Отдых и восстановление

А пока села на привычное уже место сбоку и занялась привычным уже делом. Простым, скучным, но при этом требующим напряжённого внимания. Нет, если в самом деле обзаведусь имением, напишу Меллеру и попрошу порекомендовать кого-нибудь в управители. Самой мне этакого геморроя даром не надо.

========== Глава одиннадцатая, в которой воздаётся око за зуб и зуб за око ==========

Кладовки и погреба были надёжно проморожены; столовая, гостиная, лестница и холл сияли волшебными огнями, а детская — так даже разноцветными; заметно отяжелевшая сира Катриона, чтобы не поскользнуться в грязи, вечерами ходила с зачарованным посохом, и освещая им дорогу, и подстраховываясь от падения… Словом, никаких дел у меня покамест не имелось. Ни мажеских, ни просто хозяйственных, потому что яблоки-ягоды уже отошли, а поручать мне совсем уж грязную работу вроде сортировки овощей сира Катриона всё-таки стеснялась, я думаю. Она ведь откровенно ждала, что я и с яблоками её вежливо пошлю. Я однако и бруснику перебирала, и из тёрна вынимала косточки, а потом вообще помогала консорту сеньоры с документами. Словом, делала то, о чём в контракте не упоминалось даже как «и прочее» (поскольку под «прочим» имелись в виду именно магические услуги). Так что сира Катриона, женщина разумная и справедливая, позволила мне в ближайшие дни отдыхать или заниматься исключительно своими делами, оставив только главную мою обязанность — после ужина развлекать дам музыкой и байками о своих приключениях.

И пока Меллера не было в крепости, я снова, как и в прошлый его отъезд, заняла его место за письменным столом. Да-да, вот этак нагло и бесцеремонно. И никто мне опять ни слова против не сказал: что сама вязовская сеньора, что её помощница на мои черновики взирали с бесконечным почтением, куда там Шаку! И четыре дня подряд я всё-таки из вежливости спрашивала сиру Катриону, есть ли у неё работа для меня; и все четыре раза она отвечала: «Нет, пока ничего», — и три дня из четырёх я до самого вечера, прерываясь только на обед, сидела за расчётами и попытками максимально выгодно вписать рунные цепочки в прямоугольник четыре дюйма на десять.

На четвёртый день ближе к полудню вернулся Меллер. То есть, первой по длинному темноватому коридору вприпрыжку проскакала, напевая, Мадлена. Прислушавшись, я опознала не особенно приличную песенку «Пляши, красотка». Э-э… а дядюшка знает, чему его охранники учат его племянницу? То есть, возможно, Мадлена просто повторяет непонятные слова, словно ручной скворец, но девочка она умненькая, схватывает всё на лету — две-три сотни слов хоть на диалекте Бахии, хоть на официальном наречии Серебряной Лиги вполне уже может знать. Надо бы поговорить и с нанимателем, и с собратом-боевым магом.

А я, поняв, что хозяин кабинета вернулся, встала из-за его стола и сгребла в старую картонную папку свои черновики, стараясь не путать листы, помеченные разными цветными карандашами. Мадлена, кстати, и рунами интересовалась, на диво любознательное дитя. Но кажется, больше в качестве этакой тайнописи, которую не то что тётка — даже дядя с гувернанткой не прочтут. Для дневников ей, конечно, рано ещё, но это же так повышает самооценку — ты знаешь то, чего не знает практически никто. Если зимой совсем уж нечем станет заняться, можно будет поучить её и рунам, и настоящему «gümüş»*. Вдруг когда-нибудь понадобится?

Уйти из кабинета до появления на его пороге Меллера я всё же не успела. Он посмотрел, как я, встав на цыпочки, тянусь, чтобы закинуть папку на шкаф, покачал головой и сказал:

— Самая нижняя полка, сира Вероника. Я туда складываю всё, что вряд ли понадобится до конца года, а то и дольше, так что просто положите свою папку поверх моих, и пусть там лежит. Только подпишите, что ли, а то замучаетесь искать, если она завалится за остальные.

Я поблагодарила и воспользовалась его любезным предложением. А пока я возилась, подписывая пожелтевшую картонку и даже разрисовывая её цветными карандашами для пущей лёгкости опознания, в кабинет вошёл сир Генрих. Да не один, а вместе с Отто, так что комнате, почти напополам разгороженной ширмой, сразу стало тесно. Хорошо, хоть сир Генрих сел сбоку стола, где обычно пристраивалась я, а то бы мне и от шкафа было не отойти (разумеется, он извинился, что сидит, когда стою я: «Сломанная нога разнылась, уж простите великодушно, сира Вероника»).

Я понимающе покивала, а вот при виде Отто не удержалась и невоспитанно присвистнула, потому что кабы не Бран или Феликс, был бы он слегка одноглазым: скорее всего, именно их трудами здоровенный «фонарь» играл переливами жёлтого и фиолетового, а не наливался багровым отёком.

— Орк или разбойник? — сочувственно полюбопытствовала я, но Отто только мотнул головой, словно жеребец, отгоняющий овода. Я подивилась тому, что какой-то самоубийца полез с кулаками на боевого мага, и с озадаченным смешком спросила: — Твоя месть была страшна, надеюсь?

Отто попытался придать себе вид гордый и самодовольный, но сорвался на сконфуженное хмыканье.

— Почти выбитый зуб, — сказал он. — Правда, Бран его приживил обратно. Вероника, ты не могла бы съездить со мной в Верхний распадок?

Вид у него при этом был и смущённый, и… не знаю, как сказать. Почему-то явно чувствовал себя Отто не в своей тарелке, даже поглядывал как-то виновато и при этом с заметной долей раздражения. Что там такое стряслось в этом Верхнем распадке и почему Отто откровенно не хочет, но вынужден просить меня о помощи?

— Если господин Меллер отпустит.

Я посмотрела на нанимателя, и тот проворчал:

— Господин Меллер сам туда съездит вместе с мастером Балгубом.

— А что там вообще такое?

— Хутор, — сказал сир Генрих. — Верхний — это распадок на самом северо-востоке… орки туда почти никогда не добираются, слишком долго обходить длинный отрог, однако лет двадцать назад банда изгнанников из Вечного леса сожгла тамошнее поселение. Людей убили, скотину перерезали, отравили колодец… Но остались поля и огороды, не пропадать же было уже обихоженным участкам. Дальняя родня владельца хутора построилась заново примерно в половине лиги от пожарища. Его никто не трогал, там всё бурьяном заросло выше закопчённых труб — болтали о проклятии, но отец Вернон сказал, что всё чисто. Я не вижу причин ему не верить, однако Отто считает, будто вы можете почувствовать что-то, чего жрец не заметил.

— Ну… — озадаченно отозвалась я. — Какое же может быть проклятие после налёта эльфийской банды? Эльфы к тёмной магии не способны совершенно. Не из благости своей, разумеется, а потому что слишком ярко выраженная склонность к магии Листа и Стихий не оставляет места для Тьмы. Но хорошо, я съезжу, если Отто так будет спокойнее. Скажите, когда отправимся, чтобы я была готова к назначенному времени.

— Да вот завтра же с утра, — сир Генрих кивнул на Отто и прибавил: — надо разобраться с этим делом побыстрее, чтобы начать строительство.

— Строительство?

— Да, — Отто глянул на меня искоса. — Господин барон, оказывается, подавал прошение королю о пожаловании мне титула, и его величество прошение это подписал.

— Ещё бы он не подписал, — пробурчал сир Генрих, пытаясь растереть ногу ниже колена (для этого ему пришлось просунуть пальцы под голенище высокого сапога, но кажется, до по-настоящему больного места он толком не доставал, а распустить шнуровку то ли не догадывался, то ли не рисковал, боясь сразить присутствующих дивным ароматом). — Земля наша, люди наши — его только чернила.

— Так что ты теперь владетель Верхнего распадка? — сообразила я. — Поздравляю! Нет, правда, Отто, очень рада за тебя.

— Так рада, что теперь точно мне откажешь? — с натянутым смешком спросил он. Впрочем, мне почудилась надежда на этот мой отказ, хоть и щедро приправленная ущемлённым самолюбием.

— А теперь-то я тебе зачем? — спросила я, пожимая плечами. — С моими долгами, которые ты в случае чего унаследуешь? Ты соглашался на явно унизительный для тебя статус консорта (Меллер кривенько улыбнулся — кажется, своим званием сира-консорта он тоже вовсе не гордился) только ради возможности свободно, законно носить серебро. Теперь у тебя такой необходимости нет, потому что сир Отто из Верхнего распадка может носить хоть бриллианты. А раз обстоятельства поменялись, то и само соглашение должно быть как минимум пересмотрено, как максимум — расторгнуто.