Неподходящие

— Ой, хватит тут пытаться вызвать у меня ревность, — фыркнул Ричи. Эдди бросился вперед, заметив наконец выход. Остальные еще стояли на месте. Ричи, приблизившись к девушке, тихо добавил. — Все знают, что Эддс любит только меня!

Она легонько ударила его кулаком в плечо и обошла стороной, после чего пошла вслед за Каспбраком.

— Бип-бип, Ричи! — уже стоя у выхода, крикнула Эрин, думая, что он ее не услышит, — Кажется, ты болтаешь уже много лишнего.

— Конечно, — взмахнул руками Ричи, тоже двинувшись вперед. — Я ведь балабол. Спасибо вам, уродам, за такое прозвище.

Дример не слышала последнюю его фразу, уже выйдя на улицу. Эдди стоял рядом с входом, вдыхая свежий воздух с таким лицом, будто это самый приятный в мире парфюм. Эрин оглянулась на него, машинально думая об ингаляторе, ставшим уже продолжением руки Каспбрака. Что-то подсказывало ей, что это лекарство приносило гораздо меньше пользы, чем парень себе воображал. Но, несмотря на неприятные мысли и не такой уж и хороший новый фильм с неподражаемым Крюгером, Дример твердо была уверена — сегодня хороший день.

Следующее утро уже заранее предвещало то, что эта неделя будет тяжелой. Эрин, едва проснувшись, уже получила выговор от матери (спросонья, правда, даже не поняв за что именно). Отец, который часто сдерживал строгую Джейми от нападков, ушел на работу непозволительно рано. А когда она выходила из душа, мать крикнула с первого этажа, что ее срочно к телефону, в результате чего Эрин от неожиданности чуть не подскользнулась и не упала. И потом бы пришлось еще кровь с раковины оттирать; благо, этого не произошло.

И вот, теперь, когда мать успокоена, кровать заправлена, учебники собраны и противная овсяная каша на завтрак проглочена почти за три укуса, Дример повесила любимую тряпочную сумку, пестрящую практически всеми цветами радуги, через плечо и пошла в школу. Сегодня первое октября. Первые два месяца школы успешно пройдены, и Эрин радовалась тому, что времени на учебу оставалось уже меньше. В чем-то Дример была просто безнадежной оптимисткой. Она еще до сих пор была уверена, что когда-нибудь Джейми прекратит беситься по пустякам, а Эдди беситься с шуток Ричи. Потому что в последнее время балабол часто затыкался, и Дример была этому совсем не рада. Она очень любила шутки Ричи. Здравый смысл твердил ей о возможной и не совсем здравой, еще одной истории в их компании. Эрин, правда, отметала все предположения насчет истинных причин ненормального поведения Ричи по отношению к Эдди. Она явно просто перечитала любовных романов… Или просто совсем погрязла в своей неприятной истории.

О своей тяжелой любви, очевидно, что на всю жизнь не разделенной. Ох. Как же это сопливо звучит. Что сказал бы на это Ричи? Наверно, что-то вроде «Прожуй сопли, Рина, и потом говори!». Говори, мол, о своих чувствах! Да как это сделаешь в тринадцать, когда ты даже толком не уверена — они ли это? Что она вообще знает про любовь?

Неожиданно мимо пронеслась машина. Эрин вскрикнула и еле успела отскочить в сторону. Запутавшись в вечных размышлениях, она совсем ее не заметила. Водитель не остановился и поехал дальше, правда, сбавив скорость. Дример развернулась и подняла руку, сжатую в кулак, вверх. Она сейчас безумно хотела разразиться словами, которые не присущи домашним девочкам. Столько неприличных выражений хотели вырваться из нее — такому запасу, наверно, даже сам Бауэрс позавидовал бы. Но она ничего не сказала. Опустила руку, но сжала еще вторую в кулак и пошла дальше. Не будет она ругаться. Это неправильно. Она ведь приличная девочка. Стэн бы одобрил такой поступок, ибо он тоже приличный мальчик. И маленькой Эрин просто до слишком неприличных мыслей хотелось, чтобы он одобрил ее поведение и разглядел в ней нечто большее, чем просто друга.

Они знали друг друга всю жизнь. Спасибо родителям, которые дружили чуть ли не с их рождения и, может, уже тогда решили когда-нибудь их поженить. Папа так шутливо пошутил за одним из ужинов. Эрин, видя, что щеки Стэнли покрываются румянцем вместе с ней, шутливо подумала о том, что она ему тоже небезразлична. Ведь он был идеальным… Умным, начитанным, талантливым, галантным, воспитанным, серьезным, в чем-то романтичным и абсолютно во всем прекрасным. Эрин еще в десять лет, наткнувшись на словарь английских слов, выписывала как помешанная все самые красивые, которые относились бы к Стэну. Она даже никогда не обращалась к нему по фамилии, считая, что для такого классного мальчика это слишком некрасиво.

Чего только не творилось у нее на душе, но наяву каждый раз выходили только дурацкие шутки, пресловутые разговоры, которые вели только обычные друзья. Но Эрин была благодарна, что года четыре назад он привел ее в эту компанию мальчишек. Не будь их, то она, наверно, давно бы выдала свою любовь и потом страдала. Она же неудачница. Пусть им всем поставили такое клеймо — звучащее, как смертельный диагноз и худшее из всех оскорблений — Эрин была уверена, что самая большая неудачница именно она. Стэн, возможно, знает о ее чувствах. Другие же в курсе! Двусмысленные шутки Ричи, утешительные слова Эдди и понимающие глаза Билла говорили все слишком понятно.

Сегодня Эрин надела сиреневое платье-свитер в желтые вертикальные полосочки. Оно обтягивало ее, вынося на обозрение слишком нескладную фигуру, но мама сказала, что Эрин выглядит в нем хорошо. Во всяком случае, с черными туфельками все правда смотрелось не так плохо. И такого же цвета пиджак дополнял ее образ. В такой одежде Дример казалось, что она выглядит старше своих лет, и поэтому она не стала еще расплетать волосы по совету матери. Дример всегда носила косу или несколько косичек и пока не хотела от них избавляться. Джейми говорила, громко фыркая, что она совсем задержалась в детстве. Эрин была от части согласна с этим утверждением, но ничего не могла с собой поделать. Она пока не хотела взрослеть. В частности из-за того, чтобы продолжать находиться в безграничных фантазиях. Взрослые слишком скучные. А ее, кажется, тоже взрослая любовь к парню — вовсе невыносимая!

«Рина!»

Эрин оглянулась по сторонам. Она так четко услышала свое имя, будто его произнесли прямо ей в ухо. Рина… Риной ее называли только друзья, потому что им так больше нравилось. И с говорящим прозвищем «мечтательница» (спасибо такой дурацкой фамилии!) оно сочеталось лучше.

«Рина!»

Улица была практически пуста. Пожилая женщина, идущая с собакой по противоположной стороне, вряд ли могла обладать мужским и достаточно грубым голосом. И ни у кого из ребят такого тоже не было. Эрин внимательно осматривалась по сторонам, пытаясь найти его обладателя. В голове появлялись мысли, что это кто-то из компании Бауэрса. Может, и сам Генри. Генри в последнее время проявлял к ней слишком много внимания. Тут она пожалела, что надела такое платье, в котором выглядит ну слишком симпатично. Эрин сама это признает, хотя ее самооценка пробивает едва ли не земную кору.

Но это был не Генри. Это был кто-то очень странный. Эрин так считала с самого детства. Клоуны никогда не казались ей нормальными. Такой сейчас стоял прямо напротив нее, на большом расстоянии, но Эрин так хорошо видела его лицо, что могла разглядеть даже следы потекшей краски и что-то застрявшее в зубах, после того, как он оскалился. Глаза у него косили, что придавало ему по истине жуткий вид. Если бы Дример боялась клоунов, то точно бы бросилась отсюда прочь с дикими криками. Но у нее не было такого страха. Ей даже было интересно — что тут делает клоун? Тут что, гастроли? И откуда он знает ее имя?

Вопросы жалили голову, как комариный рой. Эрин казалось, что каждый из них этот клоун орет ей сам. Он оскалился еще шире. В его улыбке не было даже намека на доброту, и Эрин вздрогнула. Но потом ее лицо озарилось большим удивлением, когда в каждый из рук клоуна появилось по коробке. Она проглядела и не увидела, когда он их достал, не заметила, откуда он их достал. Оскал клоуна ослаб. Он продолжал улыбаться, но уже не так зловеще. Эрин почувствовала необычайную легкость на душе. Она будто попала в невидимую ловушку на этой улице, из которой ей совсем не хотелось выбираться. Русоволосая не могла отвести от этого ненормального клоуна взгляд.