Страница 11 из 18
Он назывался Bioscleave House с необычной ремаркой «вилла, продлевающая жизнь». Я узнала, что его создала пара художника и поэтессы, Сюсаку Аракава и Мадлен Гинс. Они утверждали, что их дом не только может быть восхитительным местом для жизни, но фактически продлевает жизнь его обитателям. Я была заинтригована. Может быть, этот дом поможет мне выяснить, как извлечь все плюсы из изобилия, избегая недостатков.
Но оказалось, что дом находится в состоянии перехода прав собственности от одних владельцев к другим. Я не смогла его посетить. Но через несколько месяцев узнала, что Аракава и Гинс спроектировали апарт-отель в пригороде Токио. И я не только смогла его увидеть – мне удалось переночевать в одной из квартир!
Архитектура как лекарство
Когда я прибыла в Митаку, пригород на отшибе Токио, где Аракава и Гинс построили свой необычный дом, я была совершенно измотана сменой часовых поясов, поездкой на двух поездах и автобусе, а также прогулкой под дождем без зонта. Апрельское небо напоминало плоскую серую панель, и я пребывала в самом сварливом настроении, которое ухудшалось еще и потому, что я чувствовала, как ледяные ноги хлюпают в туфлях. Но когда я повернула за угол и вдруг увидела цель своей поездки, то невольно улыбнулась. Дом выглядел так же, как на фотографии: соединение ярких кубов и цилиндров, уложенных друг на друга, с окнами разного размера. Мое плохое настроение улетучилось даже прежде, чем я успела перейти улицу.
Открывая деревянные ворота, я обратила внимание, что они были инкрустированы разноцветным мрамором, который ловил свет, как витражи. Офис управляющего находился в холле, окрашенном в такое количество цветов, что я не смогла их сосчитать. Такеёси Мацуда-сан, генеральный директор, слегка уставший, но приветливый, был примерно моего возраста: лохматые волосы с проблеском седины, щетина на кончике подбородка. Он предложил мне чаю и предоставил стандартный договор аренды, а также папку с некоторыми общими сведениями об отеле, карту с указанием ресторанов поблизости и брошюры о других интересных местах. Затем, прежде чем повернуться и повести меня в мой лофт, он протянул мне загадочный серый пакет. «Это инструкции по проживанию в апартаментах», – сказал он. Я посмотрела на него вопросительно, ожидая разъяснений: «Аракава и Гинс считали, что архитектура производит на организм терапевтический эффект, – продолжил он, – поэтому и сделали такие инструкции – как аннотации для лекарств». Я взяла у него пакет и приготовилась к нескучной ночи.
Мацуда разблокировал матовую стеклянную дверь в блок 302 и, стремительно двигаясь по квартире, показал, где находятся выключатели света и термостат, инструкции на английском для плиты и холодильника. Не успела я и глазом моргнуть, как он исчез, и я осталась одна. Меня окружало так много необычного, что переварить все это сразу было нелегко. В центре лофта находилась маленькая кухня – ее поверхности цвета зеленой мяты и насыщенного синего располагались вокруг ярко-зеленой колонны. Нигде не было видно ни одного шкафа. Вместо этого с розового потолка свисали металлические кольца, на которые и вешались вещи. На кольце в одном из углов болтались качели, и это был единственный предмет в квартире, напоминающий традиционную мебель. От центра отходили отдельные «комнаты» – слово я ставлю в кавычки, потому что только одна из них отдаленно напоминала комнату, как ее воспринимаем мы с вами. Самой простой была спальня – стандартный куб, оформленный в приглушенных тонах коричневого, с темным ворсистым ковриком. Вторая комната представляла собой желтый цилиндр, положенный на бок. Это была ванная комната без дверей с цилиндрической душевой кабиной, похожей на телепорт, а еще нужно было преодолеть идущий волнами пол, чтобы добраться до унитаза. Третья комната представляла собой полую сферу, красную снаружи, а внутри желтую, как подсолнух, и лакированную. Ни одна поверхность в квартире не осталась неокрашенной – не было ни стены, ни колонны без пятна оранжевой или фиолетовой краски. Позже я узнала, что Аракава хотел, чтобы из каждого угла квартиры было видно как минимум шесть цветов. Это был визуальный эквивалент присутствия в оркестре, где все инструменты играют одновременно.
А потом я посмотрела на пол. Представьте себе песчаную дюну, вздыбленную порывистыми ветрами, наклоняющуюся то в одну, то в другую сторону, – а потом вообразите твердые маленькие бугорки по всей ее поверхности как мурашки на коже великана. Это был совсем не тот пол, к которому мы привыкли, – по этому полу нужно было взбираться и карабкаться и при каждом движении постоянно искать и находить равновесие. Когда я торопливыми маленькими шажками обежала всю квартиру, ударяясь пальцами ног то тут, то там, я поняла, насколько ранее не ценила ровную поверхность под ногами, воспринимая ее как должное. Меня охватило чувство некоторой подавленности и неустойчивости, но, как я узнала из инструкций, это состояние было вполне естественным и служило интересам высшей цели. Потому что я не просто оставалась на ночь в квартире. Я пыталась научить свое тело оставаться в живых.
Если формулировка идеи обратимой судьбы звучит фантастически, то теория, стоящая за ней, кажется более приземленной. Аракава и Гинс верили, что скучный комфорт современных зданий убаюкивает наше тело и вводит его в оцепенение, что приближает упадок. С их точки зрения, все эти плоские полы и белые стены притупляют наши чувства и заставляют неметь мышцы, что приводит к их атрофии. Для борьбы с этой проблемой они выдвинули провокационную теорию, которую назвали теорией обратимой судьбы. Теория утверждает, что люди могут предотвратить старение и смерть, живя в стимулирующей окружающей среде, которая постоянно бросает вызов их телам. Я подумала о том, как мало знаю о работе собственного тела в повседневной жизни. Иногда я могу перемещаться по всему нью-йоркскому метро, уткнувшись носом в книгу и не глядя по сторонам. Похоже, мы сами себе построили настолько простой мир, что можем передвигаться в нем на автопилоте. Простота и комфорт – вот две путеводные звезды современного дизайна почти для всего, от кофеен до приложений для iPhone. Раньше я всегда думала, что это хорошо, но внезапно засомневалась.
Если уж я собралась взять все от ночи в этой квартире, то решила, что лучше начать с инструкций. В пакете лежали тридцать две пронумерованные карточки. Я наугад вытащила одну. Карточка № 9 сообщила: «По крайней мере один раз в день пройдите сквозь всю квартиру в полной темноте». Я рассмеялась. Мне сложно передвигаться по этому жилищу даже при свете дня. Я представила, как буду объяснять японской скорой помощи природу полученных травм, и решила пропустить эту карточку. Вытащила другую: «Каждый месяц двигайтесь через свой лофт, словно вы животное (змея, олень, черепаха, слон, жираф, пингвин и т. д.)». Это выглядело безопаснее, но, поскольку у меня была только одна ночь, я прыгала, ковыляла и скользила в ускоренном темпе сразу за всех зверей. Вдруг я почувствовала неловкость. Но все окна были матовые, и никто не мог наблюдать за моими импровизациями.
Некоторые инструкции читались как загадки. Карточка № 12 гласила: «Вступите в контакт с полом, так чтобы произвести солнечный свет». Я так и не поняла, что имелось в виду, но мне повезло с № 8: «Пол – это клавиатура, которая находится в процессе изобретения. Попробуйте помочь выяснить, что это за клавиатура». Я танцевала, воображая, что лофт – это гигантский музыкальный инструмент. Я мурлыкала и пела.
Мне пришлось забыть, что я взрослый человек, чтобы следовать этим инструкциям, которые, как я вскоре поняла, прилагались к дизайну. Я поговорила с Момойо Хомма, директором фонда, которая ведет работу по проектам Аракавы и Гинс, и она передала мне слова Аракавы: «Вы должны помнить, что, когда вы были ребенком, вы познавали мир через свое тело». Я представила себе, как маленький ребенок скачет по полу этой квартиры «с обратимой судьбой», исследуя красочные поверхности липкими пальцами. У маленьких детей есть тесная связь с миром. Они все тянут в рот. Аракава предположил, что, обретая речь, человек приобретает и барьер, который сдерживает его способности познавать себя путем познания окружающего мира. В некотором смысле теория обратимой судьбы – это попытка посмотреть на мир глазами ребенка, для которого этот мир полон новых ощущений и кажется чудом. Хомма также добавила, что, согласно мнению Аракавы, наше общее представление о чувствах слишком узкое. «Это чепуха, что у нас есть только пять чувств, – говорит Аракава, – у нас тысячи чувств, для них просто нет названий». Небольшое исследование показывает, что оценка Аракавы в тысячи может быть преувеличенной, но ученые насчитывают где-то между 12 и 21 чувствами. У нас есть чувства времени, равновесия и направления. У нас есть внутренние чувства, такие как датчики растяжки, которые говорят нам, когда наши животы полны, и проприоцепция – чувство, которое подсказывает нам, где находится наше тело в пространстве. Чувство, называемое прикосновением, на самом деле происходит от четырех различных рецепторов – боли, температуры, давления и осязания, – которые в совокупности дают нам самое надежное ощущение в мире.