Страница 6 из 11
Говоривший уже практически визжал, ругаясь как сапожник, когда бледная как мел Рей подскочила и дрожащими пальцами обрубила звонок. Она упала на стул и беззвучно разрыдалась, спрятав лицо в ладонях. Бен щёлкнул переключателем на пульте: стараниями одного гениального технаря-умельца чередование эфирного вещания и трансляция музыки на их радио можно было сделать автоматическим. Он поднялся, погладил Рей по голове. Сел рядом с ней, положил руку на колено в успокаивающем жесте и заговорил, зная, что «Лунная соната» в приёмниках слушателей затихнет и вся их сегодняшняя аудитория услышит то, что он намеревался сказать:
— Прежде всего, хочу попросить прощения у наших слушателей, что им пришлось выслушать такую отвратительную сцену. Наше радио штрафуют за брань в эфире, и если вы хотите продолжать слушать нас, прошу воздержаться от высказываний, — он глубоко вздохнул и сжал коленку Рей. — Теперь по сути обвинений…
Бен усмехнулся:
— Я всем квирам квир, ведь до тридцати лет я был девственником.
Бен сделал многозначительную паузу, а Рей охнула и медленно отняла руки. Вытянувшееся в крайнем удивлении лицо, покрасневшие щеки в блестящих дорожках слез, глаза что плошки… Бен грустно усмехнулся: его каминг-аут стоил этого зрелища. Глядя Рей в глаза, он продолжил:
— Как правильно отметила Рей в начале эфира, я заменял секс музыкой. И уже не надеялся встретить того, кто разбудит во мне страсть. Но, как я уже говорил, год назад я встретил такого человека. Долго ходил вокруг да около, вёл себя так, что Бетховен бы мне лично в ухо засветил за мудачество. Но я действовал подобным образом, потому что боялся собственных чувств. Боялся зависимости, и привязанности, что росли с каждым днём. Я надеялся, что это помешательство, что оно пройдёт, что музыка, моя верная подруга, излечит меня. Но искать лекарство от любви то же самое, что пытаться вылечить гомосексуальную ориентацию. Это невозможно, травматично, жестоко, опасно.
Рей тяжело задышала, сухо сглотнула, глядя на него во все глаза.
— Но я не сказал, что сегодня я наконец сделал первый шаг. Все было неправильно, совсем не романтично и грубо, о чем я страшно жалею, — Бен убрал руку с колена Рей, но не отвёл взгляд. — И мне остаётся лишь надеяться, что мои чувства хоть немного взаимны, и что я буду прощён.
Рей улыбнулась радостно. А Бен взял ее руку и прижался губами к самому центру ладони. Осторожно, чтобы не чмокнуть громко в микрофон.
— Гм, — Рей кашлянула. Она пялилась то на лицо Бена, то на его торчащий из ширинки и по-прежнему готовый член. Наконец собралась с мыслями, проговорила:
— Как думаете, квир-братья и квир-сестры, простит мистера Соло его краш?
И сама провела пальцами по его члену, ощупывая, оглаживая.
— Пора бы и мне совершить каминг-аут, — вздохнула. — Дело в том, что я не могу однозначно сказать о себе, квир я или нет. В детстве меня здорово напугал насильник. Я вырвалась и убежала, но с тех пор не слишком доверяла мужчинам, особенно наедине. И в Лондоне я познакомилась с классной квир-парой, когда искала себе жилье. Я тогда думала, что мой диплом театрального критика хоть кому-нибудь нужен. Но докатилась до второго помощника гримера в захудалом театре. Нет, я не скажу где!
Бен вслух рассмеялся:
— Твой профессионализм вызывает уважение, — сказал, и сделал вид, будто мастурбирует.
Рей поперхнулась и дико покраснела.
— Короче, это были женщина-мим и транс-акробат, фтм.
— Что такое фэ тэ эм? — переспросил Бен.
— Женщина в мужчину, стыдно не знать, — хмыкнула Рей и опустила руку на его член, сама начиная двигать ладонью.
— И… что. дальше? — Бен мучительно закашлялся.
— Я живу с ними и спала с ними. Мне понравилось, но так уж вышло, что я не знаю, привлекают меня мужчины или нет, — Рей проговорила это с самым невинным видом, наклонилась и обвела языком влажную головку члена. Распрямилась: — Не пробовала еще!
— А… у нас звонок, — проговорил Бен. Он не верил своим ушам и глазам. Дерзкая девчонка оказалась почти что лиственницей, тьфу, девственницей, да еще и с дипломом критика!
— Хватит уже болтать, — заорали нетрезвые мужские голоса, — пьесу про секс хотим! Трахаться! И культурки!
Бен отключил звонок.
Рей привстала, не потрудившись оправить свою уже изрядно помятую их общими стараниями пачку, и принялась что-то увлечённо искать в его музыкальной подборке. Бен удивлённо вскинул бровь: её пристрастие к его личным вещам теперь его забавляло. Он легко смог представить её в своей рубашке, на кухне у себя дома. А потом в его футболке и боксерах в своей кровати. Бену почему-то вдруг показалось, что именно её, Рей, его дому всегда не хватало. А его вещам не хватало её запаха…
Он совсем отвлёкся и так размечтался, что не заметил, как сменилась. Циклы сонат Бетховена «К далекой возлюбленной», — безошибочно определил Бен. Рей пощелкала переключателями на пульте, и теперь микрофон снова был в эфире одновременно с музыкой. Она подалась вперёд и легко коснулась пальцами его волос. У Бена от макушки до кончиков пальцев ног словно электрические разряды пробежали. Рей провела ладонью по его щеке и села напротив. Было видно, что она немного нервничает. Она откашлялась и заговорила, глядя вроде на Бена, но скорее куда-то внутрь себя.
— Незадолго до своего отъезда в Лондон, я написала пьесу. В тот день в нашем городе была акция «Ночь музеев», и я бродила всю ночь по городской галерее искусств. И в одном из дальних залов я наткнулась на портрет мужчины. Всего лишь набросок на клочке бумаги — акварелью. Я подошла поближе рассмотреть, узнать кто автор. Но табличка куда-то пропала, а разобрать авторскую подпись у меня не вышло — размашистые закорючки были явно не на английском. Но я об этом быстро забыла, ведь глаза мужчины поразили меня в самое сердце… В этих глазах было столько страсти, но сдерживаемой. Словно некое тайное знание довлеет над ним, некая ответственность, невыносимая ноша… А он изо всех сил держится за неё, мечтая освободиться. Это противоречие, надлом… Я смотрела и смотрела, силясь разгадать его, понять… — Рей склонила голову, и печально улыбнулась, видимо, вспоминая.
Бен успел заметить, как по её щеке скатилась одинокая слезинка. Но Рей провела по лицу ладонью и продолжила, подняв на него глаза:
— Я всю ночь просидела у этой картины. Представляла, как заговариваю с мужчиной с картины, и что он мне отвечает. Рассказывает о себе. А я его понимаю. Как никто другой понимаю. Что я могу хоть на единое мгновение освободить его от бремени, которое он несёт, и освобождённый он вознесет саму меня… — Рей снова осеклась, мучительно покраснела, украдкой взглянув на Бена.
Похоже, она ожидала смешка или подначки, но Бен смотрел на неё во все глаза. Окружающий мир, радио, даже музыка перестали существовать для него: больше всего на свете он хотел услышать продолжение. Видимо, Рей поняла это без слов, потому что нервно улыбнулась, теребя подол своей пачки, и продолжила:
— В ту ночь я написала моноспектакль, состоявший из реплик только одного участника диалога. Так, словно лишь я могу слышать и видеть своего собеседника. Разговор с невидимым собеседником заканчивался сексом, — Рей осеклась, — моей стороной секса, если можно так сказать. На экзаменационной читке меня завалили. — Она криво ухмыльнулась и пожала плечами. — Назвали пьесу бредом, а мне посоветовали не сублимировать синдром недостатка секса в текст.