у людей в сознании образовывалась некая граница, за которой они были обычными людьми – любящими мужьями, ласковыми женами, заботливыми детьми, законопослушными гражданами. Но как только кто-то нарушал эту границу – они превращались в зверей, неистовых и беспощадных. Игорь хорошо помнил, как мужики в одной из деревень схватились за оружие (а оружия этого оказалось много) – и всем скопом, как единый человек, одна команда, одна душа на всех – рвали солдат на части. Из горящих домов летели пули – это потом Игорь помнил, что в бой вступили и дети. А всего то и надо было – конфисковать излишки зерна из амбаров. Тем более все равно сельчане кормили этим зерном скотину. Но не отдали, не сдались, не дрогнули. И перед глазами все еще стоял старый дед из деревни Борщино, грудь в бушлате разодрана от свинца, а все равно хрипит:
- Мастиф вам всем глотки вырвет…
Вот он, этот страшный Мастиф, старый, седой. Босой человек, весь в шрамах, тощий, жилистый - гвоздь, а не человек. Многим глотки порвал, и, пожалуй, еще рвать будет.
Александр смотрел на солдата и понимал, что ему будет жалко убивать его. Нормальный дядька, не злой, все понимает. Образован, сразу видно – не восемь классов за спиной. Жалко…
- Вот скажи мне, Игорь, неужели я тебе что-то сделал?
- Да нет, Саш, не припомню.
- А почему ты здесь? Что тебе от меня надо?
Игорь затянулся сигаретой, спрятал взгляд.
- Так я же… это… сам понимаешь… долг… Родина.
- Ты Родину от меня защищаешь? – тяжело спросил Александр. – А я кто, по-твоему? Честно мне скажи. Через вранье много людей полегло…
- Ты преступник, - тихо произнес Игорь.
Мастиф затянулся, не чувствуя вкуса дыма.
- Я преступник. Преступил закон. Где ж я оступился? Где, ответь мне…
- Ты убил много людей.
- Много, это ты прав. Да вот только не я их убивал. Сами ко мне за смертью приходили. Или звали, чтобы я убийцей стал, - вспомнил Александр военкомат и расстрел в Желтом доме. - Никого насильно не звал…
- Нельзя убивать за то, что к тебе приходят, - спокойно произнес Игорь, но кто бы знал – как ему далось это спокойствие.
- Странно ты говоришь, - равнодушно размышлял Мастиф. – Всегда мы войны вели. Кто-то к нам приходит. К другим мы лезем. Но солдата убийцей никто не называет.
- Солдат свою страну защищает, с него спрашивать нельзя. Дай еще сигаретку, - Игорь умолк, затянулся новым облаком сизого дыма. – Мои все в пыль... Никак портсигар себе не заведу, раскрошились, черти, в кармане, пока от тебя прятался…
- Спрашивать нельзя, - усмехнулся Мастиф. – А я вот спрошу. Спрошу все-таки. Потому как пойми, солдат ты мой любимый… Я - твоя Родина. Дом за моей спиной… Жена моя, дети. Плохие мы, иль хорошие, а защищать надо. А вышло, что это я их защищаю… Защищал от тебя, хотя они ничего не сделали – ни тебе, ни другим. Знаешь, есть у меня мысля одна, да только невыполнимо все это, мечта. Так и будем ходит друг на друга - как ослы, как бараны.
Мастиф пододвинул автомат, отбросил окурок.
Человек напротив перестал существовать. На Александра смотрело государство – в ободранном маскхалате, почти равнодушное к любой смерти, к любой несправедливости. Машина, у которой на все есть ответ и оправдание. Человеку не по пути с государством – слишком уж высоки шансы на смерть. А второго шанса не будет.
Автомат с громом выплюнул порцию огня. Игорь, наверно, даже и не понял – что случилось. Он даже удивиться не успел – настолько все быстро произошло.
Мастиф вздохнул, поднялся с бетонного булыжника. Некогда лясы точить – впереди еще много работы.
Мастиф постарался, чтобы ни один не ушел. Их оказалось много, очень много, у него самого никогда столько людей не было. Почти две сотни убитых только за один день, только в радиусе трехсот метров от дома. Сотни здоровенных мужиков против трех женщин и искалеченного пожилого человека! Но Мастиф, наверно, уже не был человеком. Он лежал лицом напротив любимого лица и хотел быть кем угодно – зверем, насекомым, дьяволом, машиной – только не человеком. Как же можно! Как же можно разорвать вот эти губы, которые подарили ему столько минут, часов, года наслаждений. Он жил для них, ради нее, ради ее детей, а теперь… Казалось, что все кончено. Но ничего не закончилось. Никогда и ничего. Спасибо тебе, сыночек, за подарочек твой добренький, за «фиксацию» твою долбаную! Ни пуля теперь Мастифа не берет, ни огонь, ни яд, ни петля, даже водка не берет.
- Наташ, - сказал он очень ласково, и погладил слипшиеся и поэтому послушные волосы. – Я выйду, ненадолго. Ты не волнуйся. Могилки надо выкопать. Аньку застрелили, и Женьке в кровать граната попала. Она, верно, и понять не успела… Эх, девки…