Мартовские дни

— Выбирайтесь, — тихо, напряженно велел Кириамэ. Он стоял над черной дырой, прислушиваясь, пытаясь предугадать, сколько осталось до того, как станет слишком поздно. — Скорее.

— Я не могу! — отбиваясь от обезумевшей девицы, Пересвет как мог, пытался устоять на одном месте, но тщетно — спиной и плечом он своротил еще несколько крепей, удерживавших потолок подвала от немедленного обрушения. — Да уймись ты! — выронив лампу, он наконец изловил спятившую, яростно впившуюся ему в ногу под коленом боярышню за грязную, кое-как сплетенную косу. Вздернул на ноги и, мысленно прокляв Аврелия до скончания времен, ударил девицу в висок. Та всхрапнула и наконец-то обмякла, мешком с костями повиснув на руках. Пересвет вскинул ее на плечо и подтащил к лестнице. Сунул неповоротливое, вялое тело в подставленные руки Ёширо, ловко втянувшего спасенную девицу наверх. Заполошно оглянулся. Увидел в отблесках раскачивающегося туда-сюда фонаря грязную, облупившуюся стену и сгорбившегося Гардиано. Пошатываясь, ромей волок кого-то прочь из устрашающей, вонючей темноты. Не одного, двух человек.

— Сюда! — обрадованно заорал Пересвет. — Я здесь! Давай-давай, шевелись, выбираться пора!..

Дом и подвал словно бы утробно вздохнули, окончательно смиряясь с неизбежностью. Пересвет захлебнулся рвавшимся наружу криком, шарахнулся вбок, невольно пригибаясь и закрывая руками голову. Что-то тяжело ударило его по спине и плечам, швырнуло на колени. Вокруг с треском и нарастающим скрежетом рушился мир. Ломались доски, с грохотом осыпались кирпичи. Неожиданно ярко представилось, как потом станут разбирать обрушившуюся внутрь себя пристройку и откопают их — или то, что от них останется. Как глупо. Выжить в стольких переделках — и сдохнуть в грязном, пропитанном запахами страха и крови грязном подвале, от прилетевшего в затылок кирпича. И ведь, уезжая из царского терема, они никого не упредили о намерении наведаться в «Златое слово». Никому в голову не придет выискивать царевича и его приятелей в пристройке на задворках книжной лавки.

Прежде чем лампы окончательно погасли, оставив подвал в темноте, Пересвет увидел, как рухнувшая балка сбила с ног Гардиано и тех, кого он пытался спасти.

Потом стало тихо. Так удивительно тихо, только раскатисто и гулко бухала кровь в ушах.

Не утративший сознания царевич распластался на сыром полу, ожидая, не свалится ли еще что-нибудь. Согласно замыслу, часть жилища эллинского книжника должна была провалиться в подвал, но что-то в работе ловушки застопорилось на полдороге и зависло в шатком равновесии.

Пересвет на пробу дернул руками-ногами. Приподнялся на четвереньках. Тряхнул головой, из волос посыпался мусор, со спины свалились какие-то трухлявые доски. Откашлялся, кулаком протер запорошенные глаза. Нерешительно, недоверчиво выпрямился в полный рост. Разрушил пыльную темноту робким окликом:

— Ёжик? Гай?

— Цел? — с нескрываемым облегчением откликнулись сверху. Что-то зашуршало, завозилось, Пересвет разглядел рывками спускающийся вниз огонек. Ага, лестница устояла, и то славно. Теперь они точно смогут выбраться из проклятого дома.

— Ёжик, ты-то зачем сюда полез…

— Со мной все в порядке, — с фонарем в руке нихонский принц деловито вынырнул из пыльного облака. От его близкого присутствия Пересвету стало легче и спокойнее. — Повалялся на грязном полу, и все. Девушка и наш трофей целы, оба без сознания. Оно и к лучшему, мешаться не будут. Где Гардиано?

— Где-то там, — обреченно махнул в сторону неопрятной груды переломанных балок и торчащих во все стороны расщепленных досок Пересвет. — Он упал, прежде… прежде чем все обрушилось.

— Ийе [нет], — царевич не расслышал, но скорее угадал по быстрому движению губ скорбное, протестующее отрицание, выдохнутое Кириамэ. Ринувшись к завалу, Ёширо ухватился за первую подвернувшуюся доску, с яростью отшвырнул в сторону, вцепился в следующую…

Выругав себя за неуместную медлительность, Пересвет бросился помогать. Они раскидали добрую часть завала, когда царевич уловил под ним некое робкое шевеление. Жестом велев Ёширо остановиться, Пересвет грохнулся на корточки, распихивая в стороны крошащиеся от старости и трухлявости доски, заглядывая внутрь беспорядочной руды и зовя ромея по имени.

Ему отозвался тихий, сиплый голосок. Принадлежащий мальчику-подростку, но не Гардиано.

— Дяденька, а дяденька… Мы туточки лежим, а он не шевелится, его балкой треснуло…

— Сейчас, сейчас, сейчас… — забормотал Пересвет. Рывком отвалил в сторону тяжеленный кусок крошащейся балки, протянул руку — и в нее тотчас вцепились дрожащие холодные пальцы. Теперь царевич без труда разобрался, что произошло. Упав, Гардиано прикрыл собой спасенных, а рухнувшие сверху балки и доски причудливо столкнулись над ними углом, встав подобием конька на крыше. — Держись, потерпи самую малость…

Поднатужившись, он выволок из схлопнувшейся ловушки трясущегося, стучащего зубами мальчишку. Вместо того, чтобы отползти в сторону, пацан тут же сунулся обратно, скуля и неразборчиво причитая.

— Не мешайся, — Пересвет отодвинул его за спину. — Вас тут двое сидело или больше?

— С дурной девкой — трое. Сперва пятеро было, но Орешка и Любаню этот злыдень уходил до смерти… — пробормотал юнец. Кириамэ длинно и шипяще выругался на нихонском. Ему удалось нашарить руку второго мальчика, и с помощью царевича извлечь его наружу. Спасенный пленник не шевелился и не подавал признаков жизни, но дышал, громко и часто.

— Оська, он хлюпик, — шумно шмыгая носом, проговорил парнишка. — Чуть что — брык, и валяется кверху брюхом. Но ничего, он быстро оклемывается. А дяденька, что пришел за нами… он там? Он умер? Он не должен умереть! — в голосе мальца надрывно зазвенели готовые прорваться неудержимым весенним паводком слезы. Он так долго держался, цепляясь за мысль о спасении — и по каплям теряя надежду в удушливой тьме земляного мешка, откуда не было выхода.

— Конечно, он жив, — попытался успокоить юнца Пересвет. — Мы сейчас вытащим его, вот увидишь. Присмотри пока за своим товарищем, ладно? Сделаешь? Сможешь?

— Угу, — вяло кивнул пацан. Волосы у него были светлые и грязные, всклокоченные как воронье гнездо.

— Нашел, — тихо, напряженно произнес Ёширо. Принц стоял на коленях, напрочь позабыв о сохранности драгоценных шелковых нарядов, по самое плечо унырнув под опасно пошатывающееся скрещение обломков. Обхватив Гардиано за кисть, изо всех сил потянул ромея к себе, но тот ни на пядь не сдвинулся с места. Кириамэ поднажал, скрипя зубами, но добился только того, что Гай заворочался под грудой рухнувшего на него хлама и хрипло, отрывисто вскрикнул.

— Так ты точно его угробишь, — примерившись, Пересвет налег плечом на кажущуюся не совсем прогнившей крепь. Куча досок, кирпичей и мусора вздрогнула, с треском и шорохом съезжая в сторону. — Как крикну, тяни. Гай, коли можешь — ползи вперед. Ну, взяли!

Невесть каким чудом ромей умудрился приподняться на локтях и, отчаянно извиваясь, задергался, пытаясь выбраться из ловушки. Кириамэ отчаянно тянул, Пересвет всем телом навалился на зловеще похрустывающую жердь, высвобождая Гардиано от навалившейся сверху тяжести. Пронзительно треснула разорванная ткань. Царевич ощутил, как хрустит и изгибается его собственный хребет, как неслаженно, но дружно заходятся в истошном вопле до отказа натянутые мышцы. Над головой скрипело, крепи шатались, с потолка беспрестанно сыпалось мелкое крошево, попадая в глаза и кислой горечью забиваясь в рот.

— Н-не надо… — скрипуче, надсадно выдохнул Гай. — Амикес, не надо… дети живы, все исполнено, не надо больше ничего… Ноги отнялись, пусть так и будет, уходите же!..