Страница 68 из 131
- Люди уходят в горы, - объяснял казакам рыбак Мазаньело. - И мстят испанским угнетателям за причиненные ими обиды.
- Очевидно, и в горах не сладко живется? - спросил Вовгур, который больше интересовался завтрашним днем, чем горькой сегодняшней действительностью.
- Не сладко, верно говоришь, синьор. Но все-таки там жизнь! Жизнь и неугасимая борьба за нее. Сам вот с грехом пополам перебиваюсь, рыбача, пока испанские кровопийцы не прижмут налогами...
Слушая рыбака Мазаньело, Максим Кривонос думал о том, что ему и его товарищам надо как-то приспосабливаться к жизни в этой чужой им стране. Итальянские волонтеры не могли больше содержать его поредевший отряд. После советов и размышлений волонтеры разбрелись в разные стороны. А казаки, прислушиваясь к их разговорам, свыкались с мыслью, что здесь идет такая же ожесточенная борьба, как и у них. Наиболее нетерпеливые присоединялись к волонтерам, уходили с ними в горы. Пошли с итальянскими волонтерами Вовгур, Ганджа и турок Назрулла.
Пути, по которым шел итальянский народ в борьбе с несправедливостью, были те же, что и у других. Искать их надо в вооруженной борьбе. Об устройстве трехсот казаков сапожниками нечего было и думать. Правда, Максим Кривонос с помощью рыбака Мазаньело устроился сапожником в пригороде Венеции. Но вскоре Кривоносу пришлось спасаться позорным бегством.
Молодой синьор, возможно бакалавр венецианской школы или странствующий послушник какого-то южного, обжитого испанцами монастыря, как-то пришел к нему починить лакированный ботфорт парижской работы. Но ни лака, ни пряжки, взамен утерянной синьором, у Кривоноса не было. Кроме того, из-за плохого знания языка ему трудно было договориться с капризным синьором.
- Я знать ничего не желаю, - заявил молодой холеный синьор. - После обеда я буду возвращаться с прогулки по набережной. Чтобы пряжка была пришита к туфле! Мое имя Джулио Мазарини...
Сел в карету рядом с миловидной девушкой, дернул вожжи, и пара лошадей с подстриженными гривами понеслась к пляжу.
"Джулио Мазарини... Очевидно, какой-то родовитый шляхтич, избалованный сын знатных родителей..." - подумал сапожник с венецианской набережной, Максим Кривонос. И ему пришлось оставить на своем верстаке лакированный ботфорт, а самому - давай бог ноги...
- Невмоготу мне, синьор Мазаньело.
И рассказал ему о приключении с капризным синьором Мазарини.
- Все они одинаковы, мой добрый друг. Не сапожничать тебе надоело. Да вижу, что и друзьям твоим, промышляющим мелким пиратством, долго так не протянуть. Одна дорога вам - в горы, к нашим партизанам. Итальянскому народу нужны вооруженные силы, которыми управлял бы он сам, а не новоизбранный папа Урбан Восьмой да испанский король.
- Верно, брат! Именно народ и создает казацкие полки на Украине... А где же ваши народные войска?
Рыбак долго думал, подбирая слова для ответа. Ведь страну их заполонили тоже войска, руководимые испанцами. Но они не служат народу. Их посылают для расправы с партизанами.
- Пойду и я с вами!.. Дорогу знаю. Вчера был у меня один мой друг из партизанского полка. Им нужны бойцы, которые не боятся угроз даже испанских карабинеров... Пошли вместе!
16
Олекса Нечай как-то хвалился казакам, как он дважды сватался, но женился один раз, да и то потихоньку, без шумной свадьбы, без рушников и без шаферов.
Когда ему исполнилось двадцать лет, шляхтич-пан забрал его от родителей в Брацлав в дворовую сторожевую сотню. Воинственный шляхтич дал громкое название своей сотне - "Гусары шляхтича Струся"! В действительности только название было громким, ничем другим они не отличались от дворовых "гусар" шляхтичей, хотя и были вооружены, даже имели несколько самопалов. А одежду гусары этой сотни донашивали ту, в которой управляющие увели их из родного дома, и походили они больше на обыкновенных дворовых гайдуков или даже на простых сторожей.
Но привезенный старым шляхтичем откуда-то из Пруссии отставной или изгнанный за распущенность немец суровой муштрой сделал из этих "гусар" настоящих воинов.
Это было очень давно. Гусар Олекса был способен к наукам, особенно к военным. Дослужившись до старшины в дворовой сотне, Олекса иногда в праздничные дни мог пойти домой в село. И вот на троицу он встретил у реки девушку с венком из живых цветов на голове, дочь брацлавского казака Дарину.
Она впервые в жизни вышла погулять с девушками. Но разве имела она право открыто показывать свою расцветшую девичью красу!.. А когда разбитной гусар после третьего свидания с Дариной посватал ее и пришел с ней к управляющему имением за разрешением жениться, произошло нечто неслыханное. Гусар думал, что решил - и поженились! Не тут-то было. Олексу Нечая на глазах Дарины раздели догола во дворе, издевательски измазали навозом и отстегали плетью. Даже сам управляющий в присутствии всех гусар и наряженной невесты трижды ударил его нагайкой. Но самым страшным для Олексы было другое. То, что его невесту тоже наказали и на ночь увели в покои управляющего.
Утром гусары рассказали Нечаю, лежавшему после порки, словно раздутый мешок, что его невеста, полураздетая, выбросилась в окно. К утру и умерла на руках у родителей.
- Что же нам делать с такими вампирами, люди добрые?! - застонал Олекса, услышав страшную весть.
Друзья гусары только пожимали плечами. Разве впервые паны с жиру бесятся! Все переживешь, парень, и... второй раз женишься на той, на которой пан управляющий или сам шляхтич Струсь разрешит или заставит. Обычно красивых девушек в селе насильно забирали к управляющему или к сыновьям хозяина. А утром горничные выталкивали несчастных из дому. И шли они, не глядя соседям в глаза. Одни детей рожали, притаившись где-нибудь в углу, других пан выдавал замуж за кого-нибудь из крепостных...
Олекса поступил по-своему, потому что очень сильно любил Дарину. Четыре дня он отлеживался, смазанный топленым салом, словно забытый управляющим. А на пятый день управляющий сам вспомнил о гусаре, узнав о том, что родители Дарины устраивали поминки по умершей. Чтобы поиздеваться над больным, еще не окрепшим после побоев гусаром, он приказал. Олексе сесть на неоседланного коня.