Повелитель майя

Примерно за час они наполнили рыбой обе корзины. Теперь священнику и старику предстояло выполнить то, ради чего индейцы взяли их с собой. Им на спины взгромоздили влажные, резко пахнущие корзины, обернули вокруг лбов испанцев длинные полоски ткани, концы которых пропустили через ручки корзин, после чего опять обернули вокруг лбов и наконец обвязали ими корзины.

Затем все отправились обратно в селение. Эронимо знал, что ему следует нести груз, который Господь ему уготовил, если он хочет каким-либо образом выжить и, возможно, даже преуспеть в служении Господу. Пример Спасителя был весьма показателен: Ему пришлось нести гораздо более тяжелую ношу. Это могло быть проверкой, способен ли Эронимо выполнить возложенную на него миссию. А раз так, он достойно справится с испытанием. Аскетический образ жизни, долгие ночи, которые Эронимо провел, стоя коленями на холодных камнях, закалили его дух и тело, а потому этот простой труд не казался ему непосильным.

Меньше чем через полчаса ходьбы по тропе (с такой же скоростью, с какой они шли к морю) Эронимо с сожалением – но без удивления – увидел, что шедший впереди него Дионисио споткнулся и упал. Индейцы стали осыпать его ругательствами и пинать – хоть и не очень сильно, – и старик медленно поднялся на ноги. Когда он снова упал, Эронимо уже не смог этого вынести. Хотя это и было рискованно, священник встал между своим соотечественником и одним из индейцев, собиравшимся стукнуть Дионисио. Выставив руку вперед и стараясь, несмотря на свою тяжелую ношу, стоять прямо, Эронимо заговорил со страстью, которая удивила даже его самого.

– Во имя Господа милосердного, он не может идти дальше! Неужели вам не стыдно? Этот человек стар и измучен. Он… Дальше мы не пойдем.

Тяжело дыша и вполне отдавая себе отчет в том, что его могут попросту принять за дурака, Эронимо опустился на землю между стариком и индейцами. Туземцы переглянулись, ничего, впрочем, не предпринимая. Усевшись на тропу, они просидели так несколько минут, переговариваясь друг с другом и иногда кивая на Эронимо. Затем все снова двинулись в путь. Когда Дионисио опять споткнулся и упал, один из индейцев помог ему подняться, а последние несколько миль пути двое туземцев даже поддерживали старика под руки. Однако они не забрали у него корзину. Эронимо, молча молившийся о том, чтобы у него и у его соотечественника хватило сил дойти до деревни, наконец услышал крики играющих детей и, подняв взгляд, увидел окраину селения.

Следующей ночью, после того как одна из индианок принесла им маленькие кукурузные лепешки с мясом, немного фруктов и воду, испанцы вновь остались в хижине одни. Такой ужин после дня напряженного труда показался пленникам слишком уж скудным, однако голод они все же утолили.

Дионисио заснул, даже не успев доесть свою порцию.

– Он сегодня упал, когда мы несли рыбу, – сказал Эронимо, обращаясь к Гонсало. – Дважды – да убережет его Господь.

– Нас ждут тяжелые времена, – сказал в ответ Гонсало со свойственной ему прямотой, – но мы сможем это выдержать.

– Ради чего? – пробормотал Пабло. – Мы уже мертвы.

– Прекрати эту болтовню, – недовольно проворчал Рамиро, сердито уставившись на старого матроса. – О том, что ждет нас в будущем, тебе известно не больше, чем остальным, а потому помалкивай.

Эронимо, повернувшись к товарищам, заговорил тихим, но твердым голосом:

– Если мы сможем терпеливо вынести эту ношу, то выберемся отсюда, чтобы выполнить свое предназначение. Я точно это знаю. – Переведя взгляд на измученного Пабло, священник продолжил, и ему казалось, что говорит он весьма красноречиво: – С благословения Богоматери и Ее Сына Испания расширяет свои владения. Сюда может приплыть Бальбоа. Или кто-нибудь еще. Нам нужно лишь подождать. Эта земля тоже станет частью Новой Испании, и здешние язычники в один прекрасный день обратятся в христианство. Ведь даже сегодня…

Раздраженный неизменным оптимизмом священника Гонсало перебил его:

– Возможно, когда-нибудь это и в самом деле произойдет. Но кто знает, доживем ли мы до этого дня? Лично я держусь из последних сил. Я все еще жив. И хочу оставаться в живых. Это само по себе уже что-то значит… То, что у нас есть.

– Да, это уже немало, – тихо сказал Эронимо. – Я тоже собираюсь сделать все, чтобы остаться в живых и продолжать служить Господу. У этих язычников есть власть лишь над моим телом. Душа принадлежит мне.

– Однако обращаются они с нами просто ужасно! – едва не заорал Пабло. – Меня сегодня толкали и били. Из-за всякой ерунды. Я не делал ничего предосудительного. Никто никогда так со мной не обращался. Ни со мной, ни с Рамиро. Даже офицеры – и те были помягче. Эти туземцы не должны так поступать – мы ведь вообще-то хорошо работаем. Со мной еще никогда не обращались как с… рабом… Это невыносимо.

Старый моряк все ворчал, а остальные испанцы молча смотрели на него. Им было страшно и за него, и за самих себя.

Наконец тишину нарушил ровный голос священника:

– Но ты должен это вынести. Такова воля Божия.

Пабло уставился на Эронимо с разочарованием, недоверием и усталостью.

Окинув их обоих взглядом, Гонсало сказал:

– Мы должны сделать все, что можем, для того чтобы выжить. – Казалось, он обращался не только к окружавшим его людям, но и к себе самому. – А затем – кто знает… Но сначала нам нужно сделать все возможное для того, чтобы не умереть. Те, кто не выдержит…

Когда испанцы проснулись на следующее утро, они не смогли разбудить Дионисио: старик уснул навеки. Товарищи похоронили его неподалеку от селения, вырыв яму в мягкой черной земле джунглей. Отец Агилар прочел над свежей могилой несколько коротких молитв, после чего испанцы отправились работать.

Глава 6

Следующие три недели Гонсало трудился в поте лица – расчищал и выжигал поля для посевов. Работа эта была невероятно утомительной. Каменные и медные топоры индейцев не очень-то подходили для рубки твердой древесины многочисленных деревьев, которые росли в лесу. К счастью, лишь немногие из них были большими – разве что сейба с ее широким стволом и длинными ветвями. Индейцы зачастую оставляли такие деревья нетронутыми – просто обходили их и принимались за следующие. Срубив все деревья, какие удавалось, они поджигали оставшиеся на поле для посевов стволы и ветви.

Хоть индейцы и видели, с каким рвением работает Гонсало, они не выказывали к нему никакой благосклонности. Остальные испанцы явно работали хуже. Даже рассудительный и расторопный Алонсо не справлялся с ежедневной работой, которой не было ни конца ни края. С Пабло из-за утомительного труда сошел избыточный вес, однако моряк все равно тяжело переносил долгое пребывание под лучами солнца и стремительно терял свойственную ему шутливость. Рамиро с самого начала не строил никаких иллюзий. Несмотря на мужество и инстинктивное стремление выжить, он не мог скрыть негодование по поводу положения, в котором оказался, а потому индейцы толкали немолодого боцмана все чаще и сильнее.

Совместными усилиями они расчистили одно большое поле (туземцы называли его «коль»), и оно было уже готово для посевов. Испанцы, находясь уже на соседнем поле, увидели, как несколько индейцев, воздерживавшихся от приема пищи все утро и часть дня, взяли в руки длинные палки и принялись молиться, прежде чем бросить драгоценные семена в почерневшую от огня почву. Один из них держал в руке что-то вроде кадила с ладаном, от которого поднимались маленькие облачка желтого дыма, пока остальные туземцы совершали жертвоприношение – кукурузное тесто и воду. Видимо, индейцы преподносили богам то, что рассчитывали затем получить от них в большем количестве: селение нуждалось в дожде и хорошем урожае.

Гонсало уже видел, как туземцы молились перед изображениями на площади: они обращались к богам дождя – Чакам, которые, держа в руках сосуды с животворящей водой, взирали на селение своими каменными глазами. Здесь, в поле, глядя на этот незатейливый ритуал, Гонсало подумал, что, как бы это ни было забавно, коль воспринимался индейцами почти как живое существо: они разговаривали с ним и даже кланялись, словно он был королем.