Страница 36 из 40
— Не трогай ее, — сказал Кен. — Даже мэр Портлэнда не может… — его слова утихли, на лице было смятение.
«Мэр? Хайк — мэр?».
Нет. Это была магия.
— Да, — торжествовал Хайк, — мэр Портлэнда может.
— Нет, — сказала я. Уголек Буревестника сжигал картинки. Этого Хайк хотел? Потому связал себя с Улликеми?
— Маленький порез, и даже кицунэ поддался, — сказал Хайк. — Может, мне и не нужна вся твоя кровь.
Здание стонало, цемент сыпался крошкой. Труба скрипела, отрываясь от стены. Зеленя ткань упала на землю.
— Ты не используешь ее, — сказал папа с гармонией в голосе.
Хайк рассмеялся.
— Решил меня остановить? Миг удивления… — начал он.
Но слова прервал крик боли. Я отпрянула, вдруг получив свободу.
Зеленый туман вытекал из глаз Хайка, словно уходила его душа. Два потока потемнели, стали веревками, обвившими мэра, сковавшими мерцающей синевой.
Мэр — нет, профессор — отыскал голос:
— Ты обещал, что я могу использовать девчонку, если отдам тебе Пожирателя снов!
Его голос был смертным. Синие путы сжались, волна прошла по нему с головы до пят, и его конечности повисли под неловкими углами, выглядя неправильно.
Папа встал резким движением, напоминая марионетку на нитях.
— Voghjuy
«Змей, потанцуешь со мной?».
Значение поднялось из моих ноющих костей, пропитало меня. Буревестник отдавал приказ на родном языке Улликеми.
Из тела папы.
Хайк широко оскалился, зловещий голос Улликеми заявил на том же странном языке, и гремящий звук не могли повторить людские голосовые связки:
— Возьми баку, захвати его, как я — своего слугу. Я больше не буду прятаться в камне Вишап. Потанцуй со мной. Или солнце в тебе съест меня, или я проглочу его сегодня.
Хайк плавно, словно не имел костей, пошел к папе.
Кен с криком вскочил перед папой. Его лицо менялось, острые углы и сила подтянутого тела приближались к его истинному облику.
Улликеми произнес ультразвуком слово ртом Хайка, и Кена окружил прохладный и соленый ветер, мини-торнадо. Синие ленты отделились от неподвижного Хайка, напомнили языки змей, окружили Кена. Ленты тумана вспыхнули раз, другой и стали жидким. Волна воды обрушилась на Кена, отбрасывая его в кирпичную стену здания.
Лязг металла. Край трубы рухнул на него.
Хайк встал перед папой, тянулся к нему ладонями, пальцы на которых сжимались как когти.
Я бросилась к папе, притянула его к себе.
Резкое движение открыло рану на моей груди, свежая кровь пропитала футболку папы. Он пылал в моих руках, а я могла думать только о его рисунке баку, висящем над моей кроватью. Я держалась за эту картинку, и она не давала нам утонуть в мерцающем море силы сна Буревестника. Но все было на грани.
Уголек Буревестника вспыхнул из-за фрагмента в моем животе и прикосновения к голой коже папы под моими руками. Здесь было мое место. Среди драконов и огромных орлов. И я пылала!
Сон расколол меня, ноющие кости таяли в ослепительной агонии. Слишком сильно. Я не могла думать, едва видела или чувствовала, пойманная в раскаленном, как солнце, сердце Буревестника. Боль разбивала меня на куски, меняла меня, собирая иначе и разбивая снова.
Я закричала пронзительным воплем Буревестника.
Ослепительный белый свет. Вверху, внизу, вокруг и внутри меня.
Раздался гром, и тонкие трещины потянулись по свету вокруг меня, и далеко внизу стало видно пульсирующий изумрудный слой. Изумруд вторгся в мой свет щупальцами из тумана. Древний холод пожирал мой огонь. Ядовитый туман пытался дотянуться до меня, утащить вниз, но я яростно била крыльями, поднималась прочь, возвращалась в безграничное небо.
Кто-то коснулся меня. Моего плеча. У меня было плечо. Я смогла ощущать тело, очертания руки, ног и головы были знакомыми, но не сочетались.
Слова, едва слышные, на диалекте Хераи, задели мое ухо:
— Съешь сон, Кои-чан, или ты умрешь.
Место, где я ощущала себя, все еще было скрыто под белыми пятнами солнца и золотыми перьями. Я смогла узнать папин голос.
Папа был в сознании, проснулся…
Боль снова сотрясла меня, но в этот раз я удержала смертельной хваткой кусочки вокруг маленькой Кои.
Осторожно, сохраняя кусочек себя в стороне, я потянулась к сну Буревестника.
«Гори, уголек».
На мою голову давили, сжимали со всех сторон.
— Не так, — сказал папа на диалекте Хераи. — Сон древних расколет тебя на куски. Тяни сон Буревестника через другой фрагмент.
Другой фрагмент? Буревестник заполнил меня, прогоняя все, кроме жутких видений Хайка.
Нет, я не буду наполнять силой Буревестника сны о смерти.
Папа был рядом, связывал нас с Буревестником, но у него не было фрагментов, чтобы передать их мне.
Больше ничего не оставалось, все сжег белый свет. Все.
Погодите.
Что-то. Обрывок воспоминания. Туман другого типа, реальный, влажный, с каплями на лице. Тишина была как приглушенная песня в роще больших кипарисов. Хвоя под лапами.
Фрагмент Кена. Его сон кицунэ.
Прозвучал гром, взрываясь золотым светом в прохладной тьме. Хватка ускользала. Я дико хваталась, ощущая ладони в реальности. Теплые горько-сладкий струйки текли по моим рукам. Кровь.
Папа?
Скольжение…
Я тянула изо всех сил, напрягалась до предела, укутывалась в запах кинако и кипариса, в мягкую влагу росы. А потом отпустила.
Я неслась к ядовитому туману, который принял облик огромных колец дракона Улликеми.
Давление росло, моего тела не хватало, чтобы уместить Буревестника. Мои органы менялись, кожа бурлила. Агония пронзала разум, но я все падала.
Вниз, без направления. Были только белый свет и падение.
Я вдруг рухнула. Тело болело, словно я прыгнула с платформы в пустой бассейн. Бассейн. Это была мысль Кои. Это была я. Человек. Еще живая.
Дыхание с болью вернулось в мои легкие, и я открыла глаза.
Ах, я была не в Канзасе, даже не на площади Энкени. Я была в лесу Кена. Туман скрывал края поляны под сумеречным небом. Большие зеленые кольца Улликеми обвивали прямой кипарис. Я задела ладонью шершавую кору цвета старой крови, чтобы не упасть. Я моргнула. Мои пальцы сияли.
Моя ладонь, рука, все тело сияли, озаряя движущийся туман вокруг меня. Свет Буревестника тек под моей кожей, как лава под тонким слоем камня.
Улликеми отпустил кипарис, придвинулся ко мне. Его изумрудные глаза и острая голова на мускулистой шее покачивались передо мной как кобра размером с Фольксваген перед чародеем.
С ним пришла волна запаха хвои и паприки.
— Буревестник, — сказал он. — Ты все еще не даешь мне солнце?
— Я не Буревестник, — сказала я, разводя в стороны руки, но странная гармония звучала в моем горле, терзала язык, вызывала боль в зубах.
— Буревестник захватил тебя, как я — Мангасара Хайка.
— Хайка тут нет.
— Он — человек. Я думал, ты тоже человек. Но ты из Тех. И в тебе горит сущность Буревестника.
Баку. Пожиратель снов. Я ела сны монстров. Их сны текли в меня, и я проглатывала их. Хоть сила Буревестника грозила вырваться из меня, как из лопнувшего пузыря, я была рада, что не ощущала себя уязвимо, что не поддалась силе Хайка. Я разберусь с этим, хоть не смогла помочь маме, когда она умирала в больнице.
Хвоя двигалась под моими ногами, и в воздух поднимался ее запах. Эта роща была из давней Японии, появилась из фрагмента Кена. Она обрела облик от силы из съеденного сна Буревестника. Но это было моим.
Моим.
— Не важно. Все равно в тебе Буревестник. Если я поглощу тебя, я восторжествую.
Почему все было связано с пожиранием? Те были кучкой драматичных каннибалов с паранойей. Я улыбнулась. Только я могла думать о паранойе, когда стояла перед драконом в лесу из сна своего парня. Кои вернулась.
Улликеми раскрыл большую пасть и бросился.
Я отпрянула в сторону, но недостаточно быстро. Нос Улликеми врезался в мое плечо, и я растянулась на земле в облаке гниющей хвои.