Одержимость

Мюррей Франклин владел положением. В самом деле, владел. Он удерживал внимание толпы, кидался меткими язвительными шуточками и создавал впечатление того человека, с которым хочется смеяться, но не быть объектом насмешки.

»…Покажем этот клип в последний раз».

Салли захлопала с остальными. Она увидит то, чем так гордился этот странный Артур (хорошо, что он был настоящим, а не плодом ее Готэмских фантазий!); о чем все говорили.

Свет в студии погас, все сконцентрировали внимание на экран. Артур смеялся. Истошно. Как в первую встречу. Не смешная шутка. Они выставили его придворным шутом. Он не понимал об этом.

Салли посмотрела по сторонам, на лица людей, что собрались сегодня в этой студии, возможно, зная гостя программы. Они смеялись над ним, парочка рядом обменивалась комментариями в духе: «Ну и болван».

«Джокер».

Софиты вспыхнули. Это был не Артур, не тот зажатый любитель уродливых курток, только его новое альтер эго — славный малый Джокер. Он вошел в студию пританцовывая, словно бросая вызов собравшимся, никакого стеснения, никакой неловкости за собственное поражение.

Салли ему завидовала и продолжала хлопать. Табличка не угасала.

От его смеха хотелось закрыть уши руками. Как и от несмолкаемого залпа аплодисментов.

— Тук-тук.

Она проворачивала эту шутку с мамой в детстве.

«Тяжелые деньки выдались с тех пор, как… как я убил тех парней».

Салли зачарованно следила за тем, как движутся его губы, как вылетают эти страшные слова. Толпа освистывала его.

«Они были ужасны. Все ужасны в последнее время. Если бы я умирал, вы бы перешагнули, вы даже не замечаете меня».

Ей показалось, что в эту минуту он взглянул на нее, нашел ненавистное лицо в толпе. Райан вжалась в пыльное кресло. Все, все до единого воспоминания стали очень яркими, если в них участвовал мистер комедиант. Вот они у аптеки, в кафе, у студии (где же он там работал?), в больнице, курят рука об руку, лежат на кровати бок о бок, она отворачивается, когда он нависает над ней, закрывает глаза и не может ответить на этот влажный поцелуй, впопыхах уходит, говорит, что не может. Без причины. Просто Артур. Артур Флек, которого она не замечала, сделала личным шутом.

Весели меня, Артур!

Сегодня я опять страдаю по бывшему мужу, Артур! Давай, избавь меня от этого! Давай выпьем кофе, потрахаемся, покурим, лишь бы на зло ему! Бывшему мужу, Джону Райану, которому наплевать, как мне на тебя.

«Что вообще творится на улицах? Там люди просто орут и кричат друг на друга. Никакой цивилизованности!»

Орут и кричат. Перешагнули бы через меня. Сколько раз она спрашивала саму себя, что произойдет после смерти? Что станет с ней, бедной и несчастной крошкой Сал?

Салли вспомнила первый день в Готэме. Не самый первый, а сейчас. Очередной день мусорной забастовки. Таксист чуть не сбил какого-то клоуна. Джокера.

Она чувствовала, как заледенели ладони, как бьется сердце, а во рту предательски пересохло. Что-то должно было произойти, такой монолог, не диалог, должен был подвести какую-то черту.

Пугающая близость неминуемого, очарованность этой кровавой улыбкой. Почти навождение.

«Вы ужасны, Мюррей», — прозвучало как приговор, смертельный диагноз, для которого никогда не найдется лекарства.

«Ты получишь то, что заслужил», — не срывая залпа оваций, на выдохе, точно прыжок в пропасть:

выстрел.

Табличка «аплодисменты» больше не горела ни для кого.

Люди ринулись в рассыпную спасать свои шкуры, спасаясь от возмездия, которое должно было настать их божьей карой.

А Салли больше ничего не видела. Только его.

Сгустки алой крови стекали по панелям, в голове телеведущего зияла дыра, наверное, как та, что у тридцать пятого президента США. Она могла бы собрать кусочки его мозга, в котором никогда не уложится больше то, что какой-то шутник, нелепый Джокер, может прийти в студию и застрелить его, самого Мюррея Франклина.

Она поднялась со своего места, слыша, как кровь стучит в висках; хотела было быстро спуститься вниз, коснуться этих брызг на белом гриме. Они были так прекрасны, хотелось испробовать их на вкус.

Джокер (Артур так не мог!) буквально прожигал ее насквозь с той же усмешкой, с которой всадил пулю в любимого телеведущего; словно задавал вопрос: «Страшно? Почему тогда такая серьезная?».

Салли сделала несколько шагов вниз, ждала, что он протянет руку, проделает круг неуместного вальса, вложит совсем не женский пистолет в маленькую ладонь, предложит перестрелять к черту всю студию. Сделается такой же чокнутой в глазах окружающих…

Арлекиной.

========== Часть 8 ==========

«Здравствуйте, Салли».

«Здравствуйте, Хайд. Доктор Хайд».

***

… Все застыло (включая всемогущее время, что старило зеркала), перестало существовать и стало таким незначительным. Хотелось, чтобы этот момент длился вечно.

Салли попала к Хайду в Аркхем минувшей осенью. Джон сказал, что не в силах больше выносить это помешательство, нездоровую одержимость.

Не было ни танца, ни прощального поцелуя, ни становления правой рукой великого и ужасного мистера Джея (Хайд говорил, что не следует упоминать его полное имя). Копы ворвались слишком быстро, а за ними и медики, накрывшие тело Мюррея Франклина.

Когда все стихло, она спустилась вниз, хотела было провести длинную вертикальную линию, повторить струю крови из головы телеведущего… К ней подошел один из копов, бегло осмотрел на повреждения, а после выпроводил за дверь студии, натягивая ярко-желтую ленту.

Она едва не забыла сдать сто двадцать второй номерок и собиралась запахнуть полы пальто на улице. Вспышки фотокамер отражались у входа.

Журналистские суперкрысы хотели сделать парочку фото на память, для утреннего репортажа. Может, успели и тело Франклина запечатлеть, если его не вывезли через служебный вход, что был завален мусорными пакетами.

В темноте легко спутать труп и гниль. Кинуть в катафалк не то, а после сенсационный репортаж о теле великого ведущего на задворках студии.

Джон ждал ее у студии за ограждением, а заметив у входа, подался вперед. Он ждал ее! Он крепко прижал ее к себе, зажал лицо между ладоней, целовал, словно Салли могла раствориться, точно мираж. Она так нуждалась в этом…

Но не сейчас.

Джон ничего и слушать не хотел. Никаких возражений. Она вернулась домой (долой меблированные студии!), снова завтракала, ощущала жар чужого тела рядом, вдыхала удушливый парфюм, осевший на тонких наволочках. Джон сказал, что когда-нибудь выкупит кольцо для нее, возможно, когда она перестанет болеть.

Его кузина посоветовала Хайда, который принимал в Аркхем за неимением офиса. Он брал баснословные деньги за то, что пудрил мозг.

Салли же подумывала о том, как бы пересечься в одном из лифтовых холлов, многочисленных коридоров с Джокером. Она так хотела восторженно поговорить о произошедшем на шоу Франклина. О том, как заметила в нем родственную душу, открыла в нем то, что следовало бы увидеть еще в первую встречу.

Не Артур, Джокер.

Новая иллюзия, новый мифический герой.

Джона уволили за длительную пьянку пару месяцев назад. Пару раз Салли подумывала его придушить. Он вылеживался на кровати, выстраивал пустые бутылки, точно болельщиков на трибуне, постоянно пил и никогда не закусывал.

«Я плачу за твои сеансы, психопатка, — выплюнул он в тот момент, когда Салли забрала из рук начатую бутылку коньяка. — У тебя с головой проблемы, не у меня».

Она пожаловалась Хайду, что хочет убить бывшего мужа. Мозгоправ провел параллель с Артуром, подсознательным желанием оказаться в подобной камере с альтернативным диагнозом.

Салли знала, что у нее не будет сил на убийство. Может, в октябре и смогла бы и план провернуть, и остаться без угрызений совести. Видите ли… Барбитураты, алкоголь и психическое расстройство искромсали ее сознание. Она потеряла способность отличать фантазии от реальности, стала забывчивой и так далее, и тому подобное. Салли слушала это каждый раз в новой клетке старого дома, который некогда был единственным раем на земле.