Отдых и восстановление

— Вы с напарником провели кровный ритуал, — объяснил он. — Его родители и вам теперь не чужие люди… то есть, орки.

— А, — равнодушно отозвалась я, убирая проклятое письмо обратно в конверт и борясь с желанием прямо так, в руке, спалить его магией, — вот вы о чём. Нет, я их знаю только со слов Шака. Да и соваться к оркам в горы не рискну. Особенно потому, что кровным ритуалом признала себя родной сестрой Шак’Карруката, а стало быть, вошла в его семью. Спасибо, мне хватило родного отца. Давать право распоряжаться мною приёмному я не собираюсь.

— Как может обычный орк, пусть даже вождь, указывать что-то шаманке? — возразил Меллер. Он развернул мой чудесный новый стул боком к столу, лицом к кровати, на которой я сидела, и без приглашения уселся на него.

— Зато просьбу оставить его жёнам внука охотно поддержит верховный шаман клана, — вяло ответила я. — А я даже семье Почтенных не хочу отдавать своих детей, не то что оркам. То есть, ничего не имею против орков, но пока я жива, мои дети не будут голодать, мёрзнуть и спать в плохо выделанных шкурах, кишащих блохами.

Меллер одобрительно кивнул. Ну да, дети — это хитрый толстый крыс понимал очень хорошо.

— Ваш напарник успел жениться? — спросил он вдруг.

Я покачала головой.

— Если верить слухам, которые дошли до отделения гильдии в Горючем Камне, Шак вернулся домой, раздал подарки, объявил, что намерен взять сразу двух или трёх сестёр в жёны, а пока решил поохотиться. С охоты этой он не вернулся. Тела не нашли, зато нашли заваленную камнями тропу: то ли обвал, то ли оползень… Надеюсь, он умер сразу. Лежать с раздробленными костями под грудой булыжников, медленно задыхаясь…

Я бы, наверное, зябко повела плечами, но беда была в том, что я не чувствовала ничего. Вообще. Только бесконечную пустоту внутри. Клочья душистой пены на завидной ширины плечах, миска медовых пряников на коленях, мои конспекты в Шаковом заплечном мешке — не будет больше всего этого. Ненадолго же я его у Бледной Госпожи выкупила. Видимо, суждено ему было погибнуть не под лавиной, так под обвалом, а срезанных лоскутов моей обмороженной кожи лишь на год или около того и хватило. Если правда, конечно, будто за чью-то жизнь можно заплатить Мораг своей или чужой плотью и кровью. Не знаю. Никогда всерьёз не интересовалась некромантией, только курс вводных лекций прослушала.

— Благодаря вам он прожил лишний год, — сказал Меллер, словно мысли мои подслушал. — Успел вернуться домой, повидаться с родными… Только не вините себя, что вас не было рядом на этот раз. Год жизни — и без того королевский подарок.

— Заморозить камни, летящие со склона, мне точно было бы не под силу, — безразлично согласилась я. — Простите, господин Меллер, мне нужно переодеться к ужину.

Он посмотрел на мои стёганые штаны, в которых я, как пришла, так и села на кровать, хотя в комнате было вовсе не холодно.

— Я вас подожду в холле, — сказал он.

Я через силу усмехнулась.

— Не беспокойтесь, я не наделаю никаких глупостей. Я даже от еды отказываться не стану. Шак — не первая моя потеря, знаете ли. Я ведь наёмница, а до вступления в гильдию служила на границе.

— Знаю, — кивнул Меллер. — Но и одной оставаться вам точно не стоит.

Он не один так считал, и я даже не пыталась отпроситься после ужина. Под невыносимо понимающими взглядами сиры Катрионы и просто жалостливыми — Аларики я всё так же читала вслух занятым шитьём дамам очередной переводной имперский роман, «чтобы не оставаться одной». Меня и спать уложить хотя бы на эту ночь пытались в крепости, но Меллер слишком привычен был к тому, что свободное время его работников — это их личное свободное время; а сире Катрионе я напомнила (каюсь, довольно резко), что я не её вассал и решать, где мне спать и что есть, буду сама. Вот, кстати, ещё одна причина, которую мы с её консортом не записали на листке «Плохо». Нет, сира Катриона — прекрасная женщина, но она упорно рвётся наносить добро и причинять пользу всем, кто не успел сбежать, а меня это бесконечно раздражает. Я ведь наёмница, а не приживалка, чтобы диктовать мне какие-то условия сверх моего контракта. Это маршала и его жену она содержит в обмен на их службу. Мне же просто платят за работу, причём платит даже не сама владетельница Вязов, а её консорт. А это очень важная деталь контракта — кто именно заключил его с нашей гильдией.

Словом, я ушла, только что не разругавшись с сирой Катрионой, но побыть одной мне так и не дали.

— Я думала, у тебя слишком много работы, — заметила я, когда Людо, коротко поздоровавшись, взял меня под руку. Встретились мы на лестнице: не знаю, кто ему сообщил о письме, но Росс шёл за мной, тоже видимо боясь оставлять меня наедине с моими воспоминаниями и переживаниями. Хотя ему точно во все ворота пришлось прорываться с боем. Вернее, с громким стуком (и скорее всего, стучал он не кулаком, а чем-нибудь потяжелее) и не менее громкой руганью, потому что их и летом-то после заката очень неохотно открывают, а уж зимой…

— Работа не кончается никогда, — отмахнулся он. — К тебе или ко мне? Честно говоря, одолевать снова трое ворот не хочется.

— И казармы гораздо ближе Ведьминой Плотины, — кивнула я. На сиру Катриону я всё ещё злилась, но Людо уж точно не был виноват в том, что в нанимательницы мне досталась настолько навязчивая особа.

Метель унялась, погода стояла ясная, новолуние отдало иссиня-чёрное небо на откуп звёздам, и я запрокинула голову к ним.

— В степи верят, что звёзды — это глаза умерших, просто в такой дали две точки сливаются в одну, — проговорила я, придерживаясь за надёжный Россов локоть. — Они следят за потомками, и если те ведут себя недостойно, покойные от стыда бросаются с небес на землю, и тогда мы видим падающие звёзды.

— Если бы это было так, — возразил Людо, — в небе очень быстро не стало бы свободного места. Всё-таки звёзды падают не так часто, как загорались бы с каждой новой смертью. — Он искоса глянул на меня, но меня слово «смерть» не задело, и он прибавил: — Даже если на небо попадают только достойные.

— А ты представь, сколько народу за всю свою жизнь видит какой-нибудь орк-кочевник, — хмыкнула я. — Ты, пройдя в праздничный день по центральным улицам Озёрного, наверняка встречал больше. Но попробуй это объяснить орку-кочевнику, для которого есть его клан, есть три-четыре соседних, есть глупые и слабые короткозубые в большом каменном доме и нескольких поменьше — и всё. Мир кончается за горами на западе и большой рекой на юге. А те, кто приходит оттуда, уж точно никогда не попадут на небо. Оно только для орков, для лучших из них.

— Но звучит красиво, конечно, — задумчиво отозвался Людо. — И должно хоть немного утешать оставшихся: наши близкие смотрят на нас с небес…

Мы замолчали, только снег злобно взвизгивал под нашими ногами. К ночи стало совсем холодно, и я поплотнее запахнула плащ, накинутый поверх платья — одеваться всерьёз я ленилась: долго ли бодрым шагом пройтись от казарм до старой крепости (да, она уже звалась «старой», хотя новая ещё и закончена не была). Я, собственно, для таких переходов вместо сапог надевала суконные ботики, какие сира Катриона с Аларикой носили в крепости в качестве комнатных туфель. Там вообще было… нежарко, особенно по сравнению с казармой. Суконные боты, суконные платья, а поверх тёплых платьев ещё сплошь и рядом меховые безрукавки или вязаные фуфайки — если погода не располагала к прогулкам, я от обеда до ужина отсиживалась именно у себя, в тепле и покое. В одиночестве, которого мне временами остро не хватало.

И в котором меня упорно не желали оставлять. Даже Людо, хотя уж он-то вроде бы всегда меня неплохо понимал.

Ветеран, дежуривший в холле, проводил нас глазами, но ничего не сказал её милости ведьме, что ведёт к себе ночью ухажёра-чужака. Хотя я ждала как минимум ворчания «не положено». Мы с Людо поднялись на командирский третий этаж, я толкнула свою дверь и щёлкнула пальцами, призывая светляка.

— Как ты тут уже обжилась, оказывается, — заметил Людо, озираясь с откровенным любопытством. — Не жалко будет бросать?