Субботней халы аромат

Глава 6. Музыкальная школа и училище

Далеко за спиной осталась моя певунья-скрипочка. Забыла я о ней, как о кошмарном сне. Мы привезли из Баку купленное с Бориной помощью высокое чёрное пианино – гордый дефицит отечественного производства, и моё музыкальное образование после переезда из Баку пошло вперёд в музыкальной школе № 2. В той самой, что на Тираспольской улице.

Думаете, меня не заставляли заниматься? Заставляли, заставляли. Думаете, маленького Моцарта или Бетховена не заставляли? Тоже заставляли. Именно потому и смогли они блистать в столь нежном возрасте. Четырёхлетний Моцарт колесил по Европе с публичными концертами, вдохновляемый (читай, с любовью заставляемый) своим отцом. А отец юного Бетховена, зная, что мальчишка блестяще одарён от природы, даже лупил сына и запирал его в чулан, когда был недоволен его успехами.

Таких завидных талантов у меня не было, были просто способности. И меня никто не избивал, выбивая из меня гения. Моя золотая, любящая Мама просто держала контроль за моим временем, приучая работать, стремиться и чего-то достигать. Спасибо ей за терпение и такт, за то, что держала меня занятой и уберегла мои мозги от пустоты.

Но тогда, когда была ребёнком, я и глупенькие слёзы лила, и губки дула, и изобретала свои маленькие способы обхитрить бдительную Маму. Дети есть дети во все времена и на любой земле.

Помню, как однажды утром, ещё до завтрака, мне было сказано позаниматься игрой на пианино, пока Мама готовила нам завтрак. А я, умница-разумница, говорю ей цитатой из басни Стрекоза и Муравей, которую знала наизусть:

– Ах так?! – возмущённо воскликнула Мама. – Умница какая! Стихотворение в школе выучила! Это всё, что ты в нём поняла? Без завтрака заниматься не хочет! Я иду на кухню и всё время, пока я там, буду прислушиваться, звучит пианино или нет.

«Делать нечего. Надо заниматься», – решила я. Мамин голос прозвучал серьёзно и убедительно. Я не на шутку испугалась. – «Ещё, чего доброго, без завтрака останусь».

Я уселась к пианино, поставила на подставку для нот интересную детскую книжку, приготовила музыкальный сборник пьес, чтобы прикрыть книжку в случае, если услышу мамины шаги, и начала без остановки громко практиковать гаммы. Время идёт, гаммы бодренько звучат, зарабатывая завтрак, а мой палец время от времени листает страницы любимой книжки о приключениях пионеров в летнем лагере.

Давно это было, но тот факт, что я, взрослый человек, до сих пор помню этот крамольный эпизод, да и описываю его с улыбкой, говорит о том, что эта маленькая хитрость по-прежнему для меня как-то важна как детский опыт.

Моя милая Мама добилась-таки своего. Заставляла, наставляла, контролировала, сидела рядом и дождалась: мне самой стало интересно учиться музыке. Во мне проснулось то, что должно было проснуться: музыка стала для меня самым важным и любимым делом. Я крутила наш патефон, по сто раз слушала на скрипуче-шипящих пластинках романсы Чайковского, народные песни, арии из опер в исполнении Козловского, революционные песни – всё подряд, что было собрано в большой коробке семейной коллекции. Не помню, куда задевался наш старенький патефон, но благодаря ему у меня развивалось умение слушать и понимать язык и образность музыки и накопить эмоциональные впечатления.

Мама сама приятно пела, знала много русских и украинских песен и покупала для меня песенники с полюбившимися ей мелодиями и словами. Она часто присаживалась возле меня и пела под мой детский простенький аккомпанемент. Лицо её светилось счастьем и радостью своих и моих достижений.

Но интересным оказалось то, что со временем у меня появились мои собственные музыкальные предпочтения. Мне нравились все предметы в программе музыкальной школы, но класс сольфеджио я любила больше, чем все остальные. Исполнительская, фортепианная, то есть, техническая сторона дела, оказалась на втором плане. То, что другим детям казалось скучным, было для меня интересной забавой и игрой. Определение интервалов, аккордов и ладов на слух, музыкальные диктанты, чтение с листа голосом по нотам давались мне с лёгкостью и приносили внутреннюю радость и удовольствие. Во мне явно сидел теоретик.

Когда мне исполнилось четырнадцать лет, я окончила восьмой класс общеобразовательной школы и одновременно закончила музыкальную школу. Пришло время учиться дальше и поступать в музучилище. Только надо было решить, какой выбрать факультет – фортепианный или теоретический. И мы с мамой выбрали фортепианный. Конкурс был очень большой, и я получила троечку, что было причиной потока слёз и разочарований. Я ругала себя. Ведь знала же я, знала, что надо было выбирать своё, любимое! А я, поддавшись стадному чувству куда все – туда и я, пошла в явное не туда. Но хоть хорошо, что это была тройка, а не двойка, и я ещё не совсем вылетела из игры. Я мужественно пошла на следующий вступительный экзамен – по сольфеджио. А это был мой конёк.

Я первая из всей группы написала безошибочный диктант и первая вышла из класса, оставив в аудитории всех остальных поступающих пианистов. После второй, устной части экзамена (проверка слуховых данных и сольфеджирование[36] с листа), мне предложили перейти на теоретический факультет. Радости моей не было конца. Это было то, что мне надо! Спасибо, Вс-вышний! Ты помогал мне уже тогда! В этот день я впервые увидела Его Руку, подправившую мою детскую глупость. Дальнейшее продвижение по вступительным экзаменам прошло блестяще на пятёрки. В результате, с тройкой по фортепиано я на «ура!» прошла весь оставшийся конкурс, была принята, и с трепетом ждала начала занятий. На дворе стоял 1959 год.

До чего же всё было здорово! У меня появились новые друзья, новые очень хорошие преподаватели, я обожала то, чему училась. Группа теоретиков была небольшой и состояла только из двенадцати студентов. Причём половина из них, как и я, пришли в училище после 8-го класса школы, другие – после 10-го, и были естественно, немного старше нас. На пару лет.

Моими ближайшими друзьями были две девочки моего возраста. Одну звали Софа Титиевская, а другую – Женя Груздёва. Обе они были маленького роста, и поэтому мне казалось невозможным называть их имена без ласкательных суффиксов. Тем более, что я была девочкой покрупнее и испытывала к ним обеим тёплое покровительственное чувство. Они обе, и Софочка и Женечка, всегда ходили и сидели по обе стороны от меня. Думаю, что выглядело это немножко смешно, но, возможно, мило, когда, приустав от занятий, они обе склоняли головки на меня, сидящую в центре. Я чувствовала себя, как курочка с цыплятками, но очень ценила нашу дружбу и тёплые отношения. Мы вместе готовили домашние задания, вместе ходили на концерты в филармонию, вместе жевали завтраки и делились ими.

Софочка была единственным поздним ребёнком и горячо любимым центром заботы мамы, папы и тёти (маминой сестры, всегда живущей с ними). Кругленькая, мягонькая Софочка гордилась своими симпатичными родителями. У них всегда было чистенько и уютно, и в любое время там были рады Софочкиним друзьям. Всегда сверкающая приветливой добротой тётя Сильва, заботливо ведущая дом, была готова накормить, угостить вкусненьким и осчастливить теплом и вниманием наши забитые учёбой головы. Мама, Ольга Марковна, была большой умницей, которая разговаривала мудростями, как Пушкин говорил стихами. Софочкин папа, математик, как живое свидетельство того, что евреи – народ книги, всегда что-то читал и в нашу девчоночью болтовню почти никогда не вмешивался.

Женя была бледной, болезненно выглядящей худенькой девочкой с личиком, изрытым ямочками от залеченных проблем. Наверное, поэтому в ней сидела заниженная самооценка по поводу своей внешности. Её угловатая небрежность и насмешливая критика в свой собственный адрес сочетались с острым и активным умом, что обеспечивало ей отличные академические успехи. Забегая вперёд, хочу отметить, что при отличном окончании музучилища с красным дипломом, маленькую, настойчивую, остренькую логикой Женю потянуло совсем в другую сторону. Вместо прямой дороги в консерваторию её привлекло инженерно-математическое образование, и она поступила в Водный институт морского транспорта, став со временем профессором-преподавателем в этом же институте, как и её мама. Не случайно русская пословица гласит: мал золотник, да дорог.

36

Пение по нотам незнакомых мелодий.