Отдых и восстановление

— Да всё равно, — за Аларику ответила сира Катриона. — Главное, не очень печальное. А то и без того… осень.

Комментарий к Глава тринадцатая, в которой героиня разбирается со своими сердечными делами

* Ага, “Змеюка” с поправкой на то, что до Вероники история дошла через третьи руки.

========== Глава четырнадцатая, в которой случаются приобретения, в том числе и довольно сомнительные ==========

В общем, после ужина я всё так же развлекала дам байками под аккомпанемент мандолины или читала вслух, а от обеда до ужина я всё так же подбирала наилучшее сочетание рунных цепочек для светильников. Перепортив при этом целый ящик тонких, с ноготь толщиной, бронзовых (вроде бы) пластинок — я писала на них гномскими чернилами, а подгорная сепия не смывалась ничем, её только наждаком можно было содрать с поверхности. Дромар небрежно отмахивался: ерунда, металл, если что, переплавить недолго. Ещё он привёл в крепость какого-то своего то ли родственника, то ли приятеля, а тот приволок несколько плоских сундучков, выложенных изнутри чёрной замшей, на фоне которой даже недорогие поделочные камни смотрелись эффектно и соблазнительно. Я выбрала две фибулы и три простые, скромные подвески из всё того же гагата, просто обточенного овалами. Вздыхала над бериллом, — у камнереза в одном из сундучков был чудный берилл, непрозрачный, но чистый и однородный, — однако на него, как и на изумруд с хризолитом, тёмное зачарование просто не ляжет, даже защитное, и пришлось мне купить гагат. Ну… как купить? Мне были выданы четыре мраморные плитки, чтобы я написала на них морозные руны (размеры кладовой и материал стен для расчётов прилагались) и четыре же кристалла голубого кварца дивного насыщенного цвета: убедить гномов, что цвет никак не влияет на качество зачарования мне по-прежнему не удавалось. Мастер при мне вырезал в камне начертанные мною руны, я подтвердила, что всё сделано правильно, и зарядила кристаллы в качестве накопителей.

Сира Катриона, кстати, тоже купила кое-что (на подарки к Солнцевороту, скорее всего: слишком уж разные и по материалу, и по стилю, совершенно не сочетаемые вещи она выбрала), расплатившись битой птицей. Меня попросили хорошенько проморозить тушки, потому что северный ветер сменился западным, а тот натащил дождевых туч, и везти свежее мясо по такой погоде было довольно рискованно; камнерез же хотел именно свежего мяса, не копчёного и не солонины. Аларика ему ещё и рецептов надиктовала, и даже убедила взять два-три фунта яблок — ну хоть попробовать утку с ними. Гном покачал головой, но набрал корзинку кислых твёрдых яблок, что-то ворча себе в бороду на своём языке. Наверное, про глупых верзил, которые портят хорошие продукты, смешивая то, что смешивать вроде бы не полагается.

И разумеется, общение шло через меня, потому что камнерез тоже, как и мастер Балгуб, худо-бедно мог вести разговор на Старшем наречии, но человеческого языка не знал вообще, а познания сиры Катрионы и Аларики позволяли объясняться чуть ли не на пальцах. И мне всё любопытнее становилось, а Дромар-то откуда знал местный диалект? Говорил он на нём по-прежнему скупо и неохотно, но говорил же. Выучил в процессе строительства, как и большинство его работников (те, впрочем, обходились минимальным набором слов, позволявшим купить кое-что из еды да домотканого полотна на обмотки)? Видимо, так. Других возможностей у него точно не было, потому что до приезда Меллера гномы, оказывается, вообще с людьми дел не вели, только с дриадами.

Потом камнерез уехал, увозя и заряженные кристаллы, и замороженные тушки уток и кур. А я зачаровала амулеты, наложив на них всё ту же Трясину, и не дожидаясь Солнцеворота, вручила их вместе с такой же зачарованной застёжкой Яну. Послав мальчишку, смущённого слишком дорогими подарками, разбираться с приёмным отцом, который и заказал мне амулеты для каких-никаких родственниц. Каспару я тоже подарила фибулу весьма заранее, но он её, извинившись, передал ученику, хотя для девятилетнего ребёнка она смотрелась слишком солидно, конечно. Взамен я получила очередной флакончик контрацептива и склянку мази — с предостережением не увлекаться ни тем, ни другим.

А Дромар тем временем привёл очередного своего сородича, на этот раз для разнообразия не знающего даже Старшей речи. Впрочем, со мной он и не разговаривал, обмениваясь мнениями исключительно с Дромаром, а меня игнорируя, так что я затаила злобу, прикидывая, как бы половчее, не привлекая к себе лишнего внимания, подгадить надутому индюку по мелочи. Но пока «индюк» перебирал бронзовые пластинки с горящими на них магическими огоньками (я покамест заставила их светиться непрерывно, чтобы в любой момент кто угодно мог оценить, что ровное сияние одноцветных, что радугу цветных светляков), бдительный Дромар перехватил мой, очевидно, многообещающий взгляд на возможного делового партнёра и сказал:

— Моя бесценная госпожа, очень вас прошу, не надо насылать на Севакандрозани ни чесотку, ни что-нибудь похуже. Он ведёт себя точно так, как предписывается нашим этикетом в отношении чужой женщины — делает вид, будто её здесь нет вообще, чтобы ненароком не повредить её репутации.

— Чужой? — подозрительно уточнила я.

Дромар заметно сконфузился.

— Прошу прощения, сира Вероника, — проговорил он, пряча глаза, — но я был слишком неосторожен в словах и поступках, и у моих сородичей сложилось впечатление, что мы с вами… э-э… близки.

Я ошарашенно перебрала в уме наши с ним исключительно деловые разговоры — свидетели у нас бывали далеко не всегда, но возможно, это тоже было одной из причин для возникновения подобных сплетен? А поступки — это, к примеру, прикосновение не к рукаву, а к голой коже руки ниже локтя, если рукава засучены? Как в тех же Пыльных равнинах, где даже если случайно коснулся девицы — женись, а чужой жены — дерись с мужем или плати виру? Впрочем, с тамошними нарядами найти клочок голой кожи — это ещё суметь надо: при бесконечных ветрах, гоняющих пыль то вдоль Бахийского хребта, то вихрями по кругу, заматывать по пол-лица платками то и дело вынуждены и мужчины, и женщины. Может быть, у гномов действуют похожие законы, и кто-то из работников видел, как Дромар дотрагивался до моей руки, передавая мне что-либо или принимая от меня? Перчатки я ношу исключительно для тепла и летом могла подать подобных поводов сколько угодно.

— О, — сказала я, сообразив ещё кое-что, — мастер Дромар, а я-то вашей репутации никак не навредила по незнанию? Простите, если нечаянно поставила в неловкое положение…

— Моя репутация… — он невесело улыбнулся. — Не беспокойтесь, бесценная госпожа, наша семья известна и состоятельна, но потому это строительство и поручено именно нам, что мы известные оригиналы, чуть ли не сумасброды. А я, как видите, продолжаю шокировать клан, заказывая у вас магические вещи.

— Однако кое-кто тоже их оценил, — заметила я.

— О, ещё как. Попросите, будьте добры, после нашего разговора с Севакандрозани сиру Аларику и сиру Катриону быть свидетельницами, чтобы ваша репутация не пострадала от переданного вам подарка.

— Моя репутация, — фыркнув, повторила я за ним. Вспомнив Балгуба, который без затей вытащил меня из экипажа. Впрочем, судя по манере общения, Балгуб Дромару довольно близкий родственник, которому, очевидно, позволено куда больше.

Ещё мне очень хотелось спросить, что за подарок и от кого, но я решила дождаться завершения визита господина Севакан… не помню, как там дальше. Отметив, кстати, что его Дромар хотя бы назвал, а вот представить нам того камнереза даже не подумал. Хм… похоже, у себя Под Горой, считайся его семья какой угодно сумасбродной, Дромар занимает достаточно высокое положение.

Меж тем «господин Севакан» закончил внимательно рассматривать пластинки и о чём-то спросил Дромара, указывая на них. Тот ответил, они, судя по интонациям, поспорили, но быстро пришли к соглашению, и Дромар взялся складывать бронзовые пластинки в специальный ящичек, перегороженный так, чтобы они не касались друг друга и надписи на них не повредились.