Руки, полные дождя

Амон знал, что это правда. У них в пантеоне не было Зевса, который много раз делал детей со смертными — но как-то у Тота появился сын от обычной женщины. Милый мальчик, который решил стать воином. Он умер лет через триста, получив смертельную рану. Смерть его была долгой и мучительной, поэтому Тот попросил Амона позвать Анубиса, который мог бы облегчить переход — и Гора. Он мог убить тело и прекратить мучения.

Так и вышло. Вот только Анубис не смог провести душу в какое бы то ни было загробие: большая часть сущности сразу исчезла, как бывало у богов, а остаток тенью соскользнул в мир мертвых.

Луизу постигла бы та же участь. Может, поэтому она и не вернулась полностью — нечему возвращаться, со смертью ее физического тела тот кусок исчез безвозвратно.

— Я виноват в том, что вернул ее, — пожал плечами Анубис. — Не спросив.

Гор фыркнул, скрестив руки на груди:

— А что ты должен был сделать? Эй, Луиза, не желаешь ли вернуться? Правда, не факт, что целиком. Если ей так не нравится, она может умереть. Но вместо того, чтобы прыгать с крыши, пришла к тебе, попробовать немножко чужой жизни. У вампиров тоже есть выбор.

— А что насчет тебя? Куда исчезает твоя жизненная энергия? Почти так же, как делала Луиза. Может, у тебя свой вампир?

— Не говори ерунды. Моя энергия исчезает в мир. Потому что всё не так после Кроноса. Я не дарю ее какой-то девице, которая не может оценить, что ей не дали умереть.

— Ой, да не взяла она много.

— Достаточно! Я не для того…

Гор осекся, и Анубис подозрительно прищурился. Он даже подался вперед:

— Что? Договаривай.

— Ничего. Давай возвращаться уже.

— Нет уж! Говори всё, что тебе известно! Ты что-то знаешь о том, почему умираешь. Дело не только в Кроносе?

— Отстань.

Анубис с силой хлопнул ладонь по столу и в раздражении поднялся. Амон даже благоразумно отодвинулся в сторону: обычно такие бурные эмоции у Сета, но здесь Анубис явно злился — и наверняка просто боялся за Гора.

Перестав ходить между столиками, он обернулся к Амону:

— Заставь его!

Амон — глава пантеона. Он может приказать, хоть и не любит этим пользоваться. Но уж сейчас точно не собирался.

— Успокойся, Инпу…

Амон глянул на хмурого Гора, который сидел, скрестив руки на груди и уставившись на свечку на столе. Наверняка это он захотел осенних сумерек.

— Давайте вернемся в мир, — проворчал Амон. — Инпу, тебе стоит успокоиться. Гор, а тебе точно всё рассказать. Но приказывать я не буду.

Он знал, что в обычном мире сейчас разгар дня — время, когда его сила наибольшая. Они с Эбби как раз планировали изучить, когда же ее прикосновения обжигают. Пока что походило, если он ослаблен. Так что середина дня — самое время попробовать.

— Давайте, верните меня обратно, — проворчал Амон. — У меня есть важные дела.

Амон сидит в клубе Сета и болтает ногой на высоком барном стуле. Ему нравится местная атмосфера, а неоновый свет ластится к рукам. Он пьет человеческий алкоголь, который действует на богов куда медленнее — и не особо слушает Гора, который не затыкается с тех пор, как ополовинил бутылку божественной настойки, которую ему выдал Анубис.

Амон узнал многочисленные подробности жизни Гора. В том числе такие, о которых точно предпочел бы не знать. Но Гор хотя бы не лез на барную стойку, как любил делать Арес, когда напивался.

— Я такой урод! — возвещает Гор.

— Ага, — соглашается Амон и, подхватив бутылку, болтает. Настойка на дне. — Почему на этот раз?

— Когда от меня ушла жена, Инпу приходил. А я его прогнал, представляешь?

— Это было сто лет назад.

— Сто двадцать!

Про жену Амон этим вечером уже наслушался. Он готовится к очередному кругу, но Гор начинает говорить, как жалеет, что не приходил к Анубису, пока Осирис не выпускал того из царства мертвых.

— Отец считал, так лучше. А я знал, что воррробушку это не нравится, но не приходил. Я был плохим братом.

— Ага.

— Я хочу быть рядом с ним. Ни о чем не жалеть, когда умру. Почему я раньше не мог ему сказать, что ценю?

— Ты пьян, Гор, — вздыхает Амон.

В этот момент к ним подходит Анубис, подхватывает бутылку и округляет глаза, когда понимает, что она пустая. Переводит взгляд на Гора и обращается к Амону:

— А, дерьмо. Последи, чтобы его не потянуло на приключения, хорошо? Моя смена закончится через двадцать минут, отвезу его домой.

Амон хочет сказать, что Гор спокойный, и какие приключения… но в этот момент сиятельный сокол хочет встать со стула и не наворачивается только потому, что Амон успевает его подхватить.

— Ну?

— Я тебе что, машинка? — возмутился Локи.

Тут же вернулся к тому, что Гадес мог охарактеризовать только как «созерцание». Он уже успел несколько раз пожалеть, что позвал Локи в Подземный мир. Персефона считала, он может помочь: как бог обмана прочувствовать и ощутить то, что происходило в Подземном мире. Что-то такое, упускаемое ими самими.

Поэтому теперь Гадес стоял, прислонившись спиной к кованой беседке и смотрел, как Локи уселся перед Стиксом. Как будто просто наблюдая за лениво текущими водами, всматриваясь в другой берег, утопающий в тумане. Только правая рука Локи как будто рассеянно перебирала белые звездочки в соцветии асфоделя.

Он к чему-то прислушивался. Принюхивался. Пытался ощутить.

— Какой-то фигней страдает, — философски изрек Харон.

Сегодня он выбрал футболку с истертым изображением Фредди Меркьюри со вскинутой рукой — и Гадес не сомневался, тут не обошлось без Анубиса, который обязательно зависал с Хароном за разговорами о музыке, если наведывался в Подземный мир.

Харон казался мужчиной средних лет с аккуратной бородой. Сегодня он еще нацепил клетчатую рубашку — подарок Персефоны, она умилялась, что так он похож на канадского лесоруба.

Она сама сказала, что позвать Локи было неплохой идеей, и упорхнула через врата в мир людей. Гадес понятия не имел зачем и решил не спрашивать.

День не задался с самого утра.

Точнее, с ночи. Когда телефон завибрировал, высвечивая жизнерадостное сообщение от Амона: «Ты в курсе, что твоя дочь позаимствовала немножко жизни у Анубиса?»

Он в курсе не был, хотя подозревал, что рано или поздно закончится чем-то подобным. В квартире Сета оказалось, что всё не так страшно: сам Анубис крепко спал, восстанавливая силы, Луиза успела уйти.

Ни Гадес, ни Сет так и не спали ночью. Они долго сидели на кухне, и Гадес честно рассказал о Луизе в последнее время.

Он был рад, что она жива. За последние недели он успел узнать ее лучше, чем за все прошедшие годы — может, потому, что она наконец-то ощутила себя богиней смерти. Себя смертью. В себе смерть — которая так и застряла куском. Пулей, которую проще оставить в теле, нежели вытаскивать.

Луиза рассказывала о том, как ощущает эту смерть, и Гадес говорил, как он воспринимает свои силы. Это были долгие беседы, в том числе и здесь, на берегу Стикса. Вдали от шумного города, наполненного человеческими душами. Тут царила тишина, а кованую беседку увивали зеленые растения, которые укрывали от всего вокруг.

Гадес всегда ощущал смерть. Она была его костями и плотью, свивалась тьмой и обволакивала густыми тенями. Он знал, что даже когда не хотел производить впечатления, в глубине его темных глаз отражались глазницы черепов, а в голосе слышался перестук костей.

Его божественной сущностью была скользящая, неизбежная смерть.

Если у Анубиса мертвецы сливались в крылья, то Гадес ощущал их как плащ, обволакивающий, уходящий в земные недра. Со всполохами фиолетовых искр, будто звездное небо.

Луиза кивала. Она понимала, о чем он говорит. Она добавляла о колокольчиках на шее лошадей, что тянут телеги с чумными трупами. О запахе ванили и удушливых лилий.

Но теперь она говорила и о пустоте.

О черной дыре внутри нее самой, которая поглощала жизненную энергию, иссушала, хотя не уничтожала. Поглощала.