Волчье лезвие

– А ещё двое?

– Они ещё в пути от Граусо.

Столесазо кивает, и они вместе с Агилульфом идут к входу в жилую постройку. Оллард бежит рядом и выкрикивает: «Покатай на Уузе, покатай», на что мать – она сзади в пяти шагах – говорит ему: «Подожди, Оллард. Ему надо отдохнуть. Иди ко мне».

– Отстань! Не сейчас, – обрывает Агилульф, отчего мальчик надувает губы и со всхлипами прячется у матери в ногах. Она гладит его русые волосы, оправляет ему тунику, и Агилульф встречает в её взгляде укор, но отворачивается к столесазо, чтобы спросить:

– Где отец?

– Убыл с королём в Сполето. Опять южане бунтуют, – отвечает столесазо, качнув лохматой головой. – Да, и здесь гастальд14 Муних.

– Расскажешь позже, – останавливается Агилульф на крыльце, – распорядись, чтобы накрыли в главном зале на всех, кто прибыл со мной.

***

Утром следующего дня, когда солнце перебросило лучи через левый приток реки По, чьи воды журчали мимо восточной стены, Лег зашёл в базилику; там пахло ладаном и сальными свечами, свет через оконные проёмы падал на стены, и они выставляли напоказ грубо отёсанные камни.

Епископ Турина в чёрной дзимарре стоял в алтарной части, спиной к входу. Размах плеч, рост и движение головой, когда обернулся на звук шагов, напомнили Легу его командира, и если бы не короткая бородка, тонзура и одеяние, то его вполне можно было принять за – Агилульфа.

Лёгкая улыбка появилась на лице епископа и сдвинула кожу на угловатых скулах.

– Здравствуй, Лег.

– Здравствуйте, Ваше Превосходительство, – подошёл Лег.

Мирской служка поставил на алтарь два потира – деревянный и золотой, а затем его метла заскоблила мраморные плиты.

Епископ поманил Лега за собой в правый неф, где притаился стол. На нём, распахнув страницы, на подставке стояла книга, а рядом блюдце с чернилами придавило потёртые листы пергамента цвета шафрана со следами стёртых текстов.

– Я слышал, потеряли Ольфа. Как это случилось?

– В него попали копьём, – опустил Лег глаза.

Он уселся за стол, взял гусиное перо, а листы пергамента лишились тяжести блюдца.

– Боюсь, уже забыл всё.

– Ничего, со временем знания будут глубже проникать в память, пока не застрянут там, как наконечник стрелы, – похлопал епископ Лега по плечу. – Если мой младший брат смог, то и у тебя получится.

– Аго… Агилульф?

– Да, поверить трудно, но так и есть, – перевернул епископ страницу, палец постучал по трём верхним строкам: – Переписывай… Пятнадцать зим назад, в Перузии, я пленил священника. Что там меня поразило: храм был круглый, с толстыми стенами. Долго пришлось бы тараном долбить… – Он встал за спиной, и пальцы Лега еще сильнее стиснули перо. – Так вот он и научил нас грамоте. Только Аго это не пригодилось.

«Слава Отцу через Сына во Святом Духе», – Лег перекрестился, и кончик пера нырнул в блюдце, чтобы затем коснуться пергамента. – Можно узнать, как вы стали священником?

– Ты знаешь как. Всем известно… Возможно, ты хотел спросить почему?

– Рогарит! – прогремел голос Агилульфа в тишине базилики, отчего перо в руке Лега взбрыкнуло дикой лошадью, чьи копыта истоптали кривой чертой написанную букву.

– Я здесь, – вышел Рогарит навстречу брату. – Здравствуй.

– Здравствуй, – ответил Агилульф, чтобы затем вперить взгляд в Лега, который вскочил со скрипучей лавки.

– Иди, Лег, – сказал Рогарит, – разомнись с копьём.

– Как успехи у парня? – спросил Агилульф, когда Лег вышел, – Не знал, что ты его учишь.

– У него большое желание, так что справится. Давай пройдёмся.

Они пошли к выходу бок о бок, как сражались пятнадцать лет назад. Спускаясь по ступеням, Рогарит спросил:

– Уже видел голубя Ольфа?

– Я видел достаточно таких птиц, чтобы представить, как будет выглядеть эта, – Агилульф зажмурился, когда его глаза встретились с ярким солнцем на безоблачном небе.

Мимо построек откуда неслось мычание, хрюканье и кудахтанье, мощёная дорожка, обсаженная кустами мирта, оливами и кипарисами, вывела их к воротам в западной стене.

– Что случилось? Парень так явно прятал глаза.

– Нелепая случайность, – начал Агилульф. – Он хотел быть с Вотаном, и я проткнул его копьём… – и рассказал о гибели Ольфа. – …Так что для всех он пал в битве, поэтому не суди парня, – закончил он, когда они оставили позади узкие западные ворота.

– Я помолюсь за него.

Рогарит молчал пока они поднимались по тропе, что ползла на зелёный пригорок с цветочным разноцветием и ароматом. Когда они оказались наверху, то Рогарит показал на дубовую рощу:

– Там было бы на одного меньше, если бы ты не спешил. Долготерпеливый лучше храброго.

– Терпение? Тебе его явно не хватило, когда осмелился нарушить запрет короля. Скажи – зачем?

– Я не мог отказать родителям, если они решили крестить сына по-другому – католическому – обряду…

Агилульф оглядел место тага15 – поляну с двумя десятками валунов.

– Не хочу вникать, – прервал Агилульф и уселся на один из камней. – Через две-три ночи, когда королевский гастальд устанет от охоты, я буду сидеть на этой поляне вместо нашего отца. И, надеюсь, не услышу от тебя никаких речей, противных вождям… Тогда они не потребуют наказания большего, чем фельгельд.

– Не для того я потратил столько зим на изучение слова Божьего, чтобы держать его в себе, – Рогарит отошёл на пять шагов назад, чтобы сесть на камень напротив брата, смиренно сложив руки на коленях. – Я стал таскать с собой того священника из Перузии, потому что он победил меня… Победил словом. Я не рассказывал раньше… В том круглом храме готов был снести его голову, но услышал, как он молит о спасении моей души. Понимаешь? Моей, не своей… Теперь я верю: меч может лишить головы, но слово сделает голову верной, заставит встать на твою сторону. А если ты думаешь, я страшусь смерти…

– Есть кое-что и похуже, – остановил Агилульф его пылкую речь. – Хочешь стать изгнанником и бродить с клеймом на лбу, пока не прирежет первый встречный? Ты хоть и уверен в силе слова, но всё-таки иногда своим мечом кромсаешь окрестные дубы.

На лице Рогарита проступила суровая жёсткость. Он встал и перекрестился:

– Что ж, на всё воля Божья, – повернулся и ступил на тропу в крепость.

– Вот как тебя убедить? – Агилульф поднялся и крикнул вслед: – Ради нашего отца, ведь если бы не он, тебе никогда не стать епископом.

Брат не замедлил шага, даже не обернулся: то ли не услышал, то ли уже всё для себя решил. Агилульф долго смотрел вслед, а затем отправился в Голубиную рощу. Там – среди шумных дубов, холмиков могил и стаи деревянных птиц, чьи столбики и фигурки потемнели от времени, – у свежевыструганного голубя застыла согнутая скорбью женская фигура. Лишь её жакет и складчатую коричневую юбку шевелил ветерок, и она, казалось, дрожала, как и листва на деревьях.

– Здравствуй, Гиза, – встал Агилульф рядом с женщиной со спутанными посеревшими волосами, как будто само горе прошлось по ним мёртвым гребнем тоски и печали, надломив каждую прядь.

– Значит, он остался где-то там, куда рвётся полететь эта птица, – сказала Гиза, не взглянув в его сторону.

– Да, – кивнул Агилульф, – он сейчас пьёт медовое пиво с Вотаном и другими храбрыми воинами.

– Он любил с горчинкой. Ему такого нальют? – повернула она лицо к Агилульфу, отчего он зачесал бритый затылок. – Мне запомнился тот день, когда ты родился… Накануне ночью звёзды крутились вокруг луны, – отвела Гиза взгляд, – а вечером волки, что последние два месяца бродили в округе, казалось, полезут внутрь… Они так выли. Сильней кричала только твоя мать, – покачала головой, словно до сих пор слышала тот вой и те крики.

Пока она говорила, Агилульф теребил бороду, скрещивал руки на груди, засовывал ладони за пояс, а его стопы мяли траву под ним. Если бы Гиза зарыдала, если бы хоть одна слеза вытекла из её глаз, то ушёл бы немедля, но голос её звучал тихо и буднично, а потому как зачарованный смотрел на её морщинистые пальцы, что касались соснового голубя. Она словно ждала, что птица обернётся Ольфом.

14

Представитель короля в нескольких герцогствах

15

Собрание, суд