Страница 69 из 131
Подневольный человек должен садиться на неоседланного коня при полном гусарском снаряжении. И Олекса вскочил на коня. Подговоренный управляющим подхалим неожиданно стеганул коня плетью. Тот встал на дыбы как ужаленный, потешив этим управляющего, который громко захохотал. Он думал, что гусар позорно свалится с неоседланного коня. И тогда у него будет основание еще раз наказать нерасторопного.
Олекса же только покачнулся на коне, немилосердно рванул уздечку, направляя коня на управляющего. В руке Олексы блеснула гусарская сабля и... рассекла пополам развеселившегося распутника. Только мгновение наслаждался Олекса испугом управляющего, когда целился саблей в его переносицу...
- Что ты дела-ешь?! - успел крикнуть управляющий.
- Караю!.. - И не сдержал удара. Половина головы отлетела прочь, а потом и тело, как подрубленное дерево, повалилось на землю.
- Прощайте, друзья! - крикнул Олекса Дворовым и гусарам. - Украсьте могилу да крест поставьте над покойной Дариной, друзья!.. А я... Может, только умирать на старости лет приеду в Брацлав да наведаться на могилы родителей в Красном...
Так на коне и ускакал Олекса с Брацлавщины. Это и было первым сватовством Нечая. На Запорожье убежал казаковать.
17
В крепостной жизни Олексы Нечая всякое бывало. Второй раз женился Нечай на турчанке-невольнице, когда ему было около сорока лет, без сватов и без разрешения крепостника-шляхтича.
- Как хрюшку, в мешке с рынка принес... - шутил позже Нечай.
Закире было шестнадцать лет, когда во время казацкого нападения на Трапезунд Нечай взял ее в плен. Товарищи, натешившись девушками, бросали их или, отплыв, топили в море. Но Олекса осуждал таких за распущенность. Сунул он девушку в мешок, перекрестился и, выставив наружу только ее голову, завязал его. Ведь девушка вырывалась, и одежонка на ней оборвалась до нитки.
Посватал он ее, согласно обычаям мусульман. Насильно увез! А женщина покоряется силе, как велит не только восточный обычай... Вот так и привез ее в мешке на Сечь, завершив это дикарское сватовство морской купелью. Нарядили несчастную в казацкую одежду. Где возьмешь в этом казацком ските женское платье! Наказной благословил кошевого на брак с невольницей. Ни попа, ни кадила, ни соблюдения мусульманских обычаев. Чтобы не огорчать перепуганную Закиру, даже имя оставил прежнее. Кому нужно ее имя, коль сам муж Олекса обычно называл ее турчанкой, а не Закирой. Целую бочку водки выпили на свадьбе у кошевого. После свадьбы к молодой жене приставили казачку из ближайшего хутора...
Вначале она дичилась, а потом понемногу привыкла. А когда стала женой Олексы, смирилась со своей судьбой, восприняв это как провидение аллаха. Двоих сыновей, двоих казаков родила она Олексе. И лишь после того как гостил у них Богдан, а особенно когда она лечила его, Закира впервые заговорила со своими детьми на родном языке. Будучи в три раза моложе мужа, она жила в страхе. А когда Нечай разрешил Закире разговаривать с детьми на родном ей турецком языке - она, как истая мусульманка, стала боготворить своего мужа за это.
Кошевому, известному полковнику запорожского казачества Олексе Нечаю, по-настоящему надоело отсиживаться из года в год на Сечи. Здесь на островах, точно на ярмарке, собирались запорожцы, объединялись в полки, или сам "батько" Олекса отправлял их на галерах в морские походы.
- Надо хоть Ивана отвезти в какую-нибудь школу, может, в бурсу Печерской лавры отдать его, - вдруг решил Нечай, давно мечтавший об этом. - Хозяйство поручу казакам, а кош сотникам. А ты, Данько, будешь присматривать тут, - велел он старшему сыну. - Да и матери поможешь, чтобы урона никакого не было в хозяйстве. Григорий будет наведываться с острова...
Данила он часто брал с собой на остров. Восемнадцатилетний парубок отлично владел оружием, с любовью перенимал казацкие обычаи. А Иван рос, словно стебелек в степи. Его не интересовали ни оружие, ни лошади. Он еще с малых лет не находил общего языка с родной матерью. Казачки дразнили ее "безъязыкой туркеней", и он, ее родной сын, порой вместо "мама" тоже называл "безъязыкой". Поэтому и не удивительно, что любимым ее сыном был Данько. С каждым годом он становился все внимательнее к ней, всегда по-турецки "аннециджим" - мамочкой - называл. И родным ее языком не пренебрегал. Даже приемный сын Григорий с большим уважением, чем Иван, относился к Закире.
Закира достойно проводила в дорогу мужа с младшим сыном. Она знала, что отец собирается отдать его учиться. И была рада, что не Данька увозят от нее.
- Йолуниз аджик олсун! На счастливый дорога, Олексай! Когда же сюда?.. - говорила она, хлопая себя по упругой груди. Это означало: когда вернешься домой?
Полковник обнял ее и поцеловал в щеку. И не удержался, похлопал ее по щеке, как делал всегда, выражая таким образом свои чувства к ней.
- Чтобы скучала по мне, Закира, а то...
- Скучайт, саним сикилийор, Олексай... Очень скучайт! - шептала она, благодарная мужу за проявление ласки к ней, заброшенной на чужбину.
Тоска по родине - это большое, благородное чувство! Ничто не может сравниться с ним, ничем нельзя унять его. Почти двадцать лет безвыездно прожила Закира Нечай на хуторе у днепровских порогов. Родила двоих сыновей, грудью вскормила их. А родина как была горькой мечтой, так и осталась. Ко всему, что касалось Турции, болезненно прислушивалась. Радовалась, когда узнавала о попавших в плен к туркам казаках, усматривая в этом расплату за свое пленение. Однажды сын Данило тайком обещал матери, что повезет ее в Трапезунд показать родные края. Это ее радовало и приводило в ужас. А что будет тогда с ее сыном Данилом? Если правоверные и не убьют его у нее на глазах, то заберут в неволю, отправят на галеры в Трапезунд!
Посмеивались тогда над нею ее Данило и приемный сын Григорий.
И вот полковник Нечай поехал с сыном Иваном на Украину. Не впервые выезжает он из Сечи. Закира привыкла к частым поездкам мужа. Она прислушивалась ко всему, но особенно ее интересовали казацкие морские походы в сторону ее родного Трапезунда. Но и каждое нападение турок на низовья Днепра тоже тревожило ее. Она не расспрашивала об убитых, об ограбленных турками людях. Каждый уведенный ими в плен был платой за ее долгую неволю! Она вела им небеспристрастный счет.