Страница 7 из 9
Но общество не спешило поднять бокалы.
– А зачем же здание крушить? – спросил Крылов. – Зачем во время эпидемии дробить фундамент?
– Вероятно, ликвидация инфекции… – неожиданно свистящим голоском произнёс приглашённый свидетель, он же юрист-консультант.
…В углу у камина сидел, принюхиваясь к запаху баранины, Юсси. Ибо в центре стола стоял пятилитровый чугунный казан с бурятским пловом.
Над ним колдовала Динара.
– Сытый голодного не разумеет, – ещё раз решил разрядить атмосферу отставной директор Дома композиторов. – Приступим?
– Наш плов надо накладывать в тарелки осторожно, – назидательно говорила авторша блюда. – Его ни в коем случае нельзя перемешивать… Ни когда готовишь, ни когда угощаешь. Иначе рис не будет похрустывать на зубах. И это будет уже не бурятский плов… А просто рисовая каша с мясом.
Сергей, высоко держа в руке полиэтиленовый пакет с яркой эмблемой какой-то импортной фирмы, встал и коряво сымпровизировал:
И он вынул из пакета купленную в супермаркете Зеленогорска (Терийоки) финскую «рябиновку». Вот в чём, оказывается, был его замысел.
– Эх! Рябиновая-рубиновая! – крякнул тоже в рифму гость с птичьей фамилией.
Крякнул как каркнул. Строгому Юсси это не понравилось и он коротко, но чётко тявкнул из своего угла.
– На ваш привет у нас есть ответ! – это вскочил и вступил в поэтический конкурс Петрович.
Он подбежал к дверце просторного стенного шкафа из чёрных брёвен и стал одну за другой доставать бутыли разной (иногда странной) формы – цилиндрические, пирамидальные, прямоугольные, шарообразные. Все они были заполнены золотистым яблочным самогоном – а-ля кальвадос. Результат его годичного труда в штате Союза композиторов России. Каждый сосуд Петрович сопровождал словами:
– За всё хорошее против всего плохого!
На некоторых бутылках были видны клочки бумажных наклеек с названиями давнего содержимого.
Человек с птичьей фамилией вдруг напрягся, выхватил одну из бутылок и словно прокукарекал:
– Яд!
На бутылке тёмно-синего стекла, действительно, отчётливо виднелась фабричная рельефная надпись по-латыни «VENENUM».
В охватившем всех волнении никто не заметил, как возле стола появился старый настройщик Пётр Ильич Залесский, уже не в белом халате, а в сером фланелевом сюртуке, при шёлковом чёрном галстуке и с набриолиненной по старым понятиям седой головой.
– Прошу извинить меня за опоздание… Что вас всех взволновало?
– Яд! – раздалось сразу несколько голосов.
– Ничего удивительного… – он усмехнулся. – Это же бывшая финская аптека. Никакой не «Маннергейм», а просто загородный дом провизора Яксиляйнена.
Юсси тявкнул, приветствуя своего доброго знакомого.
– Вот и Юсси согласен, – засмеялся Пётр Ильич. – Я думаю, Ян Аркадьевич как здешний юрист сие подтвердит.
Эти слова старик обратил к человеку с птичьей фамилией.
– А как же! – каркнул тот и, глядя на окутанный ароматными парами плов, сглотнул. – Ну, начнём?
Всё общество, наконец, обратилось к плову Динары, миниатюрным калиткам Кирсти, финской «рябиновке» Сергея и яблочной настойке Петровича, которую, тем не менее, никто не рискнул попробовать, глядя на аптекарскую злополучную посуду.
Между тем старик Залесский вынул из заднего кармана брюк плоскую серебряную фляжку и спросил:
– Может быть, кто-нибудь пожелает кагора?
– Кто-нибудь пожелает… – откликнулся Иван Крылов.
…Здешние белые ночи гораздо светлее петербургских. Сергей и Иван бодрствовали в номере архитектора.
Сергей диктовал, сидя в поношенном кресле и глядя в свой гаджет.
Иван, стоя возле рояля и разложив бумажки на блестящей чёрной крышке инструмента, записывал в блокнот-дневник.
– Начнём со страшилищ?.. – предложил композитор. – Туонела – сторож земли с железными зубами и тремя сторожевыми псами на каменных цепях.
– По-нашему получается «туннель»… Хорошо-то хорошо, но уж больно тяжело… Не годится… Недосуг…
– Укко – гром небесный. Радуга – его стрела, он рычит как Илья-пророк.
– Это может пригодиться.
– Випунен – древний великан, сросшийся с землёй. На бороде его растут осины и ольха, на зубах – сосны.
– Его на лесозаготовки… Недосуг.
– Накки – водяные люди с копытами, Пиру – лесной демон, Кехно – вроде нашего чёрта, Лемпо – дух неудачи, Калма – смертная сила…
– Давай кого-нибудь подобрее… – пошевелил усами зодчий.
– Пожалуйста: Саунатонту – чистый дух бани, Пара – добрые духи, приносящие молоко и деньги, Тампо, Миэлукки, Мяте – добрые хозяева лесов, маахисы – подземный народ.
Они ходят вверх ногами по обратной стороне земли и считают, что если перевернуть одежду наизнанку, то левое станет правым и наоборот. Полезный, кстати, совет.
– Маахисы! Интересная публика…
– Запомни… На всякий случай.
– Ну, а кто такой Вяйнямёйнен, тоже наш знакомый из того директорского шкафа? – смеясь, спросил Иван.
– Он добрый… Музыкант, певец, смастерил кантеле (по-нашему – гусли), добыл огонь… У него есть брат – Ильмаринен, кузнец, фигура непростая, если почитать «Калевалу»…
– Ну, а наших ты выписал?
– Раз-два и обчёлся… Баба-яга да Кащей Бессмертный, упыри да оборотни, шишига с мокрухой, Чудо-юдо, аспид и леший, ну ещё Змей Горыныч и кикимора… Небоязливый какой-то русский народ.
– Или не наблюдательный… Серёга, а мы не запутаемся во всей этой фольклорной публике?
– Я тебе ещё не сказал главного, – Сергей понизил голос. – Финны, когда начинают строить дом или сарай, или овин, или амбар, или дачу, или – важнее всего – баню, закладывают в угол под камень фундамента не просто монету, как водится у нас, а солидный клад… Или ценный предмет – какую-нибудь вещицу… Блюдо… Топор… Меч… Это плата лесным духам за землю… Соображаешь?
Иван задумался, теребя усы.
Сергей вынул из кармашка клетчатой ковбойки плоскую коробочку:
– Ну что?.. В шахматишки?..
В это время гаджет в его руке затрепетал. Он приложил мобильник к уху.
– Серёжа, – раздался тихий голос Кирсти. – Я не поняла, где ты будешь ночевать?..
…Единственная дачка рядом с домом, в которой жила повариха Кирсти, не лишилась музыкального инструмента. Она не отдала пианино цыганам-санитарам.
– Твой прошлогодний «Опус 12» я выучила ещё зимой. Ты его помнишь?
– Давай попробуем, – сказал он…
Он сел за инструмент, она взяла скрипку.
…Просторный лесной участок вокруг Дома творчества, далёкого от города, был тем и хорош, что в нём царила драгоценная тишина, такая нужная для музыкального творчества. И вот серебристый воздух белой карельской ночи был нарушен, завибрировал…
…В своей девичьей постели проснулась музыковед Тургенова. Какофоническое, атональное сочинение ей показалось интересным, свежим и загадочным… Загадка была в необъяснимом появлении этих звуков в лесу среди светлой ночи. Кто это?.. Где?..
…Юсси при звуках «Опуса 12» подошёл к окну, но повёл себя тихо, потому что тугоухий хозяин-архитектор крепко спал…
… А в глубине парка, возле огромного куста цветущего шиповника, единственного среди многочисленных сосен и ёлок, стоял Яков Симонович Лянин, знакомый нам по пограничной заставе, уже без полиэтиленового плаща – но с дисталкером (двухкозыркой) на голове, в твидовой тройке, сорочке со стоячим воротником и с пёстрым, в горошек, галстуком-бабочкой.