Страница 6 из 7
Похоже, на сегодняшний день эти вопросы остаются без ответа? А пока мы вынуждены, вопреки прогнозам «оптимистов», лишь констатировать стремительное снижение когнитивных способностей у людей и банальное бессилие системы преодолеть эту тенденцию.
Что такое цифровая псевдодебильность?
Справедливости ради нужно отметить, что профессор О.А.Донских не был первым из тех, кто обратил внимание на явную тенденцию к деградации умственных способностей у современных молодых людей. Как это не покажется странным, но одними из первых, кто заметил некоторые странности в поведении современных людей, были действующие психиатры. Причем странности эти, в первую очередь, касались их пациентов, людей, мягко говоря, умственно не вполне полноценных. В частности, было отмечено существенное изменение картины психических расстройств на рубеже XX и XXI веков, а именно: в прошлом параноидальный бред психически больных людей отличался сложной структурой, яркими красочными описаниями и часто замысловатым, лихо закрученным сюжетом (люди жаловались на то, что их преследуют спецслужбы, захватывают в плен марсиане, или склоняют к участию в антиправительственном заговоре и т.д.). Однако, с недавнего времени такие случаи стали встречаться достаточно редко, и сегодня случаи параноидального бреда редко достигают такой остроты описания.
По мнению ученых, эта метаморфоза связана в первую очередь с изменением среды обитания человека. А лучше сказать, с изменением специфики, окружающего нас информационного поля, которое собственно и является средой обитания для наших мозгов.
Одним из первых к этому выводу пришел профессор Анатолий Николаевич Алехин. Но основные исследования по данной тематике выполняла его ученица Ольга Литвиненко, которая проанализировала огромное количество историй болезни пациентов с параноидной шизофренией. В процессе исследования она разделила больных шизофреников на две условные группы: в первый находились те, кто родился задолго до бума компьютеров и интернета, а во второй, те, кого можно назвать поколением Google.
Не секрет, что суть паранойи состоит в ее удивительной структурности, которая нередко выражается в так называемой «кристаллизации бреда». Говоря простым языком, это такая ситуация, когда пациенту буквально вдруг становилось «все ясно и понятно»! То есть он вдруг начинает четко осознавать, что причиной его беспокойства является либо мировой заговор, либо преследование спецслужб, либо какое-то фантастическое воздействие инопланетян и т.д.
Однако, в отличие от шизофреников, родившихся задолго до цифровой эры, пациенты, чье взросление пришлось на эпоху активного развития цифровых СМИ, компьютеров и интернета, демонстрировали принципиально иную картину бреда. Они не только не особенно понимали, что с ними происходит, но даже не слишком интересовались происходящим. А точнее проявляли несвойственную апатию по отношению к своим же параноидальным переживаниям: вместо «Правительства», «КГБ», «марсиан» и всяческих «темных сил» – в их голове заняли место соседи по лестничной клетке, продавцы в магазине, родственники и сослуживцы.
Иными словами, у представителей старшего поколения бред был структурный, а в бредовых конструкциях поколения Googlе никакой структуры и близко не наблюдалось. Но ведь мозг, морфологически и психофизиологически, в обоих случаях один и тот же (то есть, в обоих случаях он поражен одним и тем же недугом)? Как тогда объяснить такое существенное отличие в самом качестве так называемой психической продукции (бреда) пациентов?!
Для того, чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять главную отличительную особенность человеческого сознания от компьютерных программ, которые сегодня выполняют за нас львиную долю интеллектуальной работы. Для человеческого сознания характерна сложность мыслимых структурных объектов, а также возникающих в нашем сознании взаимосвязей между этими объектами. Компьютерные программы (по крайней мере, на сегодняшнем уровне развития цифровых технологий) хотя и не чужды определенной степени структурной иерархичности, все же, больше напоминают линейную «машину Тьюринга», а конкретно берут свое количеством и быстротой операций, а не их многомерной сложностью. В отношении же человека такой (механический) подход к работе мышления однозначно ведет к деградации последнего. Вот почему сегодня принято все упрощать иначе люди просто перестанут интересоваться тем, что им предлагают.
Впрочем, вернемся к псевдодебильности. Профессор А.Н. Алехин, вводя понятие псевдодебильности, исходил из того, что «нормальная» умственная отсталость характеризуется тем, что больной чаще всего бывает интеллектуально пассивен, действует импульсивно, не может долго сосредотачивать внимание и контролировать свои эмоции, мыслит утилитарно и достаточно примитивно и т.д. А теперь задайте себе вопрос – разве это не напоминает описание среднестатистического пользователя соцсетей?
Отличие от клинической дебильности у псевдодебильности только одно: клинического дебила никак и не при каких обстоятельствах нельзя заставить думать сложнее – его мозг просто не способен на это. А вот мозг информационного псевдодебила ничем, принципиально, не отличается от мозга любого здорового человека, и потому он вполне пригоден для обучения и, следовательно, для сложной интеллектуальной работы. Только зачем это делать, если большую часть интеллектуальной нагрузки сегодня на себя берет окружающая нас гиперинформационная среда? Как результат человек начинает деградировать во всех отношениях, а не развиваться. Что собственно и происходит сегодня с людьми, начиная уже со школьного возраста.
А мы еще удивляемся, почему это наши дети не стали лучше учиться? Кстати, вывод этот, как уже было сказано выше, подтверждается многочисленными исследования, проводимыми не только в развитых странах вроде США, Великобритании и Германии, но и в странах не с самым высоким уровнем жизни. Так, например в 2008 году министерство культуры Румынии: «…раздало социально слабым семьям, имеющим детей школьного возраста, около 35000 товарных купонов стоимостью примерно 200 евро на покупку ноутбуков. Результаты показали, что дети, получившие компьютер, имели худшие успехи в математике по сравнению с детьми, у которых ноутбуков не было, а свои ноутбуки они использовали главным образом для игр»22.
Или вот, например, в результате эксперимента, проводимого португальскими и американскими учеными в период с 2005 по 2009 годы, к высокоскоростному интернету было подключено более 900 школ в Португалии. То, что выяснили ученые, заставляет задуматься всех интересующихся данной проблемой: «… у учеников 9-х классов обнаружилось тем более заметное ухудшение успеваемости, чем больше они пользовались Интернетом. На мальчиков это влияло сильнее, чем на девочек, поскольку мальчики больше используют Сеть в свободное время. Ученые сделали вывод, что вред Интернета заключается прежде всего в том, что он отвлекает школьников от других занятий. В замешательстве авторы исследования указывают на то, что на слабых школах отрицательное влияние сказалось сильнее, чем на сильных»23.
Для того, чтобы лучше понять этот феномен, попробуем задуматься, например, над тем, в чем именно состоит преимущество так широко внедряемых сегодня в школы интерактивных досок (еще одна из новинок, привнесенных в учебный процесс ветром цифровых перемен)? Чем они лучше обычных школьных досок нашей далекой юности, на которых нужно было писать мелом, а потом стирать мокрой тряпкой? Ну как же, это ведь так удобно, – просто взять какое-либо слово или целую фразу рукой и свободно перетащить его в другое место. Не нужно ничего писать, исправлять, переписывать. В конце концов, это экономит наше драгоценное время и т.д. Только вот глубина обработки информации во время таких действий ничтожно мала. Другое дело в старые добрые времени, – слово или фразу нужно было обдумать, при написании нужно было следить за ошибками, и за сохранением смысла всего написанного. А в случае с интерактивными досками, все это уже сделано за нас. То есть мы снова и снова сталкиваемся с поверхностной обработкой информации. И это не говоря уже о том, что электронное оборудование может ломаться или просто зависнуть и тогда задание останется не выполненным.
22
Манфред Шпитцер. Антимозг. – М.: АСТ, 2014. – 79 с.
23
Там же.