Страница 25 из 27
Глава 8. Смерть отличникам!
Я обожала учиться. И, когда любишь то, чем занимаешься, всё даётся легко, со внутренним восхищением и радостью. Меня не всегда понимали однокурсники. Особенно те, кто пришёл в училище после 10 классов школы, т. е. те, что были постарше.
– Тебе что, больше всех нужно? Подумаешь, отличница вы искалась! – насмешливо говорили мне. – Тебе непременно нужно быть лучше всех?
Я не понимала, о чём они говорят и чего, собственно, от меня хотят. Мне было всё равно: я никому не приношу никакого вреда, преподаватели относятся ко мне с уважением, у меня есть Софочка с Женей, есть и другие друзья на курсе, с которыми мне интересно. Да, я люблю ходить в филармонию на концерты, прихватив из библиотеки ноты тех произведений, которые будут включены в сегодняшний концерт. Нам не говорили приходить с нотами. Это была моя инициатива. Я вдруг поняла, что мне интересно прослеживать живую исполняемую музыку по нотам. И однажды…
Все теоретики пошли на скрипичный концерт Бетховена № 2. Я предварительно запаслась нотами, Софочка с Женей – по бокам, пришли вовремя, сели на свои места, ждём. Нас, пришедших на концерт в филармонию, было человек восемь. Среди них – главная забияка в мой адрес – Лорка Лёгенькая, худая, с парой волос и со ртом, полным вежливого изобретательного яда. Лорка со своими подружками сидела на ряд впереди. Концерт вот-вот начнётся, последние слушатели рассаживаются по своим местам. И вдруг Лариса поворачивается ко мне и очень вежливо, с неожиданной приветливостью на миловидном лице, говорит:
– Дай на минутку ноты концерта. Я хочу на кое-что взглянуть.
Я долго не думала и с готовностью дала ей взглянуть на то, что ей было интересно. Она открыла сборник и что-то там высматривала, листая страницы, как книжку с картинками. Но когда, наконец приугас свет и открылся занавес, обнаружив симфонический оркестр во всей красе, я тронула Лоркино плечо и попросила ноты назад. Но не тут-то было! Ехидно усмехнувшись, слегка повернув голову в мою сторону, она тряхнула белесыми кудряшками и, проскандировав мне в лицо: «Смерть отличникам!» – приподнялась и уселась поплотнее на мои ноты.
В советских залах публика, уважительно относящаяся к исполнению и исполнителям, никогда не позволяла себе производить какой-нибудь шум в зале. И, если таковое происходило, то источник беспокойства немедленно удалялся. Я попробовала бороться за свои ноты, пробовала взывать к Лоркиной сознательности. Софочка и Женя пытались поддержать меня, но на нас зашикали рядом сидящие слушатели, и моя попытка восстановить справедливость попросту провалилась. Я пробовала убедить Лору в паузах между частями концерта, но поняла, что мои потуги получить ноты назад безрезультатны и доставляют моей ненавистнице огромное удовольствие.
Ноты я получила назад тут же в зале, чуть только закончился концерт:
– Держи, отличница, – только и сказала она, хихикая со своими друзьями.
– Собака на сене[37], – только и сказала я ей в ответ. Рядом были люди. Они были под впечатлением от только что прозвучавшей музыки, как, кстати, и я сама. Не хотелось сразу и здесь погружаться в трясину чужой глупости.
Но это был урок, который показал мне, как низко и подленько может упасть человек, разъедаемый бесконтрольной, а, может, и осознанной завистью. Есть время кидаться в бой за справедливость, а есть время удержаться от сражения в силу обстоятельств. Люди разные, как и причины их поведения, и надо быть готовой к любой ситуации, сумев найти правильное решение к каждой из них. Где и как этому можно научиться? Да! Есть о чём подумать четырнадцатилетнему человеку…
Лорка Лёгенькая с тех пор стала мне понятной. Это очень хорошо, когда понимаешь негативизм людей, с которыми сидишь за одним столом. Сюрпризов меньше, и их предсказуемости больше. Моё доверие к ней свелось к нулю на все оставшиеся годы наших контактов. А они, наши контакты, были и потом.
Я позволю себе убежать в будущее, на несколько лет вперёд. Лора вышла замуж за моего консерваторского друга Сашу Сокола. Нас было трое друзей-единомышленников на курсе: Саша Сокол, Саша Ровенко и я. Это была творческая дружба с двумя очень талантливыми, притом с каждым по-своему, Сашами. Мы были близки по духу нашего отношения к изучаемому материалу. Мы любили то, чему посвятили себя, без зависти и глупых девчоночьих выпадов. Мы втроём писали наши дипломные работы по разным произведениям Игоря Стравинского под руководством Георгия Вирановского, молодого блестящего педагога-музыковеда.
Дружба с Сашей Соколом сгладила конфликтность отношений с Ларисой, ставшей Сашиной женой. Мы ходили в гости друг к другу, дружили семьями и привязались к их маленькой дочке Инге.
Перед самым отъездом в США (1978 год), в период, когда мы уже паковали вещи, однажды без звонка пришла к нам в дом Лариса. Я пригласила её войти, извинившись за беспорядок. Войдя в нашу комнату и оглянувшись по сторонам на наши сборы, она вдруг начала свою речь, наполненную злым шипением и нецензурной грязью:
– Я знала, что вы сматываете удочки и уносите отсюда ноги подальше. Я пришла убедиться в этом. Вы предатели и подлецы! В шею вас надо гнать отсюда. Жиды проклятые!
Я остолбенела от её ядовитой ярости. То она орала во всё горло, то переходила на гнусный, брызгающий слюной полуголос, швыряла попадающиеся под руку предметы и, наконец, собрав всю свою слюну, идущую от сердца, швырнула мне в лицо горячий, мокрый, полный патриотической ненависти плевок, хлопнула дверью, и больше я её не видела.
Мы были заняты отъездом. Времени выяснять с ней отношения не было, да и незачем. Мы покидали зараженный антисемитизмом советский народ навсегда.
Знал ли Саша об этой выходке жены? Неизвестно.
Года через три после этой пламенной речи Лариса затеяла ремонт в своей квартире. Живя в России, мы все, или многие, стараясь сэкономить, делали ремонты квартир своими руками.
Стараясь открыть банку с краской, она поставила её на огонь. Банка взорвалась, горящая краска расплюхнулась в разные стороны и окатила Ларису с головы до пят. Она скончалась в госпитале от жутких ожогов…
Не знаю подробностей Сашиной личной жизни, но, пока пишутся эти строки, Саша стал большим музыкальным лидером, общественным деятелем, музыковедом с рядом научных работ и ректором Одесской консерватории, в которой мы когда-то вместе учились.
Было бы очень интересно встретиться с ним через столько лет! Я могла бы послать ему e-mail. Но что, спрашивается, мы можем сказать друг другу? Обо всех его научно-музыкальных достижениях немало написано в интернете. Смогу ли я объяснить ему свои достижения? И нужно ли? О том, что сегодня, по-прежнему любя и уважая классику, я обожаю еврейские нигуним? Я перекладываю для детского фортепианного исполнения еврейские песни, внушаю детям влюблённость в еврейскую музыку и пытаюсь объяснить, чем сделаны еврейский колорит и задушевность еврейской мелодики. Классику, её лучшие образцы, мы тоже играем. Но… Появились и другие, еврейские, приоритеты.
Разве сможет Саша Сокол, ректор Одесской консерватории, заслуженный… и научный… понять меня и влюблённость в моё Золотое Еврейство с высот своего Олимпа? Это и есть моё самое большое достижение за годы, прожитые здесь, и никто из людей, оставленных за спиной, даже такой образованный, как Саша, никогда не сможет этого понять.
– Благословлён Ты, Господь, Б-г наш, Владыка Вселенной, за то, что Ты, по великой милости своей, не создал меня неевреем!
– Барух Ата Адонай Элохейну Мэлэх Хаолам ше ло аса ли гой!
Глава 9. Мы выбираем, нас выбирают
Когда приходит романтический возраст, когда нам так важно нечто большее, чем просто дружба, когда вдруг вспыхивает румянец и хочется рассмотреть предмет своего интереса через опущенные ресницы, хорошо бы знать, как надо или не надо, что можно, а что нельзя, куда направить свои шаги, чтобы избежать ошибок и бед, не создавая проблем ни себе, ни другим. А если не знаешь, то надо это знание раздобыть. От тех, кому доверяешь и кем дорожишь. А если такого мудрого авторитета у тебя всё-таки нет, тогда готовься: тебя твёрдой рукой будет учить единственно мудрый Учитель, имя которому – Жизнь.
37
«Собака на сене» – пьеса Лопе де Вега (1562–1635). Собака на сене – идиома. Означает: сам не воспользовался и другому не дал. Собака сена не ест и других к нему не допускает.