СССР

Мы с бабами наутек.

Только знаешь, внучек, когда человек бежит от зверя, у того азарт погони просыпается. Так и тут. Если бы мы молча удирали – это одно, а тут бросились удирать с писком, да бабьим визгом. Вот мишка и не выдержал. За нами попер.

В корзинке у меня булка ситного хлеба лежала. Вылетела та булка из корзины, и медведь на нее наткнулся. Оглянулась и вижу, стоит он, булку разглядывает. Лапой надавит, сплющит, потом – уберет. Верхняя корочка – выправляется.

Мишка голову набок склонил и на булку глядит. Снова лапой надавит и смотрит. О нас забыл, с хлебом ситным играется.

Бабушка – спросил я, – Что такое ситный хлеб?

Это внучек, хлеб из муки высшего качества, – пояснила она, – Очень белый, долго не черствеет и не портится. Теперь такого хлеба нет…

Рассказ шурина Анатолия

Ростом чуть ниже меня, с детства заядлый рыбак и охотник, до сих пор ловит рыбу на Красноярском водохранилище.

Что такое запань, знаешь? – спросил Анатолий.

– Знаю! – улыбнулся я, – Сам вырос в леспромхозе в Копьево, что недалеко от истока Чулыма стоит.

– Я на Мане и тоже в леспромхозе. Тогда тебе объяснять не нужно, что такое молевой сплав леса. Боны и запань – накопитель, откуда бревнотаски лес на берег тянут?

Не нужно, – улыбнулся я.

– В детстве сусликов ел? Я на них техникум закончил.

– Это-как? Шкурки сдавал, что ли?

– Нет. Я их ел.

–А-а-а… Мы с братишкой сусликов в капканы ловили и шкурки сдавали старьевщику. Были в то время такие люди. Шкурки сусличьи принимали. Есть – тоже пробовали. Ели белок, голубей. Даже ворону раз сварить пробовали. Не понравилось… У сусликов мясо сладкое, жидкое, а у вороны… Я смутился.

Анатолий понимающе улыбнулся и продолжал, – Хочу тебе рассказать случай, который произошел со мной, когда мы с другом осенью на маралий гон пошли.

Алексей был с тебя ростом, только в плечах по шире. Он в трубу дуть умел, маральему реву подражая. Я же – не мог. Марал во время гона, услышав рев соперника, на сближение бежит. Сражаться с другим самцом.

Марал, что уже самок имеет, на рев откликается, но от самок не уходит. Наоборот, старается самок подальше отогнать от соперника.

Еще есть Тихушники. Это старые или больные маралы. Они не ревут, но тихим сапом стараются подойти поближе. В надежде, что им удастся спариться с самкой зазевавшегося хозяина гарема.

Анатолий помолчал с минуту, затем продолжил.

Я в те годы молодой был, на ноги легкий.

Лешка в рог трубит и ждет. Стоит только маралу откликнуться, как я тайгой, бегу в обход. В ту сторону, откуда ответный рев раздается. Чтобы зверя перехватить. Бегу и вдруг слышу, сзади два выстрела, один за другим. Лешка стреляет.

Я, обратно – со всех ног. Первой мыслью было, что к Алексею Тихушник вышел. Наш договор, услышал выстрел, сразу иди на помощь.

Мало ли что может случиться? Я мигом добежал до поляны, где Лешка остался. Смотрю, он стоит, к березке прислонился, стволами вокруг водит. Меня увидел и рукой вниз по склону показывает. Там, за склоном, в сотне метров, небольшой овражек и дна его отсюда не видно.

Выскочил я на край овражка, вижу, внизу метрах в трех ниже меня медведь распластался. Еще судороги бьют. Я, на всякий случай, ему в ухо выстрелил. Но медведь уже и так мертвый был. В сердце Леха попал.

Оказалось, что мишка тоже решил поохотиться на марала, пошел на рев, да так ловко к Алексею подкрался, что тот его обнаружил метрах в пяти и с испугу в него выпалил. Хорошо, попал, хоть и был испуган. Иначе показал бы ему медведь – Кузькину мать! Мы втроем, за три раза, мишку в рюкзаках на пикет вынесли. Полакомились медвежатиной…

Рыбалка и неудачная охота

Я утверждаю, что самые отчаянные браконьеры – это пилоты Туринского авиаотряда. Начала семидесятых годов. С которыми мне довелось летать в аэрозондовой партии нашей экспедиции. В качестве штурмана.

Думаете, где я научился рыбалке с тройником и обманкой. Что каждый раз возвращаюсь от мелких таежных речушек с полным рюкзаком хариусов-черноспинников? Они научили.

Стоило только им пролететь вертолетом над речным плесом, как они сразу видели, где стоит один таймень. Сколько. Какого они размера.

Выбросив на размотку очередного зонда сейсмический отряд, экипаж получал около двух часов свободного времени. Где его проводить?

Улететь на соседнюю гору и сидеть там, зевая от скуки, и дожидаясь, когда прогремят взрывы? Как бы не так! Экипаж предпочитал проводить это время, занимаясь рыбалкой.

На первых зондах я оставался в отряде. Помогал парням растягивать косу. Бурить мотобурами неглубокие скважины. Под закладки тротиловых шашек и растягиванию меж ними ДШ. Потом, когда убедился, что вертолет с экипажем может появиться и через три часа с гаком. Или четыре. Когда зонд уже давно отработан. Решил не покидать кабины и поторапливать пилотов.

Когда заканчивалось десантирование и выгрузка сейсмостанции с косами и аккумуляторами. Пилоты, чтобы не мешать, поднимали вертолет в воздух и летели к ближайшей речке – Таймуре. Возле которой разбивали зонды.

Пилоты пролетали над речкой и приглядывались к плесам. Потом садились на берегу и доставали спиннинги. Дружно, втроем начинали кидать блесны и искусственную мышь.

Часто брали тайменя и если бортмеханик Вася бормотал, что в этом плесе других рыбин нет, экипаж дружно сматывал лески.

Перелетев на другой плес, брали и там, стоящих в потоке, речных хищников. Попадались на блесну иногда и крупные ленки. Которыми пилоты тоже не брезговали.

Потом наступала очередь раскладных японских удочек. К которым пилоты прикрепляли леску с обманкой из разноцветного, узкого, петушиного пера. Годным считалось, только перо из груди птицы. Оно маскировало тройник среднего размера.

Пилоты как искушенные рыбаки, забредали во впадающие в Таймуру боковушки. Таскивали таких хариусов,из бурлящего меж камней мелководья, что я поначалу только диву давался!

Смех, азартные выкрики…

Два часа пролетали незаметно. Когда раздавался отдаленный грохот первого взрыва, я подходил к командиру экипажа и выразительно показывал на часы.

Тот отмахивался – Успеем! Видишь, куда забрел Вася. Алексей еще дальше – указывал он на второго пилота. Я добирался до Васи, упирающегося борттехника и тащил к вертолету – за шиворот. Дай еще немного порыбачить! – упрашивал Вася, – Дай хотя бы пять минут, Анатолий!

Они не пытались активно сопротивляться, потому что я был выше ростом, на голову и в полтора раза массивнее, но… Я затаскивал бортового техника в кабину и отправлялся за вторым пилотом. Все повторялось вновь. Когда я притаскивал к борту командира, второй пилот и Вася успевали сбежать.

Так продолжалось в течении минут пятнадцати, пока я не начинал потихоньку свирепеть. Тогда понурившись, экипаж занимал свои места. Мы взлетали и через пару минут совершали посадку возле сейсмиков, уже готовых к погрузке. Потом все повторялось.

Помню, как на той же Таймуре, чтобы добраться до одного, зажатого в скалах плеса, пилотам пришлось вводить вертолет в глубокое каменное ущелье. Оно было очень узким и извилистым.

Когда я глядел в бортовой блистер, казалось, что колеса шасси почти касаются одной скальной стенки, в то время как сверкающий полукруг лопастей, почти чиркает по другой.

Я никогда не был настоящим рыбаком или охотником. Ну да, ловил рыбу, стрелял оленей и даже лосей, но без азарта. Делал это дело потому, что так было надо.

Но, пилоты – моя полная противоположность!

Однажды, улетев от сейсмоотряда. Чтобы не мешать работе чувствительных сейсмоприемников. Мы обнаружили в тайге, разоряющего муравейник – медведя.

Добудем мишку, братцы! – заорал на весь салон Вася так громко, что даже я услышал его сквозь грохот вертолетного двигателя. Стоило только командиру что-то пробормотать в ларингафон, как Вася выдернул внутреннюю дверцу. Положил ее поперек дверного проема и вытащил с задних створок завернутую в брезент – вертикалку. Вскоре к нему присоединился второй пилот с одностволкой.