Отдых и восстановление

— Не люблю врать. И смысла не вижу. — Людо легко поднялся и протянул мне руку: — Хочешь принять ванну? С мелиссой или с молоком и мёдом?

Я помедлила: желание послать Людо к оркам в горы никуда не девалось, но удобная и просторная ванна с горами душистой пены над горячей водой была слишком большим искушением. Отказаться — и ещё полгода поливать себя ковшиком из шайки, стоя на щелястом полу, по которому тянет холодным воздухом из сточной трубы… Да и просто привыкла я к Людо. И слишком хорошо понимала, что лучше мне в Волчьей Пуще не найти никого. Не потому что он так уж хорош, а потому что остальные не дотягивают даже до него. Да, мой эльфийский принц на белом единороге должен был обладать умом, характером и безграничным чувством юмора, но главное — я хотела, чтобы он стал другом и напарником мне. А таких мужчин, скорее всего, просто не водится в природе.

— Вот говорили же мне, дуре, — с тяжким вздохом сказала я, вставая, — никогда, никогда не заводить долгих отношений. Наёмники и вести себя должны как наёмники: либо кто-то из своих на две-три ночи — без привязанностей и обязательств, либо приличный, солидный, дорогой бордель.

— Скучно и противно, — припечатал Людо. — Пойдём? В ванную?

— Пойдём, — помедлив, согласилась я. — Лимон и мята. А если бы сир Генрих потребовал-таки от тебя обычных услуг фаворита, это тоже было бы скучно и противно?

— Это было бы как работа, — пожал он плечами. — А она вовсе не обязана доставлять удовольствие.

В общем, я приняла ванну, потом отмылась до скрипа, потом мы… гм… решили, что ванная в некоторых отношениях ничуть не хуже спальни, даже удобнее кое в чём. Потом я высушила волосы заклинанием (иногда можно, главное — не злоупотреблять) и пошла в подвал к Каспару извиняться.

— Я действительно временами позволяю ей больше, чем надо бы, — ответил он, поглядывая на меня с лёгкой насмешкой. — Мужчине моих лет сложно быть требовательным и строгим к девушке, которая, прямо скажем, моложе его дочери. И я понимаю ваше желание защитить мальчика, сира Вероника. Вот только вы не задумывались, почему никто не зовёт его по имени, а прозвище у него отнюдь не Вьюнок и не Лютик? Я, помнится, предупредил Теклу, что может случиться с козочкой, сжевавшей вех, но она, видимо, приняла это за шутку. А я меж тем вовсе не шутил. Когда мальчик поедет получать звание магистра первой ступени, я посоветую ему сделать из прозвища фамилию: Густав Вех, ученик Каспара Серпента. Неплохо звучит?

Я кивнула, озадаченно подумав, что никогда больше не сунусь в чужую семью, пусть хоть убивают друг друга у меня на глазах. Теклу, оказывается, предупредили, что годика через два-три она получит за всё, что творит сейчас, а она не вняла. Вот тебе и не в меру снисходительный к юной любовнице, слишком много ей позволяющий, балующий её дорогими подарками старичок. Серпент же!

И раз уж я спустилась в мастерскую, я зачаровала ещё несколько колб. Мои меловые линии никто и не думал стирать со стола, наоборот, мне показалось, что их ещё и подновили — Рената, что ли, воспользовалась схемой для обновления светильников в имении сира Бирюка? Попытки высушить пол в столовой заставили меня порядком потратиться, поэтому мне пришлось устроить кровопускание своим камушкам, но должна же я была попросить прощения не только на словах.

Так что на кухню я приползла «ну чисто лягушка — зелёная и холодная» и была чуть ли не принудительно накормлена Яном, который день ото дня набирался хозяйских повадок. Вот уже и злую страшную ведьму, опять приморозившую к полу очередную бедняжку, силой усадил за столик у стены и положил ей в тарелку целую куриную грудку: Людо уже видеть не мог рубленое и протёртое, а Каспару в кои-то веки полегчало настолько, что он велел запечь кур с яблоками и черносливом. Кажется, куры два-три дня выдерживались в вине со специями, потому что мясо у них было мягким и хорошенько пропитавшимся душистыми приправами.

— Эх, Ян, — вздохнула я, макая кусочек за кусочком в соусник, — был бы ты лет на десять постарше — предложила бы тебе брак ни минуты не раздумывая.

— Так вы через пять возвращайтесь, ваша милость, — фыркнул он. — Мне как раз семнадцать исполнится, жениться можно будет.

— Через пять мне уже будет почти тридцать два.

— Так примаков же и берут либо богатых, либо молоденьких, — нахально заявило невинное дитя.

— Ну, ты наглец, — восхитилась я. — Людо, твоё воспитание, между прочим. Сам себе соперника вырастил.

Людо посмеялся, поставил передо мной тарелку с ещё горячими мягкими вафлями и опять ушёл, бросив меня на ученика. Так что я опять подумала: никогда больше не свяжусь с добропорядочными ремесленниками — только успевай утираться, когда между работой и тобой они каждый раз выбирают работу.

Понятно, что в Вязы я вернулась уже к концу тамошнего ужина. А поскольку ужинали нынче сира Катриона с помощницей только вдвоём, мне было сделано замечание по поводу моего за столом отсутствия. Я отозвалась этак вежливо-недоумевающе, в каком пункте контракта сказано, что мне запрещено питаться где-либо ещё, кроме вязовской крепости? «Контракты эти ваши, — проворчала сира Катриона. — Вместо Скрижалей они у вас, я гляжу». — «А вы не знали? — на этот раз совершенно искренне удивилась я. — У вашего консорта двое наёмников только что не спят на коврике перед его кроватью, а уж сколько вам должна была наговорить Рената, пока работала на господина Меллера…»

В общем, я отстояла своё право пропадать где угодно и заниматься при этом чем угодно при условии, что с восьмым ударом часов (древних, потемневших от времени, постоянно отстававших на добрую четверть часа, так что их регулярно приходилось выставлять по меллеровским) я буду сидеть в гостиной с книгой или мандолиной. Сира Катриона была недовольна, — она вообще была мною недовольна из-за моего нежелания выходить замуж — но я и не старалась ей угодить. Собственно, во время этой почти что ссоры я ей прямо сказала: «Будьте добры, сира, потерпите уж как-нибудь полгода. Может быть, в следующий раз ваш консорт наймёт какую-нибудь старушку, которая сама будет рада сидеть в кресле сутки напролёт и вспоминать молодость». — «Вроде сиры Фриды?» — иронически уточнила Аларика, и на том разговор о моих правах и обязанностях в рамках заключённого контракта заглох.

Нет, я сиру Катриону могла понять: консорт укатил с очередным обозом в Озёрный и увёз с собой племянницу; гувернантка раз за разом уезжала в Старицу и даже ночевать там временами оставалась, заработавшись в гончарной мастерской до темноты; а маршал не только сам пропадал в разъездах, но и помощника пока что таскал с собой, чтобы тот хорошенько изучил окрестности. И тут меня ещё отродья Бездны носят непонятно где. Я-то на её месте радовалась бы, что в крепости в кои-то веки сравнительно пусто и тихо, но у вязовской сеньоры, кажется, имелись причины не любить пустоту и тишину.

Они с Аларикой опять взялись за вышивание, и я уже могла понять, что вышивают они вязовый лист на большом полотнище — флаг для новой крепости, что ли. А я спросила, почитать им или рассказать что-нибудь про ту же Лигу Серебряных городов или, скажем, Империю Единого Севера. Которую я, правда, знаю гораздо хуже, потому что бывала там буквально дважды и оба раза не больше месяца.

— Сыграйте лучше, — попросила Аларика, потому что её сеньора молчала, то ли задумавшись, то ли прислушиваясь к себе: Меллер вздыхал, что приходится уезжать в такое время, и очень просил меня сразу же посылать за целителем, что бы ни говорила его дражайшая супруга. — Вы давно ничего не играли.

— Разве? — удивилась я. Но вспомнила, что мы читали тот самый последний глорфинделевский роман, дописанный его дочерью, потом я уехала с сиром Генрихом и Отто в Верхний распадок и ночевала в замке, потому что удрать в трактир не получилось: не было там места, очередной обоз пришёл уже чуть ли не на закате и никто не захотел в потёмках тащиться до Ведьминой Плотины. Потом Меллера с Мадленой собирали в Озёрный, сире Катрионе с Аларикой не до вечерних посиделок было (зато я отдохнула, провалявшись два вечера подряд с книгой в своей комнате — в казарме, до которой предотъездная суета не докатывалась)… В общем, да, я больше двух недель подряд не брала мандолину в руки. — Хорошо, что сыграть?