Отдых и восстановление

— Не стоит благодарности, молодая госпожа.

Мы распрощались, и я поднялась на… хм… первый этаж. Впрочем, фундамент здания был вписан в склон так, что один его торец возвышался над землёй на ту самую сажень, а противоположный, в котором располагалась кухня, выходил на задний дворик уже без всяких ступенек вверх ли, вниз ли. Очевидно, чтобы без проблем хоть мешки и ящики таскать в кладовую, хоть помои и объедки выносить. Для егерей и рекрутов, кстати, теперь готовили отдельно, разгрузив скандальную тётку Тильду, которой отныне предстояло кормить только семью сеньоры и прислугу. И если кто-то думает, что её это обрадовало, то он крупно ошибается: она себя почувствовала чуть ли не оскорблённой. Хорошо ещё, что бегать в горку и обратно почти четверть лиги, причём именно в то время, когда надо готовить, она никак не успевала. А то мне говорили, что она приходила как-то вечерком посмотреть, чего там «гнумы» понаделали на новой кухне, и ясное дело, жестоко их работу раскритиковала. Не будь она так занята, егерским стряпухам наверняка пришлось бы выслушать немало интересного о своих умениях.

А ещё, кроме отопления и обустройства кухни, гномы позаботились об освещении: в холле и на лестнице горели их висячие лампы. Я не люблю запах горного масла (а кто его любит?), но приходится признать, что света от них гораздо больше, чем от факелов, копоти заметно меньше, а потёков смолы нет вообще. Внутренняя лестница, кстати, была такой же светлой и ровной, как и наружная, ведущая на крыльцо, так что рекрутам предстояло мести их, мести и мести — в ярком свете гномских ламп слишком бросался в глаза даже мелкий сор на ступенях.

Я откинула капюшон и прошла через холл, на ходу кивнув привратнику — хмурому дядьке с шрамом через пол-лица. Тот оторвался на минутку от починки чего-то кожаного и изобразил попытку привстать, но поскольку настоящим начальством я не была, дядька решил, что с меня хватит и этого. Я не возражала. Мне хотелось взобраться наконец на третий этаж, войти к себе, раздеться, высушить обувь и плащ и залезть уже под одеяло. Слишком день был длинный и богатый на эмоции. А я ещё и двое суток перед ним нервничала, прекрасно сознавая разницу в силе между мною и Ренатой. Я вполне могла и проиграть, и тогда все эти мои «Не лезьте не в своё дело!» выглядели бы истерическими воплями то ли просто неудачницы, то ли не в меру нахальной соплячки, заслуженно получившей трёпку. Это же по деревенским меркам я перестарок. А как маг, девица двадцати шести лет от роду — это даже не смешно.

Лишь бы никто не припёрся с задушевными разговорами, подумала я, подходя к своей двери. Каттен отправился обратно в Волчью Пущу почти сразу после поединка, но Бран зачем-то задержался, а Отто вообще ушёл с Ренатой — посоветоваться ли о чём-то, книгу ли попросить, не знаю. Мы с ним ни словом не обменялись после моей блистательной победы, так что он вполне мог заявиться для разговора именно сейчас, а у меня не было ни настроения, ни сил объясняться с несостоявшимся женихом.

В общем, я осторожно, словно кабинет маршала собиралась обнести, потянула на себя дверь собственной комнаты и выдохнула с облегчением: никого. Можно было ложиться спать. Главное, не забыть запереть дверь, а то как бы Отто не залил свою обиду бренди и не явился объяснять мне, как я его разочаровала.

========== Когда твою любовницу хотят выдать замуж ==========

— И всё-таки странно это.

— Странно — что?

— Что женщина настолько не хочет замуж, — пояснил Генрих.

Людо тихонько фыркнул. Взгляд Илоны, сопровождавший её «да» у алтаря, помнился ему до сих пор. Если б не желание хоть как-то защитить упрямую дуру, он бы не рискнул настаивать: жить всё-таки хотелось, пусть даже не счастливо, но хотя бы долго. А ведь Илона при этом ни дня не жила без заботы и защиты отца и деда. Собственно, по-настоящему самостоятельной жизни она и не нюхала. В отличие от Вероники, которая уже десять лет как вынуждена была барахтаться то в мутной водице, то в откровенной грязи без чьей бы то ни было помощи. И у неё это очень неплохо получалось, надо сказать. Неудивительно, что её так бесили попытки что-то ей указывать и чего-то сверх контракта требовать.

Вообще, если бы его спросили, он этот вечер гораздо охотнее провёл бы с нею, чем с Генрихом: Веронике он уж точно был нужнее после изматывающего поединка и недоверчиво-опасливых взглядов почти со всех сторон. Но Генриху и в голову не приходило интересоваться планами Людо, а приезжий кондитер точно был не тем, кто мог бы потребовать у наследника баронства, чтобы тот не мешал утешать издёрганную, измученную девушку.

Она ведь правда ему нравилась. Отнюдь не только в её талантах было дело, хотя талантами Вероника Зима, что ни говори, обладала весьма полезными. Разумеется, свет и холод в нужное время в нужном месте — это прекрасно, однако с Вероникой Людо ещё и чувствовал себя легко и свободно, как с Илоной когда-то. И как никогда не чувствовал себя со злоязыкой стервой Ренатой Винтерхорст. Рената вообще… утомляла. Он уже не чаял отвязаться от неё по-хорошему, когда заметил, как на остроухую заразу поглядывает здоровяк Хрорри. Пришлось немножко посводничать, даже поинтриговать, запуская сплетни-слухи, но своего он добился: Рената ушла-таки к северянину. И даже, слегка смущаясь, проговорила на прощание: «Я всё-таки намного старше тебя, Сахарок. Лучше бы тебе в самом деле поискать какую-нибудь ровесницу». Что ж, он поискал ровесницу, и не на деревенскую же девчонку ему было менять боевого мага Гильдии наёмников.

— У вас в замке, — сказал он, садясь на край кровати и свинчивая крышку с банки тёмного, почти непрозрачного стекла, — несколько лет жила богатая и родовитая женщина, умница и с вполне сносным — для мага — характером. И судя по тому, что младшую дочь она родила от какого-то маркиза, в молодости она точно дурнушкой не была. Тебя не удивляет, что она не вышла замуж? Только не говори, что ей не предлагали. Уверен, что предлагали хотя бы ради денег, тем более что о её дочерях было кому позаботиться.

Генрих почесал в затылке. Для этого ему пришлось чуть приподняться: лежал он, закинув руки за голову. Загорелая шея резко контрастировала с грудью и плечами, солнца почти не видевшими под неизменной бронёй или хотя бы кожанкой; и так же резко выделялись багровыми жгутами на белой коже два шрама — на плече и на боку: Феликс то ли не умел их сводить, то ли не хотел тратить магические силы на что-то, не грозившее убить пациента в несколько дней, а то и часов.

— Никогда не думал о сире Фриде в таком качестве, — признал Генрих. — Мне, по-моему, и семнадцати не было, когда они с сирой Симоной у нас появились. Так что она казалась мне тогда совсем старой, а какие могут быть любовь и брак у сорокалетней старушки?

Людо согласно хмыкнул.

— Да, — сказал он, снимая рубашку, чтобы не измазать дорогое полотно зеленовато-жёлтой жирной дрянью, которая оставляла на одежде ничем не отстирываемые пятна, — когда тебе и двадцати нет, сорокалетние кажутся глубокими стариками. Но что сира Фрида, что сира Вероника… зачем вообще нужен муж магессе? Ради детей? Так те же Голды уже который век рожают наследниц, ничуть не беспокоясь об их законорождённости. Сира Селеста тоже, как я понимаю, не плачет ночами от того, что её отец не удосужился своё отцовство официально подтвердить. Селеста из Морозной башни, дочь Фриды Ледышки и сама неслабый маг — очень ей нужен этот маркиз. Перевернись.

— Она в его замке росла, — возразил Генрих, послушно поворачиваясь вниз лицом (здорово же их там, в замке, Феликс выдрессировал, если почти уже барон при виде банки с мазью без единого звука уступает самозваному лекарю). — Вместе со сводной сестрицей. И вообще… деньги и полезные знакомства никому ещё не мешали.

— А Веронике какая польза от замужества? У Отто ни денег, ни полезных знакомств, кроме твоей семьи.

— Отто предлагал ей оставить здесь ребёнка, о котором он позаботится, раз уж ей так хочется и дальше бродяжничать.

— И не боится же он, — пробормотал Людо, набирая вонючую дрянь на кончики пальцев.