Страница 61 из 113
Генрих хмыкнул в подушку.
— Ты же не боишься, — возразил он.
— Я не о её магических талантах, — отмахнулся Людо (левой рукой, чтобы жирные кляксы не разлетелись). — У неё долгов, как она не устаёт повторять, ещё на несколько лет вперёд. Случись что с нею, кому придётся их выплачивать? Законному супругу, разумеется. Пусть он даже будет консортом, гномов он вполне устроит в качестве наследника, с которого можно требовать выплаты оставшегося долга.
— Хм, — задумчиво отозвался Генрих, — я как-то и не думал об этом. Да и Отто, я смотрю, тоже. Но вообще, — мечтательно проговорил он вдруг, — это было эффектно, а?
— Ты про поединок?
— Ну да. Что’, интересно, Вероника за штуку такую наколдовала, которую и молнией не пробьёшь?
— Отца Вернона спроси, — буркнул Людо. — Его от этого зелёного пузыря прямо-таки перекосило. Что-то тёмное, видимо.
— Да хоть чернее души налогового сборщика, — неожиданно легкомысленно откликнулся Генрих. — Зато как действует! Над Нижними Бродами бы такое наколдовать. Заявился орочий колдун, начал огненными шарами швырять, а они в этой зелёной мути вязнут без следа… Интересно, оно только магию так глотает? Или болты тоже?
— Спроси Ренату.
— Спрашивал, не знает она. Обшипела только меня, как кошка: стихийный она, дескать маг, в отличие от некоторых. Я, кстати, и не знал, что она Колючка. Несколько лет уже знакомы, а я её прозвище в первый раз сегодня услышал.
— Ага, колючка у жеребца под хвостом, — проворчал Людо и аккуратно мазнул Генриха по пояснице.
Тот вздрогнул: мазь, хоть и нагрелась немного от руки, всё равно тёплой не стала — хранить эту отраву следовало на холоде, но при этом ни в коем случае не замораживая. Об этом Каспар особо предупредил, вручая Людо состав, изготовленный специально для наследника баронства. Всё-таки как бы тесть ни увлекался созданием крепких напитков, Серпенты всегда были знатоками именно ядов и лекарств на основе ядов. Здешние охотники и этим летом, и в прошлом году неплохо заработали, отлавливая живых гадюк, а мальчишки — крыс, мышей и лягушек змеям на прокорм. «Надо бы, кстати, — подумал Людо, — попросить у Каспара мази и для Вероники. А ей сказать, чтобы у него брала, а не у здешней травницы. Лишь бы не упёрлась, что дорого: купить — денег жалко, а бесплатно взять — ни совесть, ни самолюбие не позволят. Растереть, что ли, её разок самому, чтобы оценила разницу между работой деревенской старухи и мастера алхимии, сына Марии Рисанаторе?»
Пока что пришлось хорошенько размять и растереть поясницу Генриху. Тот уже привычно расслабился под руками Людо, растёкся, как кот на тёплой лежанке: то ли он настолько доверял фавориту, то ли без пяти минут барону и в голову не приходило, что получить стрелу или нож в спину можно не только в патруле. Впрочем, учитывая, как и Генрих с Кристианом, и их отец со своими братьями друг к другу относятся, опасаться чего-то серьёзнее матушкиного подзатыльника ему просто негде и не у кого было научиться. Возможно, сира Фрида ещё и поэтому осталась здесь: а где ещё она бы нашла место, чтобы ни грызни за титул, ни интриг, ни внутрисемейной вражды, в которой боевому магу волей-неволей пришлось бы принимать чью-то сторону?
— Полежи вот так немного, не шевелись, ладно? — Людо укрыл поясницу Генриха старым шерстяным платком, а сам отошёл помыть руки тёплой водой с мылом. — Я быстро.
— А греть оно не будет? — поинтересовался Генрих. — Я как-то привык, что у Сабины и Руты мази жгутся почище крапивы.
— Будет, но не сильно. Боль снимет быстро, растяжение должно подлечить за неделю-полторы. Ты где умудрился поясницу потянуть, твоя милость? Не мельник же и не кузнец.
— Да старшую свою неудачно на лошадь подсадил, а она у меня девица рослая и не худышка, — в заметном смущении отозвался Генрих. Ну да, сын приграничного барона не ранен в бою и не простудился, промокнув под осенним дождём, а потянул мышцы, усаживая дочку в седло. — Предложить, что ли, Гилберту, чтобы вместо десятины на будущий год для моих девчонок такую же ушастую скотинку пригнал, как для Мадлены: чтобы и смирная, и ростом заметно пониже, чем лошадь. Пусть на муле учатся ездить верхом. Сира Вероника вон рассказывала, будто кое-где женщинам на лошадях вообще разъезжать неприлично, только на мулах.
— А в Янтарном и дальше к западу, — кивнул, плескаясь в тазу, Людо, — на мулах ездят жрецы. Там считается, что не к лицу служителям Девяти скакать на лошадях, точно воинам.
— Да? Только матушке Саманте не сболтни, — усмехнулся Генрих. — Она всё сире Катрионе её двуколку простить не может, а если ещё окажется, что та использует красивую и породистую храмовую скотину…
— И как только смеет такими дорогими вещами пользоваться, негодница, — поддакнул Людо.
Он дважды намылил руки, смыл пену, вытерся стареньким, чтобы не жалко было испортить его едким запахом, полотенцем и вернулся к своему покровителю, так и лежавшему послушно носом в подушку. Платком Людо замотал его достаточно туго, чтобы толстая и тяжёлая тряпка не сбивалась, а чтобы она не размоталась и не сползла, заколол её в трёх местах булавками.
— Рубашку наденешь мою старую, ладно? — сказал он. — И дома матушку или супругу, или кого-нибудь из служанок проси, чтобы так же старым пледом каким-нибудь обмотали, а сверху надели что-нибудь, чего уже не жалко. Потому что от запаха потом практически невозможно избавиться.
— Как скажешь, — с трудом сдержав зевок, согласился Генрих. От прогревающей мази его, кажется, окончательно разморило. Во всяком случае, пока Людо готовился лечь, он уснул, и пришлось его совсем не деликатно толкать в бок, чтобы подвинулся. Он что-то проворчал, не просыпаясь, но отполз к стене, освобождая место для фаворита.
А спать с ним, как всегда, было сущим наказанием: он не храпел, но во сне обязательно вздрагивал всем телом, размахивал руками (Людо несколько раз прилетало чуть ли не до синяков), невнятно, но громко отдавал какие-то команды… Бедная сира Амелия. Неудивительно, что она всеми силами уклонялась от исполнения супружеского долга, а забеременев в очередной раз, вовсе сослала мужа в отдельную спальню. Людо, всего только фавориту, приходилось терпеть и помалкивать. Нет, с Генрихом было легко, а временами по-настоящему приятно общаться, и его покровительство Людо совершенно искренне ценил и терять его не хотел, но как же это раздражало! И не скажешь ведь ничего — как спящий может контролировать себя? Однако вставать завтра опять не выспавшимся и разбитым… Хорошо, хоть праздники позади и работы стало чуть поменьше.
— Надо было меня тоже разбудить, — сказал Генрих, заваливаясь на кухню, где Людо только ещё замешивал сдобное, но не сладкое тесто для полюбившихся гномам тарталеток. Да, не кондитеру бы их готовить, конечно, но тарталетки с мясом или с потрохами уходили влёт целыми противнями. Ещё летом пришлось научить кое-кого из девиц мариновать огурчики и мелкие луковки, а такие же маринованные оливки-маслины заказывать Гилберту ящиками: гномам они совершенно неожиданно полюбились, хотя многие люди нередко пробовали их разок и решали, что больше никогда эту гадость в рот не возьмут. В общем, Людо или Ян по очереди вставали часа в три-четыре, чтобы успеть испечь тарталетки — их ведь нужно было ещё остудить и заполнить начинкой. К полудню мальчишки-ученики грузили их в ручную тележку и везли к Орлановой Круче, и ни разу ещё не вернулись с не распроданными остатками. Те же вафли и меренги гномы покупали тоже, но больше для отправки Под Гору, детям. А вот тарталетки отцы семейств поедали сами и минимум по две-три штуки зараз, так что выручка определённо стоила того, чтобы опять прослыть упырём, который ночами не спит, а дрыхнет днём. У Марты на чердаке, ага.
— Зачем? — удивился Людо упрёку в том, что не разбудил его милость. — Ещё и пяти нет. Кто осенью, кроме поваров и пекарей, встаёт в четыре утра? Ты что, уже ехать собрался? Так темно же, а ещё грязно и дождь идёт — именно то, что нужно, чтобы в потёмках разъезжать по здешним дорогам.