Страница 47 из 49
Остин выглядела прелестно в белом шелковом халате и шортах в тонкую полоску, в одной из моих старых футболок с V-образным вырезом, едва прикрывавшей грудь.
Отец кивнул и ответил простым:
— Да.
— Мы ждем ребенка, — тут же ответила она. — Вы... — ее глаза светились. — Вы станете дедушкой.
Я никогда не видел отца плачущим. Но старик сломался, другого объяснения не было, когда он упал на колени и зарыдал.
Может, потому что ситуация была так близка ему. Семья.
Не та, которая развалилась, а та, которая только создавалась.
И я, его точная копия, так близок к тому, кем он мог быть. Отец, которым он мог бы стать в свое время.
Вытерев слезы и поднявшись, он спросил:
— Если... если я стану лучше, можно мне помочь при родах?
— Конечно, — ответил я, не спрашивая Остин. Я знал, что она не захочет по-другому.
— Думаю, нам стоит спросить в больнице, на всякий случай. — Остин широко улыбнулась.
Отец тихонько засмеялся. Я тоже.
А потом мы оба расхохотались.
Я забыл, в каком секрете держал свою жизнь. Ото всех и, в особенности, от нее.
— Малышка, ты смотришь на бывшего главу хирургического отделения неонатальных исследований в Вашингтонском университете. В больнице университета даже есть крыло,
названное его именем. Он ушел в отставку в прошлом году.
У Остин отвисла челюсть.
— Вы, но Вы...
— Это был жестокий год, — наконец произнес отец, а потом пробормотал: — Черт, это были тяжкие десять лет. Но я могу помочь ребенку родиться с закрытыми глазами. — Он взглянул на меня. — И потом, Тэтч тоже может. Единственной причиной, почему он выбрал пластическую хирургию, было досадить мне.
— Частичная правда, — поправил я. — Мне нравится пластика. Это всегда интересно, и я не раб собственной работы, которым был ты в какой-то мере.
— И тебе нравится выводить меня из себя. — Старик обнял Остин. — В университете он был самым лучшим на своем курсе, готовый так же посвятить себя неонатологии, как его старик, но однажды Тэтч пришел домой и, наверное, увиденное и подтолкнуло его к подобному решению... — голос отца смягчился. — Что ж, в том, что он не хотел иметь с нами ничего общего, была и моя вина, не только его матери.
Остин слушала, пока я отправился доделывать кофе, который уже начал варить, когда меня прервали.
Я даже не знаю, как долго они разговаривали.
Но когда папа, наконец, ушел, сказав, что ему нужно подумать, уже практически наступил полдень.
— Ну? — Брови Остин взлетели вверх. — С чего хочешь начать?
Я вздохнул и откинулся на диване.
— Я не хочу брать его деньги. Это похоже на взятку вместо любви, потому что так проще. А это ужасно, согласна? Ему было легче выписать мне чек, чем дать то, что я всегда хотел: обнять, дать пять, что-нибудь, что сказало бы, как он мною гордится, заботится обо мне. Но он так погряз в собственных страданиях, а мне не хотелось следовать по его стопам, потому что его измена уничтожила мою маму и нашу семью. Я просто... хотел что-нибудь другое.
— Ты хотел сиськи, — серьезным тоном произнесла Остин. — Признайся.
Я расхохотался.
— Да, Остин, я хотел сиськи. Но, если подумать, за все время я был удовлетворен только твоими! Они сохранили мне кучу денег.
— Уверена, с тобой все будет в порядке, — она подмигнула.
Я потянул ее за ногу и притянул к себе на диване.
— Возможно, но, наверное, мне стоит взглянуть на них, на всякий случай. Знаешь, соски могут быть очень чувствительны во время беременности. Мне невыносимо, что ты... страдаешь, а я даже не в курсе.
— Я не страдаю.
— Думаю, я вижу слезу, — я проигнорировал ее. — Малышка, позволь мне позаботиться о тебе.
— В тебе полно дерьма.
— Дурачиться — еще один симптом чувствительности сосков. Так в учебнике написано.
— Хм-м, хранишь его вместе с фотографией Энрике Иглесиаса?
— Удар ниже пояса! — Я принялся щекотать ее.
А она начала петь во все горло, пока я не заглушил ее страстным поцелуем.
— Ты поцелуями заберешь мою боль? — выпалила она, как только я отстранился.
Я ладонью зажал ей рот.
— Хватит. — Но она продолжала петь под моими пальцами. — Хочешь «МунПай»?
Она прекратила петь, прищурилась и показала большим пальцем вниз, когда я убрал руку.
— Молодец, жених, молодец.
Жених.
Я так широко ухмыльнулся, что наверно выглядел пугающе.
Остин забралась ко мне на колени, согнув ноги по бокам от меня.
— Ты определенно выглядишь довольным собой.
— Я доволен на восемьдесят процентов.
Она нахмурилась.
— Почему только восемьдесят?
Я погладил ее по бокам, а потом начал очень медленно стаскивать ее короткие шортики, пока пальцами не коснулся бедер. — Думаю, ты знаешь, почему.
— Не-а. Без понятия.
— Ты меня убиваешь, — я скользнул ладонями под ее футболку и застонал, когда дотронулся до груди. Идеально. Чертовски идеально.
Ее стон вторил моему, когда она опустилась на мою эрекцию.
— Ладно, ты выиграл. — Она стащила футболку через голову, а потом встала и сдернула шорты.
— Вау. — Я тоже поднялся, стаскивая с себя одежду. — Это было легко.
— Что ж, ладно, — она повела плечиком. — Я знаю, как сильно ты любишь смотреть на сиськи, помнишь? Я решила, что если ты будешь всегда видеть перед глазами мои, когда трогаешь чужие, то по ощущениям это будет словно добрая старая бабушка.
— Давай оставим разговоры о бабушке, не когда мы раздеты, ладно?
Она кивнула и погрозила мне пальчиком.
— Знаешь, я думаю, с твоим папой все будет в порядке.
— Ага, — согласился я, глядя на ее живот. — Я тоже так думаю.
Глава 43
ОСТИН
Его рот.
Зачем мне вообще работать?
Секс с Тэтчем. Это моя новая профессия.
Вероятно, он просто старался отвлечь меня от новостей, потому что фотографии отца и мамы Тэтча мелькали по всем каналам.
Каждый раз, когда я пыталась дотянуться до пульта, Тэтч шлепал меня по руке и начинал целовать.
— Думай о нас. Думай о нас, — повторял он снова и снова, покрывая меня поцелуями, сжимая в объятиях и касаясь моего живота. И я слушалась.
Но время пришло.
И мы оба понимали, что нужно смотреть проблеме в лицо, следить за новостями и быть в курсе, что произойдет дальше.
Я схватила Тэтча за руку, встала с кровати и повела его в гостиную, указав на пульт.
— Они все еще наши родители, — прошептала я.
— Ага, родители, — отозвался он и включил телевизор. Шли последние новости.
Но все было не так плохо, как я думала.
Точнее, отец не выглядел виноватым. По предположениям, отношения длились несколько лет.
Я знала правду, как и Тэтч, но мы не вправе кого-то поправлять.
Были несколько фотографий его матери и моего отца вместе.
И мне становилось дурно от одной из фото, на которой он целовал ее в губы и смеялся.
На ее месте должна быть мама.
Это нашей семье полагалось быть счастливой.
Он все испортил. И ради чего?
Я до сих пор не понимала.
— Почему?
Не думала, что произнесла это вслух, но Тэтч выключил звук и взял меня за руки.
— Иногда люди делают глупости и ошибаются из-за скуки, мести или гордости, — он пожал плечами. — Ты можешь никогда не узнать причину, я знаю, тебе больно это слышать, но когда я порвал с тобой... — Я открыла рот исправить его, но он покачал головой. — Когда я порвал с тобой, я не назвал тебе причину. Я думал, что защищал тебя, но теперь знаю правду. Ты можешь никогда не узнать правду о моей маме и своем отце, но знай — тебя больше никогда не предадут.
На глаза навернулись слезы.
— Я знаю.
— Я серьезно, Остин, — он крепко держал меня. — Я никогда не изменю тебе. Я хочу, чтобы эти отношения строились на тесной связи, хочу настоящую семью. Я хочу любви.