Страница 103 из 112
- Ты уж не обессудь, дядя Леша, – говорил Александр. – Если он тебе не нужен будет, так я его себе возьму. Иди сюда, маленький. Давай, не бойся, я не страшный, я…
На полуслове его прервали. Выстрелом, бронебойной пулей, в спину, из-за угла, прямо в сломанный позвоночник. Саша почти привычно упал, даже успел порадоваться, что вперед головой, а не на спину. В глазах шли круги, тело проваливалось вниз, все глубже, словно под землю продиралось. Такое впечатление, подумал еще Саша, – что лечу. Руки - как крылья, а тело непослушное и мягкое. Внизу (он посмотрел вниз) – пылающая пламенем река, в медленной лаве крутятся черные точки, зрение фокусируется, словно не глаза, а тысячекратная видеокамера. Не точки это вовсе, головы это человеческие, рты открыты, словно кричат, только звука нет. Одна из голов поднимается, и Саша видит, это – Андрюха Павин, смотрит пустыми глазами, потом кривится, точно узнал. Улыбнулся, точно, зовет… Прочь, прочь отсюда, к синему небу, к бескрайним облакам, поверх которых зеленеет пшеница, и могучая, упрямая, знакомая фигура медленно идет за плугом, выворачивая жирную землю бесконечной полосой. Шпак не торопясь утирает пот, приветственно взмахивает рукой, но слышится шум, крик, звон оружия! Вот и воин, в дивных доспехах, с рогом искрящегося вина, четыре обнаженных красавицы льстятся к герою. Наиль вскакивает на ноги, поднимает в салюте длинный нож!
- Нет, я не могу еще! – кричит Александр. Он рубит руки, которые пытаются утащить его отсюда, но, в конце концов, им это удается, и Саша, кряхтя и переваливаясь, пытается прокашляться от земли во рту. Живой, живой еще, думал он, прижимая крохотное, истошно мяукающее тельце к животу, выворачиваясь под развесистыми кустами, пытаясь подняться. Странно, но встать удалось, даже ноги двигались. Мастиф зарычал и побежал, а сзади уже трещали автоматы, беспощадно рвали сто раз штопанную футболку, подталкивали в спину. Много, слишком много раз попали, хоть бы до двери добраться… Добрался, дошел, доковылял, и дверь захлопнул перед носом. Тотчас же в комнатах с уханьем стали рваться гранаты, взметнулась пыль, посыпались стекла – атаковали со всех сторон.
- Ну, держись! - орал что есть сил Мастиф, с холодным страхом ощупывая спину - и не находя крови. Ладонь, жаркая, грязная – но не красная, не липкая… Что-то тяжело ухнуло, и посыпалось с потолка, вокруг – звон и треск, в пыльном воздухе проносятся обломки досок, и рваная бумага стоит столбом. Гарь…
- Плохо, вашу мать, стреляете! - страшно кричал он, запихивая котенка в старый оружейный сейф. Метнулся к разбитым окнам, встал во весь рост.
- На! – один из стрелков повалился на спину.
- Тебе! – второй споткнулся на ровном месте.
- Получи! – третий провис на ограде.
Сзади разорвалась граната, в спину снова ударило – горячим воздухом и осколками…
- Тварь! – Мастиф подарил две пули тому, кто стоял под самым окном.
Сверху тоже стреляют, не понять, то ли их еще и с вертолетов атакуют, то ли девчонки за автоматы схватились. Мастиф перестал палить, прислушался. Нет шума винтов, значит, Наташа с Аней отстреливаются, амазонки хреновы…
- Вниз, все вниз, - кричал он, вылетая в подъезд. – Наташка, Анька! В подвал, сучки! Без вас, мать-перемать… Без вас… Ах ты, блядство… Ах ты…
Аня лежала поперек кухни – широкая, бесстыдная, в одних трусах, ручной пулемет между налитых грудей, во лбу – здоровенная яма. Пулеметчица…
Наташу он нашел в зале. Она еще дергалась, пыталась что-то сказать, отовсюду, откуда можно – текла кровь, не может быть столько крови у человека. Мастиф мычал, прижимал непутевую голову к животу, словно котенка, граната упала совсем рядом, можно протянуть руку, но он не хотел… Их снова разорвало, разметало по комнате, всех троих – гранату, Наташу, Александра. Вот только женщина больше не дергалась, а мужчина встал, посмотрел безумными глазами в окно – и кинулся прочь, ревя что-то несвязное, непонятное и словно зловонное, противное человеку.
Мастиф вылавливал их - как блох. Они и были похожи на блох – верткие, хитрые, прыгучие. А Мастиф не прятался, шел во весь рост, не отвечал на выстрелы, а бежал прямо на огонь – чтобы наверняка, чтобы не ушли. Он знал этот район досконально – и вытаскивал солдат из всех щелей, не обращая внимания на беспорядочную, оголтелую пальбу. Одежда давно превратилась в лохмотья, даже сапоги пришлось снять и выбросить – мешали, не держались на ногах.
Солнце стало красным и готовилось спрятаться за горизонтом, когда Мастиф нашел последнего.
- Последний на сегодня, - решил он.
Мужик в маскхалате отбросил в сторону пустой автомат - и тоже встал, в полный рост, задрал руки в небо.
- Сдаюсь, - глухо сказал человек.
Мастиф подошел, осмотрел врага с головы до ног. И вспомнил далекий бой, бешенный кавалерийский наскок и человека, который сумел встать после смертельной раны.
- Куришь? - спросил он.
- Помаленьку, - ответил солдат.
- Закурим? Рана не болит? - усмехнулся Александр. – Здорово тебя Гаврила подлечил?
И после недолгой паузы спросил еще:
- Кто это был, в черном берете, кругломордый такой?
- Это налоговая, ее бойцы, - догадался солдат.
- Хорошие у него сигаретки, - продолжал Мастиф. – Давно таких не видел. «Клинтон», знаешь? Маленькие они, без фильтра. Дешевые, падлы. Но табачок заебательский! – Саша покачал головой. – Я с таких, мля, курить начал.