Страница 24 из 32
– Приехали по важному государственному делу.
– Безусловно.
– В России снова будет царь! Верно? Он теперь будет жить в Москве?
Яковлев удивленно смотрел на мальчика.
– Отчего же вы так решили? – наконец спросил он.
Алексей смутился, слегка покраснел, на лбу его выступили бисеринки пота. Он тихо и многозначительно проговорил:
– По вашему обращению ко мне. Ведь все титулы отменены уже давно, больше года.
Яковлев с интересом продолжал изучать мальчика.
– Пожалуйста, Алексей Николаевич, я внимательно слушаю вас, – подбодрил он.
– Значит, что-то очень сильно изменилось или изменится.
– Что же?
– Наверное, восстанавливается старая власть? Или что-то из старого?
– Нет, Алексей Николаевич, на этот раз вы не угадали, – сказал комиссар Яковлев. – Старую власть мы восстанавливать не собираемся. Да и ничего не получилось бы. Сие просто-напросто невозможно. Еще Пифагор отметил, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку… – и он замолчал.
– Продолжайте, прошу вас, не останавливайтесь! – сказал Алексей.
– А вы хотели бы править Россией? – вдруг спросил комиссар. – В качестве царя?
Николай и Александра с тревогой и опаской смотрели сына, ожидая, как он ответит на опасный вопрос.
– Нет, – грустно сказал мальчик. – Полагаю, что это совсем невозможно.
– Отчего же так?
– Да оттого, что ваш приятель Пифагор прав. Все слишком изменилось. Но главное даже не в этом.
– В чем же? Скажите, сделайте одолжение.
– Мне нельзя управлять государством. Любым. Даже самым маленьким.
– Слишком сложно? Боитесь не справиться?
– По другой причине. Я болен. С такой болезнью, как у меня, нельзя отвечать за жизнь полутораста миллионов человек, – глядя прямо в глаза Яковлеву, с чувством спокойной убежденности произнес Алексей.
Послышался короткий всхлип: Александра вытерла носовым платком глаза.
– Это хорошо, Алексей Николаевич, что вы верно оцениваете окружающую действительность, – заметил комиссар Яковлев. – Столь необходимое качество и среди обычных людей встречается не часто, а уж среди представителей высших сословий – тем более…
– Нет, не справиться! – повторил Алексей. – Кроме того, надо много учиться, много знать. Нужно стать офицером, потом генералом, закончить академию Генерального штаба… А я всего лишь унтер-офицер, – признался он. – Хотя и георгиевский кавалер! – добавил с нескрываемой гордостью. – Но дальнейшее повышение в чине мне не светит… – он вздохнул и спросил: – А в красной армии есть офицеры? Мне говорили, что нет. Одни только солдаты, депутаты и большевики. Могу себе представить, что это за армия!.. Одни разговоры – правильный приказ командира или неправильный. Потому и немцам фронт открыли!
Мать и сын
Яковлев кивнул.
– Вы абсолютно правы! Потому и открыли. Так было в армии сразу после Февраля. Но сейчас в красной армии есть офицеры. Их довольно много. И есть дисциплина. И никаких солдатских комитетов. Иначе, как вы верно заметили, это была бы не армия, а постоянный митинг. Только чины и должности нынче называются иначе.
– А вы офицер? – не отставал Алексей.
– Я? – улыбнулся Яковлев. – Не будет ошибки, если сказать «да».
Алексей критически смерил комиссара взглядом с головы до ног.
– Зачем понадобилось снимать с военных погоны? – продолжал допрашивать мальчик.
– Да затем, Алексей Николаевич, что революция вообще всегда очень многое меняет. И армия в России другая. И цели у нее другие. Собственно, у нее теперь всего одна цель – защитить революцию!
– Ну вот, видите! – воскликнул мальчик. – А еще спрашиваете меня – «будете ли править, станете ли царем!..» Некрасиво так шутить… Вам не кажется? Вот теперь мне все стало ясно! Что же это за армия, которая создана для защиты революции, а не Отечества! – с обидой добавил он.
– В настоящий момент у революции и Отечества одна судьба, – сказал комиссар.
Алексей помолчал.
– А скажите все-таки правду, что вы с нами собираетесь сделать?
– Моему начальству кажется, что вы, то есть вся семья ваша, здесь засиделись.
– И что? – шепотом спросил мальчик. – Что будет?
– Подробности потом. Всё будете знать: ничего от вас не скрою, – пообещал комиссар. – Спасибо за беседу, Алексей Николаевич! Выздоравливайте.
Он двинулся к выходу. За ним в угрюмом молчании последовал Заславский. Новосильцева задержалась у кровати и шепнула Алексею:
– Выздоравливай поскорее, голубчик. Я тебя отсюда непременно увезу!
– Куда? – тоже шепотом спросил Алексей.
– Туда, где тебе будет лучше, чем здесь.
Алексей схватил ее руку, прижал к своей груди, потом поцеловал. Новосильцева прижала палец к губам: «Тихо!» и заторопилась вслед за Яковлевым.
Комиссар уже взялся за ручку двери, когда его догнал голос подростка:
– Вы не такой, как все, гражданин комиссар! Вы действительно настоящий большевик?
– До сих пор мне казалось – да, – ответил Яковлев.
– Я бы хотел пожать вам руку.
– Почту за честь, – улыбнулся комиссар.
Он вернулся, осторожно подержал в своей ладони руку мальчика. Она была легкая, как пушинка, и влажная: пожатия Яковлев почти не почувствовал.
– Вы не комиссар, – сказал Алексей.
– А кто же, по-вашему? – удивился Яковлев.
– Не комиссар… Офицер.
– Я и тот, и другой одновременно, – улыбнулся Яковлев.
В коридоре Николай аккуратно правил коляской, объезжая чемоданы, баулы и сундуки, которым в губернаторском «Доме свободы» так до сих пор и не нашлось подходящего места: все-таки багаж Романовых и свитских занимал почти целый железнодорожный состав.
– Итак, господин комиссар, – остановился Николай у двери в свою комнату. – Я прошу и жду пояснений.
– Естественно, вы их получите, Ваше величество. Но не здесь и не сейчас. Может быть, вечером. Или завтра утром, – ответил комиссар Яковлев и повернулся к Заславскому. – Ну что же, Шимон Евшевич, здесь на сегодня все! Мы еще увидимся с вами сегодня или у вас другие планы?
Заславский подозрительно смотрел то на комиссара, то на Романовых.
– Планы? А вы – вы какие имеете планы? Что ты задумал, Яковлев?
– О моих планах вы прекрасно знаете: собрание отряда охраны. Надеюсь, Авдеев уже все подготовил. Вы будете на собрании?
– А вы тут останетесь? И надолго останетесь? И зачем останетесь? – не отвечая на вопрос, допытывался Заславский.
– В Тобольске?
– Таки да, в Тобольске.
– Зачем же мне здесь оставаться? – возразил Яковлев. – Через недельку, пожалуй, в обратный путь. А сейчас хочу подробнее осмотреть дом. Мне торопиться некуда. Неделя, как минимум, в запасе.
– Не понимаю тебя, товарищ московский комиссар Яковлев! Что ты будешь тут таки посмотреть и хочешь увидеть в свободном доме?
– Не догадываетесь? – спросил Яковлев с подчеркнутой наивностью, из которой слишком явно выпирала издевка.
– Об чем я могу догадываться и обязан?
– Я ведь не просто человек любопытствующий и завистливый. И хочу осмотреть дом не из просто так, а чтобы понять, что вас могло здесь заинтересовать, коль скоро вы сюда две ночи подряд приходили с обысками. Открою вам секрет, который, наверное, известен всем, кроме вас: на вас в ВЧК поступил донос.
– До… Донос? – спросил с изумлением Заславский. – Какой-такой донос? Кому? Что за сумасшедший бред?!
– Во Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с бандитизмом и саботажем. И с контрреволюцией, – с подчеркнутой любезностью сообщил Яковлев.
Заславский онемел.
– Ты… ты врешь тут всё и всем! – взвизгнул он
– Зачем мне? Ты знаешь? Скажи! Я тоже хочу знать, – предложил Яковлев.
Но Заславский только головой мотал, как лошадь: неожиданный спазм парализовал ему голосовые связки. Наконец, выговорил: